Подчасок с поста «Старик»

— Не знаю… Да они и сами не решили. Ожидают…

— А центр где у них, здесь?

— Тоже не знаю. Сюда все больше собираются.

— Понимаешь, пулемет куда-то задевался…

— В тайник его стащили.

— В тайник? Какой тайник?

— Под домом. А вход из погреба. И так заделан — нипочем не найдешь.

— И много у них там оружия?

— Не знаю, не заглядывала. Боюсь, догадаются — убьют.

— Молодчина ты все-таки, — прошептал Тимофей и потянулся, чтобы обнять.

— Да ну тебя! — стукнула по руке. — Нашел время… — И исчезла так же неслышно, как и вошла. Только дверь тихонько скрипнула.

Глава XIV РЕШАЮЩЕЕ СОВЕЩАНИЕ

При встрече Тимофей спросил Жору Мичигана:

— Передал?

— А как же!.. Лично.

— Ну, как она? Что сказать велела?

— Привет передавала. Что-то я смотрю, не очень она о тебе скучает, приветик-то передала не как жениху, а как чужому дяде, — начал было с иронией рассказывать Утробин, но спохватился: ведь если он убедит Тимофея, что Маруся его забыла, то и он может к ней охладеть. И тогда прощай, Настя…

— Ну-ну, я пошутил. Любит она тебя, да еще как! За письмо так и ухватилась…

А у Тимофея от радости губы сами от уха до уха в улыбку растянулись: раз письмо у Марии, то не минует оно и Неуспокоева, значит, будет он знать о готовящемся восстании, примет меры.

Да только напрасно радовался Недоля — не получил письма уполномоченный особого отдела. Дошли до него сведения, что в селе Большая Акаржа — немцы-колонисты называют его Гросс-Либенталь — появился генерал-майор Адольф Шелль. И не один, с полковником Бруслером, штабс-капитаном Гартманом, ротмистром Сингейзаном. Со всеми теми лицами, которые и в прошлом году стояли во главе восстания, вспыхнувшего здесь примерно в это же время. И уж если Шелль появился вместе со своими помощниками, то наверняка не за тем, чтобы проведать родственников. Правда, сведения еще требуют проверки, но это вполне возможно.

В девятнадцатом в южных степях почти непрерывно полыхали кулацкие восстания, и многие из них начинались среди колонистов. После разгрома Деникина кулаки притихли, но как только Врангель вылез из Крыма, снова неспокойно стало в округе. То и дело возникали стычки с милицией, продотрядчиками. И вот сведения о генерале Шелле и его подручных.

Пожар легче предупредить, чем потом тушить, и Неуспокоев выехал в Гросс-Либенталь. Будто бы все спокойно. У подозрительных лиц сделаны обыски — ничего. О приезде генерала Шелля слухи тоже не подтвердились. Провел Неуспокоев митинг, на котором призвал сдавать оружие. Тут же принесли десятка два старых японских и австрийских винтовок, немного патронов. Даже пулемет, приволокли, правда, неисправный, с раздутым стволом.

А пока уполномоченный особотдела был в Акарже, Маруся и принесла письмо в штаб батальона. Жалко ей было отдавать его — никто никогда ей таких писем не писал. Хотя и были у нее поклонники, но все кончалось заверениями ждать да иногда поцелуями украдкой в коридоре госпиталя или на вокзале перед уходом на фронт очередного эшелона. А тут такое… Как в книгах…

Маруся понимала — не ей предназначается оно. Понимала, за этими грустными и ласковыми словами кроется что-то другое, неизвестное ей, но, наверное, очень важ ное, если ее так строго предупредили: сразу же снести в штаб, Неуспокоеву.

И Маруся понесла, отдала письма Павлу Парамоновичу Клиндаухову, который в этот момент был страшно сердит. За последние дни в батальоне несчастье за несчастьем. То разгром поста Карабуш, то исчезновение этого тихони Недоли, то хищение соли на Тузловских промыслах, в котором оказались замешанными двое красноармейцев батальона. А вчера у Дофиновки на глазах у всех среди белого дня ушла в море шлюпка. Сначала хозяева ее, как и многие шлюпочники, стояли недалеко от берега, ловили рыбу, купались, а потом вдруг налегли на весла. Попробуй догони — катера нет, а ветер с моря, так что парус совершенно ни к чему.

И со снабжением ерунда получается. Со складов 121-й бригады только продукты выдают да оружие удается выцыганить. А про обмундирование и разговаривать не хотят.

— Нет у меня ничего, — на все просьбы отвечает комбриг Котов. — Будь — с дорогой душой дал бы…

Несколько раз ездили к командующему морскими и речными силами Юго-Западного фронта, но и там полный отказ. А люди донельзя обносились, никакого вида нет.

И когда Клиндаухов развернул принесенное Марией Тимофеево послание и начал читать — прямо-таки рассвирепел:

— Нашли время любовные шашни разводить!

Разорвал на мелкие клочки, выбросил и даже не спросил, от кого.

Но Тимофей этого не знал и радовался. Даже попытался расспросить Жору, зачем тот ездил в Одессу.

— Да так, — уклонился от ответа Мичиган; не сказал, что привез очередного посланца от Врангеля.

Еще немного поболтали кое о чем и ни о чем, а потом Жора вдруг заторопился. Простились, и Тимофей поплелся на облюбованное им место над обрывом балки. Начал копаться в пулемете. Прекрасно понимая, что ему в любом случае не придется работать сразу на двух пулеметах, в этом «максиме» он подпилил пластинчатую пружину так, чтобы она лопнула после нескольких десятков выстрелов.

Сидел Недоля в кустах дерезы, протирал пулеметные части и в то же время обдумывал события последних дней. Подсознательно чувствовал: вот-вот что-то должно произойти. Все в этом доме-крепости и прежде всего сам хозяин встревожены. Да вот и штабс-капитан Булдыга-Борщевский за весь день ни разу не показался, хотя обычно он с Тимофея глаз не спускает. И, как сказала Настя, второй день в рот ни капли спиртного не берет. К неожиданным посетителям в доме привыкли: в том, что ночью прибыли князь Горицкий, полковник Эбеналь и еще какой-то человек, которого Настя ни разу не видела, нет ничего необычного. Но когда она подавала обед, то заметила, как все четверо склонились над картой: ее сразу же накрыли скатертью.

— Карта нашей местности, — уверенно говорила Настя.

— Да ты откуда знаешь? Ведь видела-то ее мельком, — не поверил Тимофей.

— Один край у нее синий был — море.

— Да, море отсюда недалеко… Молодчина!

И как-то само собой с языка соскочило:

— Хорошая ты, Настя!

— Ты мне тоже нравишься… Только вот одет-то ты уж больно…

Тимофей и сам чувствовал себя неуютно в генеральских брюках и огромной фуражке. Вот если бы красноармейскую форму, да по росту. А еще лучше военморовскую. Как у Неуспокоева. Только что он мог сделать? Протянул обиженным голосом:

— Разве это главное? Одежда — дело наживное, — и потянулся к Насте.

Да девушка отстранилась:

— Не надо, Тима!..

Под вечер еще одна новость: хозяин велел зарезать и сварить пяток кур и столько же уток. Значит, будут гости.

И они начали прибывать. Сначала один, затем другой. Нерасседланных стреноженных коней оставляли у колодца; сами, наскоро умывшись, шли во двор. И чувствовалось — они здесь не впервые, и дорогу, и расположение построек хорошо знают. Один из приехавших показался Тимофею знакомым, вроде бы из тех, кто тогда из госпиталя убежал.