Подчасок с поста «Старик»

Настя молчала, только плечи ее по-прежнему вздрагивали от сдерживаемых рыданий. И вдруг она заговорила быстро, сбивчиво:

— Я тогда обед бате принесла… Он куда-то собирался, поел наскоро… Я только вышла — мотоцикл подъехал. Красный весь — я впервые его увидела. Трое на нем. Я за кусты спряталась, смотрю, что будет. Один у машины остался, двое в ревком пошли. Потом вытащили отца. Тот, что за рулем был, в перчатках таких длинных, до локтя, отца наганом по голове. Потом выстрелил… Я так испугалась, даже кричать не смогла. А когда они уехали — к отцу. А он уже и не дышит… Люди сказали, что это были Шоки. За рулем-то старший, Людвиг. И сейчас он приезжал. И мотоцикл тот же, и перчатки такие же… Ну зачем ты меня не пустил?

— Успокойся, Настя, успокойся, — машинально гладил ее плечо Тимофей. — Ведь Шок-то не один. Смотри, сколько их. Вот нам и нужно разузнать, что они замышляют, чтобы не только Шока, а всех… Под корень…

— Я понимаю, Тима, понимаю, я постараюсь, я все сделаю.

— Смотри, чтобы они не догадались!

— Ну нет, теперь я буду стараться, стану улыбаться, прислуживать. Нет, Тима, они ничего не заметят.

Она встала, вытерла концом платка глаза, лицо. Вздохнула.

— Я пойду, Тима…

— Посиди еще, успокойся…

— Ничего, ты за меня не волнуйся. Ну и обо всем, что услышу или узнаю, я тебе буду рассказывать, — и выскользнула из сарая.

А Тимофей прилег на сено, и снова думы нахлынули на него. О Шоках он слыхал. В прошлом году они организовали небольшую банду, терроризировали население, уничтожали советских работников. Потом служили в деникинской армии, а теперь, значит, здесь.

«Сколько же здесь офицеров?» — начал подсчитывать Тимофей. Выходило, не менее двух десятков. Это те, которые сюда приезжали, а, наверное, есть и в других колониях. «Широко размахнулись! Как же обо всем сообщить Неуспокоеву?» — ломал он голову.

И неожиданно случай подвернулся. Вечером приехал Жора Мичиган. Увидел Тимофея и сразу же рот у него растянулся от уха до уха, глаза скрылись в щелочках век — полный восторг.

— Ну как, загораешь? Молодичку еще не нашел? Только ты смотри, за Настей ни-ни… Поговаривают, хозяин на нее сам метит…

Говоря откровенно, тут Жора Мичиган немного приврал. Адам Гильфер был вдов, может быть, он и подумывал о женитьбе, но не на неимущей же сиротке!.. Нет, это было на него совсем не похоже. Вот Жора — это да. Он сам предлагал Насте руку и сердце и, внутренне чувствуя превосходство Недоли над собой, старался уберечь ее, прячась за чужой спиной.

— А немцы, они, брат, такое могут сделать — был человек и нету…

«И этот пугает…»

— До молодок ли мне, — ответил. — После госпиталя до сего времени от ветра шатаюсь… Да и есть у меня человек.

— Это Маруся-то, что ли? Когда ты теперь ее увидишь! Да что у вас случилось, пропал кто-то? А то вдруг на хутор Данциг прибежал конь. Оседлан, все честь по чести, а без седока.

— Утонул тут один в колодце. Хоронили утром.

— Пьяный, наверное. И чего они так пьют? Ну словно век не видали… Пойдем-ка перекусим. Я тут кое-что привез, специально для тебя…

— Ел я недавно.

— Ну, ну!.. Брюхо, оно, брат, добра не помнит. Как в обед в него не пихай, а вечером снова просит.

На возу Жора отодвинул солому, из-под нее показался тупорылый кожух пулемета.

— Вот, еще один. А как тот?

— Как часы!

— Ну и с этим тебе тоже, наверное, придется возиться… Держи-ка, — достал Жора со дна повозки бутылку. — Это не самогон — медовуха. На вкус сладковата, но бьет наповал. И вот это, — вытащил объемистый узел, в котором оказались свежие помидоры, вареное мясо, курица, сало, кусок брынзы.

И верно, желудок добра не помнит; казалось, в обед насытился дня на три, а снова на еду потянуло. Особенно после того, как хлебнул из горлышка крепчайшей медовухи.

— Ну, ты давай нажимай, а я… Доложить надо.

Пробыл он в доме довольно долго. Вышел посерьезневший, зашептал Тимофею на ухо:

— В город поеду. Могу записочку твоей крале подбросить. Помоги-ка снять, — взялся он за пулемет, — да иди пиши. Только чтобы никто не знал… А то этот… — Жора оглянулся на дверь дома. — Боюсь я его. Ведь он у Слащева [9] — слыхал небось такого — чуть ли не правой рукой был…

9

Я. А. Слащев — белогвардейский генерал, известный своей жестокостью.

Тимофей задумался. Не провокация ли? Отказаться? Пожалуй, подозрительно будет: то даже перед дезертирством побежал ее навестить, а тут и писать не стал. И потом — иметь возможность сообщить Неуспокоеву о готовящемся восстании и упустить такое!..

— Эх, черт, ни карандаша, ни бумаги нет… Ну бумагу-то найду, из книжки лист выдеру, а чем писать?

— Ну-ка, ну-ка… — начал рыться Жора в карманах. — Вот, держи! Я побежал, дельце одно есть…

А Тимофей вырвал из Шеллера-Михайлова титульный лист и начал составлять сентиментальное послание. Ох, нелегко далось это письмо. Однако сумел вставить, куда нужно, и о «семье», и о «друзьях» и о «харчах». Вот только о «свидании» ничего определенного сказать не мог, так и написал: «Думаю тут с одной кралей познакомиться и уже закинул удочку, только когда она на свидание придет — не знаю». Ну и на всякий случай успокоил Марусю, чтобы не ревновала, что все это в шутку.

«Поймет Неуспокоев, что к чему», — подумал Тимофей, перечитывая послание. А тут и Жора подошел.

— Ну давай. Да смотри, никому!.. Тащи этот, — ткнул ногой пулемет. — Где ты их прячешь?

Тимофей потянул «максима» в кусты дерезы. Но вот так дело — первого-то там не оказалось! Куда-то утащили, гады. Значит, ему все-таки не доверяют… И как ловко сделали: все время здесь был, никуда не отлучался и не заметил.

Понурый поплелся Тимофей во двор. Жоры там уже не оказалось. Уехал.

«Может, он увез? — подумалось. — Да нет, не должно быть, телега пустой была».

Зашел в сарай, прилег на сено. На дворе уже совсем вечер. Щели в дверях чуть-чуть синеют, между неплотно пригнанными черепицами на крыше звезда показалась. Прохладой потянуло, а с ней и неистребимые степные запахи — чебреца, полыни и еще чего-то незнакомого, но неуловимо приятного — усилились. И далекодалеко, за селом, тоскливо закричала птица бугай.

Слышит и не слышит все это Тимофей Недоля. Мучают его сомнения: думал — в самый центр заговора попал, а оказывается, центр где-то в другом месте. А как узнаешь где? Не станешь же расспрашивать об этом у штабс-капитана… Так можно запросто пулю в лоб заработать. Ну хоть предупредил Неуспокоева о готовящемся восстании — передаст же, наверное, Жора письмо Марусе, не зря дружком считается…

Это немного успокоило Тимофея, и он уже было и подремывать начал, да скрипнула дверь. По легким, почти неслышным шагам узнал — Настя. Точно, она. Окликнула:

— Не спишь?

— Нет еще…

Подошла ближе.

— Может, поесть тебе принести?

— Да что ты! Так налопался — на неделю хватит.

Замолчали, и кругом ни звука, ни шороха. Только жалуется, тоскует за селом птица бугай.

— Их самый главный уехал. Кого-то встречать, кажется. Оттуда, с моря ждут.

— Слушай, Настя, а ты не знаешь, когда они выступать думают?