Подарок крестного
Шрифт:
«Ну если Евлампий еще и бороду красит, не лучше ли с Курбским остаться?» – мелькнула у Михаила предательская мысль, настолько поразительным было это превращение.
– Хе-хе-хе, – рассмеялся не то Федот, не то Евлампий, – не узнал? Говорил же я, что нет у меня обратной дороги… Да не обо мне сейчас речь, рассказывай, что все-таки приключилось.
Выслушав горести Михаила, Евлампий ответил:
– Ну да все не так страшно, как я было подумал. Сделай просто – начни строить терем и пообещай Андрею привезти жену. Однако скажи, что шкурой рисковать не хочешь: надо бы доставить государю послание, а пока он очередную бумагу отписывать будет, вместе с супругою
Михайло про себя выругался – неужто он сам не мог до такой простой вещи додуматься! Так нет же, теперь придется с этим чернобородым ехать бес знает куда!
Напоследок Евлампий добавил:
– В Москву отправляться будешь, выезжай через городские ворота, но потом вернешься сюда.
Михайло, последовав совету старца, прекратил попытки давить на Андрея, а позже начал вести разговоры о том, как бы перевезти сюда свою зазнобушку. Шорину даже не пришлось просить Курбского дописать письмо. Неподдельное умиротворение, которое Михаил испытывал в начале своего приезда, сослужило Михаилу хорошую службу: Андрей поверил желанию Михаила жить в Вольмаре. Вот только слишком быстро летели дни, и это не на шутку тревожило Михаила.
В конце концов, настал долгожданный день отъезда, и Андрей с Михаилом, можно сказать, и не прощались: Курбский верил, что совсем скоро Шорин появится вновь, не один и уже навсегда. Однако, зная, что путь Михаилу предстоит долгий и опасный, Андрей перед дорогой сделал другу подарок.
Куда-то на миг отлучившись, Курбский принес ларчик: достав из него огромный перстень с ярко-красным камнем, он надел его на перст Михаила.
– Знаешь, Михайло, он у меня еще при украинских делах оказался… Однажды сказывала мне одна старуха – ранен слегка я был, так она меня лечила, – дескать, ежели тот перстень дареным был бы, стал бы он тогда приносить удачу. Носи его, Михайло, да береги, кто знает, может, он тебе поможет выполнить последнее поручение государя.
Михайло со словами благодарности принял подарок Андрея, а в голове, словно эхо, отдавались слова князя: приносить удачу, приносить удачу, приносить удачу…
В который раз вглядывался Михайло в глубины дорогого самоцвета, в который раз от сомнений и размышлений шла кругом голова, и в который раз не было ответа на мучивший его вопрос. Тот, не тот, заветный, не заветный… Михаила утомили до невозможного такие мысли, но не думать про перстень он уже не мог.
Однако Шорину все же пришлось покривить душой, напоследок дав Курбскому обещание как можно скорее вернуться обратно, и после обычных в подобном случае объятий и прощальных слов Михайло тронулся в путь. От сопровождения он отказался, сославшись на то, что у него есть опытный проводник, которому он уже заплатил. По этой причине из Вольмара он выехал один.
Как только позади него остались городские ворота, Михайло пустил коня во всю прыть: позади оставалась хоть золотая, но все же клетка, и сладкое чувство свободы от этой радостной мысли разливалось по жилам…
Уже на тропинке к лекарской избе Михайло задался мыслью: какого же цвета будет его попутчик: черного или вновь станет седым? Да и как его теперь называть, то ли Евлампием, то ли Федором, так до сих пор и не было ясно. Однако Евлампий на этот раз не стал ничего изобретать и встретил Михаила в прежнем обличье. На вопрос Шорина о том, какое же имя все-таки подлинное, старец, смеясь, ответил:
– У меня так много имен, что я
и сам забыл, как меня сперва звали. Какое имя больше нравится, то и выбирай. Но я бы предпочел на этот раз зваться Сергием.Казалось, что старец оставил выбор за Михаилом, однако его последние слова прозвучали как приказ, и Шорин постепенно стал приучать себя к мысли, что этот непонятный человек и есть Сергий.
Сергий к приезду Михаила где-то справил себе коня, которому мог бы позавидовать и знатный боярин, и был готов отправиться в путь, так что расспросы Михаила начались уже в лесной глуши, которую уже во второй раз им предстояло пересечь вдвоем.
– И в какое же заветное место предстоит мне отправиться? – поинтересовался Михайло. – Я и так задержался больше положенного, потому упреждаю тебя заранее: прежде, чем бумага Курбского не попадет в руки к Ивану Васильевичу, ни в какие леса, ни в какие города или еще Бог знает куда я не поеду, если только не окажется это место нам по пути.
– Да мне некуда спешить, разберешься с государем, тогда и поедем. Только в таком случае придется тебе терпеть меня как попутчика аж до самой Москвы, а потом отправимся с тобою в Новгород.
Михайлу чуть дурно от этих слов не стало. Широка Россия, есть, помимо родных, и чужие земли, так нет же, Сергия угораздило посетить именно этот проклятый город. Хоть и велик Новгород, но если туда попадешь, встречи с Гришкой уже не миновать. Не хотелось что-то бередить старые раны, да и могут не так понять – дескать, отпустил Настасью, да сам чего-то кругом околачивается, вынюхивает. Хотя, кто знает, может, оно и к лучшему, что он проведает Гришку – вполне возможно, что они наконец поговорят начистоту…
На этих размышлениях Михайло сам себя оборвал, решив не забивать себе понапрасну голову всяческими мыслями – приеду в Новгород, там видно будет.
Старец не напрасно вытянул из Михаила обещание отправиться в Новгород – та часть пути, на которой не действовала государева бумага, далась Шорину на этот раз на удивление легко. Старец каким-то образом знал в этих краях великое множество людей, причем весьма нужных, так что в пути у них, если даже и возникали какие-то препятствия, благодаря Сергию они с успехом разрешались.
В свою очередь, когда пошли владения Иоанна, и, по всей видимости, когда прошли они известные старцу земли, уже Сергию пришлось бы туговато, но в дело пошла бумага Михаила, и оба путника вновь не бедствовали.
Прошедший безо всяких происшествий наконец заканчивался нелегкий путь Михаила, и он трижды перекрестился, когда вдали показались золотые купола московских церквей.
Михайло хотя и радовался возвращению в родное гнездо, все же и побаивался. Его страху было весьма понятное оправдание. Шорин, задержавшийся слишком долго в гостях у изменника Курбского, вполне мог навлечь на себя гнев Иоанна, тем более, если за время отсутствия злые языки нашептали государю про него что-нибудь недоброе.
Зная, что с Михаилом расправятся на месте, стоит только Иоанну заподозрить его в измене, Шорин решил сначала заехать в терем, чтобы таким образом позаботиться о Сергии.
Челядь ждала Шорина с нетерпением: если раньше, когда он уезжал то в поход, то по государеву поручению, в тереме оставалась жена и хозяйка боярина, сейчас же происходило что-то странное. Впопыхах забыв отдать челяди указание, чтобы все и во всем слушались Машутку, Михайло оставил терем и без хозяина, и без хозяйки. Машутка же самовольно не хотела хозяйничать – хотя Михайло и любил Машеньку, не хотелось ей нахальничать.