Под знаменем быка

Истолковав молчание Панталеоне, как колебания, мадонна Фульвия усилила натиск.

— Едва ли вы что-либо потеряете, даровав нам эти несколько минут. Разве вы не сказали, что замок занят вашими людьми? Что никто не сможет ни выйти, ни войти без вашего разрешения?

Панталеоне поклонился.

— Я согласен. Я обожду в приемной, — и вышел из зала, бряцая шпорами.

Оставшись одни, отец и дочь долго смотрели друг на друга.

— Зачем ты помешала ему? — прервал затянувшееся молчание старый граф. — Надеюсь, не потому, что пожалела такого мерзавца?

Ее губы презрительно изогнулись.

— Как ты мог даже подумать об этом?

— Другого объяснения я не нахожу.

— Если б мы позволили ему пойти за Маттео, подумай, что бы он сделал. Солдаты перевернули бы замок вверх дном, но нашли бы его.

— А что сейчас изменилось? Он все равно отдаст такой приказ. Как нам ему помешать?

Монна Фульвия наклонилась к отцу.

— Ради чего ты так долго изучал человеческую природу, если не можешь найти ответа на свой вопрос?

Альмерико сжался в кресле, ибо дочь его попала в точку: в критической ситуации философия древних оказалась бесполезной. А вот юная Фульвия, похоже, знала, что нужно делать.

— Разве ты не знаешь, разве об этом не написано на какой-то из этих страниц, что предавший раз будет предавать снова и снова. Разве ты не видишь, сколь низок этот человек, предавший того, кто протянул ему руку помощи, дал кусок хлеба? И, уж конечно, он предаст своего хозяина, если увидит в этом собственную выгоду.

— Ты хочешь сказать, что мы должны подкупить его?

Фульвия коротко рассмеялась.

— Мы должны сделать вид, что хотим подкупить его, — она прижала руки к вискам. — Знаешь, меня осенило. Словно с глаз слетела пелена и я увидела, какие перед нами открыты возможности. В мои руки вложено оружие, которым я смогу поразить нашего заклятого врага и отомстить за всех убиенных Орсини.

— Дитя мое, ты бредишь. Как сможет слабая девушка…

— Слабая — нет. Но сильная женщина из рода Орсини сможет. Слушай, — она наклонилась ближе и зашептала отцу на ухо сложившийся в ее голове план.

Альмерико слушал, сжавшись в комок, на лице его отражалось изумление.

— Боже ты мой! — ахнул он, когда Фульвия замолчала. — Боже ты мой! Как в такой ангельской головке мог зародиться столь чудовищный замысел? За все эти годы я не смог узнать тебя, Фульвия. Я-то держал тебя за дитя, а ты… — ему не хватило слов, так что осталось лишь всплеснуть руками. Стоик в нем уступил место родителю.

В тревоге за нее, своего единственного ребенка, он попытался отговорить Фульвию. Но та не уступала. Спорила с отцом, доказывая, что это единственный способ разделаться и с Панталеоне, и с его хозяином, герцогом Валентино. Она убеждала старого графа, что не будет покоя ни ей, ни ему, ни кому-либо из Орсини, если он удержит ее и не позволит реализовать разработанный ею план. Она напомнила ему, что, пока Чезаре Борджа жив, ни один Орсини не сможет считать себя в безопасности. А напоследок привела самый главный аргумент: мол, по ее убеждению, сам Господь Бог вдохновил ее, ибо как иначе слабейшая из Орсини могла даже подумать о том, что она должна отомстить за погибших сородичей, дабы не оборвался их род на земле.

И в итоге ее порыв передался старому графу, и он, все еще терзаемый страхом за дочь, согласился не препятствовать ей.

— Оставь мне Чезаре Борджа и его лакея, — хищно улыбнулась Фульвия, — а сам помолись за их души.

С тем она поцеловала отца и вышла к начавшему терять терпение Панталеоне.

Тот сидел в кресле с высокой спинкой у стола, на котором стоял серебряный канделябр с зажженными свечами. При ее появлении Панталеоне поднялся, отметив бледность лица мадонны Фульвии и ее крайнее волнение. Красота же, стройность фигуры, гордая посадка головы, наоборот, остались им незамеченными.

Мадонна Фульвия оперлась руками о стол, чуть наклонилась вперед, не сводя глаз с Панталеоне.

Как мы уже заметили, ему нельзя было отказать в хитрости и проницательности, но на этот раз он столкнулся с противником, который превосходил Панталеоне именно в этих, сильных его сторонах.

Мадонна Фульвия видела его насквозь, а потому знала, куда надобно наносить решающий удар.

— Посмотрите на меня внимательно, мессер Панталеоне, — голос ее звучал ровно, хотя сердце буквально выпрыгивало из груди.

Он подчинился, гадая, к чему она клонит.

— Скажите мне, красива ли я? Стройная ли у меня фигура?

Панталеоне поклонился, губы его изогнулись в саркастической улыбке.

— Красива, как ангел, мадонна. Вы могли бы затмить сестру герцога, монну Лукрецию. Но какое отношение…

— Короче, мессер, вы находите меня желанной?

От этого вопроса у Панталеоне перехватило дыхание. С ответом он нашелся быстро, но саркастическая улыбка исчезла бесследно. Сердце его забилось сильнее, с глаз словно спала пелена, и в одно мгновение он разглядел в монне Фульвии тысячу достоинств, которых не замечал ранее.

— Желанной, как рай, — он опустил глаза.

— Прошу заметить, что к моим несомненным достоинствам можно отнести не только красоту. Я принесу будущему супругу и хорошее приданое.

— Вполне естественно, что такой бриллиант должен иметь дорогую оправу, — он уже начал понимать, куда может привести этот разговор, и кровь еще быстрее побежала по его жилам.

— За мной дают десять тысяч дукатов, — пояснила монна Фульвия.

От одного упоминания о такой сумме голова Панталеоне пошла кругом.

— Десять тысяч дукатов? — замирающим от восторга голосом повторил он.

— Их получит тот, кто женится на мне, — еще раз подчеркнула монна Фульвия. — Хотите стать моим мужем?

— Хочу ли… — Панталеоне не договорил. Нет, нет. Такое просто немыслимо. Вопрос девушки потряс его. Он уставился на нее, а лицо его побледнело, несмотря на загар.

— Разумеется, при одном условии, — продолжила она. — Вы должны прекратить поиски Маттео и сообщить вашему господину, что найти его не удалось.

— Разумеется, разумеется, — пробормотал он, пытаясь прийти в себя и понять, что стоит за ее предложением. Она же нареченная Маттео. Она любила Маттео. И однако… А может, любовь и толкнула ее на самопожертвование? Он слышал, что такие случаи бывали, но полагал, что это выдумки. Она отдавала себя в обмен на жизнь любимого. Заставить себя поверить в такое он не мог. Похоже, его хотели провести на мякине. Он насторожился, весь подобрался, внезапно почуяв опасность. Она лишь заманивала его в ловушку. И Панталеоне пренебрежительно рассмеялся, показывая, что разгадал ее планы.