Подари мне семью

Здесь есть практически все, о чем можно мечтать. Но нет самого главного – счастья. Оказывается, есть вещи, которые нельзя купить за деньги.

Здоровье, например. Искрящийся звонкий смех твоего сына. Его первые шаги. Первое падение. Первое «папа».

Гулко выдохнув, я отсекаю лишние мысли и поднимаюсь на девятый этаж. Открываю дверь свои ключом и сбрасываю ботинки, слыша восторженное «ура».

Наклоняюсь немного и широко распахиваю руки, чтобы поймать верткий ураган по имени «Маришка».

– Привет, принцесса.

Утыкаюсь носом в волнистые пряди, пахнущие медом и шалфеем. Вожу ладонями по узкой хрупкой спине и только сейчас чувствую, как напряжение начинает постепенно исчезать. Расслабляются закаменевшие мышцы, стабилизируется частивший еще недавно пульс, становится светлее на душе.

– Привет. Ты долго. Я скучала! – заявляет немного обиженно Риша и напоказ дует розовые пухлые губы.

Такая маленькая, а уже пользуется приемами из типично женского арсенала.

– Я тоже скучал, солнышко.

Отражаю искренне и подхватываю племянницу на руки. Потакаю ее капризам, ведь нам всем прилично досталось. Как-то в один момент все навалилось.

Две недели назад обнаружились кражи со счета в фирме. Неделю назад в больницу с инсультом слег папа. Три дня назад Кате, моей сестре, вырезали аппендицит и оставили ее в стационаре. Именно поэтому Маришка сейчас живет со мной – потому что обожает своего непутевого дядю и потому что ее отец, с которым Катерина в разводе, сейчас добывает нефть на Ямале и вряд ли появится в Москве раньше, чем через три месяца.

– Чем с бабушкой занимались?

– Пекли пироги.

– Ты опять рассыпала муку и съела половину начинки?

– Ну, дя-я-ядь Никит!

В ответ на шутку малышка стучит кулаком мне в плечо, а я невесомо целую ее в макушку. Мы все, как никогда, нуждаемся в заботе и ласке.

Зайдя в кухню, опускаю Маришку на пол и двигаюсь к суетящейся рядом с плитой маме. Сгребаю ее в охапку, обнимаю долго и крепко. Приглаживаю ее растрепавшиеся волосы, стираю со щеки мучную пыль и замечаю пробившуюся седину на висках.

За грудиной щемит.

За неделю, которую папа находится в больнице, мама осунулась и похудела. Истерся веселый блеск глаз, а улыбка на ее лице стала редким гостем.

– Не кисни, мамуль. Он справится, он сильный. Я сегодня разговаривал с врачом. Прогнозы хорошие, рецидив маловероятен. Самое главное, мы вовремя обратились.

– Хорошо. Все, давай, мой руки, сын. Ужинать будем.

Непривычно ранимая, мама отворачивается, но я все равно вижу, как она промакивает выступившие слезы краешком полотенца. Делает несколько глубоких вдохов и выдохов и принимается хлопотать.

Расставляет тарелки, наполняет пиалу сметаной, наливает в пузатые кружки зеленый чай.

И я, хоть и недавно перекусывал с Кирой, начинаю давиться слюной. Все-таки нет ничего лучше домашней еды.

– Мамулик, это волшебно!

– Очень вкусно, ба.

Вторит мне Маришка, а я наблюдаю за тем, как морщинки вокруг маминых глаз немного разглаживаются. Уголки рта робко ползут вверх. Семейное тепло лечит. Не дает сдаться, опустить руки и погрязнуть в бесконечных истериках.

Когда тебя поддерживает близкий человек, можно свернуть горы.

Умяв четыре пирожка и допив чай, я помогаю маме сгрузить посуду в посудомойку, напоследок ее обнимаю и обещаю прежде, чем вывалиться за дверь.

– Завтра с Маришкой захватим тебя в одиннадцать и помчим в больницу.

– А, может, останетесь сегодня с ночевкой?

– Не могу. Дарья вернулась.

При упоминании имени невестки мама сжимает губы в тонкую линию, но никак новость не комментирует. Прижимается щекой к моей груди и мягко просит.

– Езжай осторожно, сынок.

– Не волнуйся.

Памятуя о том, что у мамы и без меня достаточно поводов для беспокойства, я осторожно маневрирую в прилично поредевшем потоке машин и ни разу не превышаю скорости. Притормаживаю перед пешеходными переходами, не гоню на желтый сигнал светофора и вообще чувствую себя образцово-показательным отцом, у которого на пассажирском сидении сзади в детском кресле спит ребенок.

Мариша, действительно, сладко посапывает, положив ладошку под щеку и, против обыкновения, не рассматривает проносящиеся мимо здания торговых центров, театров, высоток.

Засидевшись у мамы допоздна, домой по полупустой трассе я добираюсь гораздо быстрее, чем в час-пик. Оставляю Ауди на подземной парковке и бережно вытаскиваю племяшку из салона, стараясь ее не разбудить.

Ступаю осторожно, дышу едва слышно, издаю как можно меньше звуков. Поднявшись на лифте, максимально тихо проскальзываю в коридор и не включаю большую люстру, ограничиваясь настенным светильником.

– Милый, я дома! Привет!

Услышав скрежет ключа в замке, Дарья выскакивает меня встречать и создает столько шума, что хочется заткнуть уши и укоризненно покачать головой.

– Говори тише. Привет.

Строгим шепотом осекаю Дарью и подбородком указываю на Маришу, которая ворочается у меня на руках, но не просыпается.

Вот и хорошо.

Обмениваюсь красноречивыми взглядами с супругой и, разувшись, направляюсь в спальню. Укладываю племяшку в кровать, укрываю теплым одеялом и только тогда она распахивает веки и хлопает длинными пушистыми ресницами.

Озирается по сторонам. Зевает. И крепко вцепляется в мою ладонь.

– Дядь Никит, ты же поспишь со мной сегодня?

– Конечно, солнышко. Искупаюсь, переоденусь и вернусь к тебе, хорошо?

Риша, как некоторые ее ровесники, немного боится темноты и находится вне зоны комфорта без мамы. Поэтому я так сильно стараюсь окружить ее уютом и теплом – не хочу спровоцировать дополнительные страхи.

Чмокнув малышку в лоб, я зажигаю настольную лампу, стилизованную под старину. Даю слово рассказать крохе сказку о персидском царе Шахрияре и его очаровательной жене Шахерезаде, после чего удаляюсь, плотно притворяя за собой дверь.