Подгорная

К утру всё стихало. Гадалка возвращалась, и весь день её рвало серой массой, так похожей на расплавленный свинец. Кое-кто говорил, что так оно и было - якобы над тошнотворной массой поднимался еле различимый дымок. Однако куда пострашнее выглядели трансформации с речкой - вода в Мельчусе принимала красноватый оттенок, а рыба плавала кверху брюхом, вздувшаяся и зловонная. Хаживали слухи, что это была и вовсе не вода, а самая настоящая кровь... Но попробовать на вкус так никто и не решился. Потом с неба падали птицы и начинался мор.

На следующий день приходил человек, пожелавший познать свою судьбу. Гадалка разжигала пышущий жаром костёр, резала кинжалом собственные запястья и шептала что-то человеку на ухо... А тот слушал и седел буквально на глазах! Потом медленно разворачивался и шёл прочь, словно тряпичная кукла на ниточках... Никто не возвращался заново. Приходили лишь новые искатели истины.

В конце концов, жителям табора надоело жить в постоянном страхе, и они погнали гадалку прочь. В ответ та прокляла жителей, и те явились к её жилищу с вилами... Дальше легенды расходились в суждениях, противореча одна другой. Согласно одним, гадалку закололи, а тело сожгли. В других говорилось, будто гадалка бежала на Лысую гору и живёт там поныне. Третьи и вовсе приплетали нечистую силу: якобы с неба спустился раскаленный добела шар, втянул в себя гадалку и умчался прочь, поджигая на своём пути всё подряд. А когда наутро рассвело, то куда ни глянь, раскинулось обширное пепелище.

Так или иначе, но странные аномалии, что наблюдаются и поныне, вне сомнений, были плодом деятельности гадалки, которая, по сути, являлась самой настоящей ведьмой. Только вот было не совсем понятно, куда именно она ходила, с кем договаривалась и какую цену платила за передачу информации...

– Так может потому и живы, что ничего не знаем.
– Бориска сокрушённо вздохнул.
– А если вдруг чего выведаем, тогда мало ли что...

Юрка отмахнулся.

– Если бы, да кабы, не росли бы грибы! Айда!

И они пошли.

Под ногами хрустела перемешанная со льдом грязь. По обочинам дороги серели проплешины выглянувшей из-под снега земли. Сам снег был порист и рыхл. Из него торчали окурки, пластиковые стаканчики и бутылки. Деревья украсились почками, а прошлогодняя трава полегла в поле, словно сражённая хворью рать. Аккуратные домишки, расползшиеся по краям обочины, пестрели разноцветными крылечками и неустанно хлопали ставнями. Между ними резвился весенний ветерок, пропахший запахом костра.

Юрка раскраснелся от быстрой ходьбы. Расстегнул оранжевую курточку. Снял бело-синюю шапочку. Дурашливо маршировал, стуча новенькими ботинками по асфальтированному тротуарчику. Бориска пыхтел позади. То и дело сновал пальцами по карманам, страшась потерять оставшуюся от деда память.

– А ты чего его в сарае-то хранил?
– спросил, оборачиваясь, Юрка.

Бориска подтянулся. Зашагал рядом.

– Так это бабка всё. Совсем из ума выжила на старости лет. Думает, что мы всё это распродадим, как безделушки! Ну не я, а родители, конечно. А родителям - оно надо? Память, как-никак. А бабка этого всё понять не может. Хотя скорее не верит. Вот она всё, что от деда осталось дома - в смысле, вещи, - в чулан и под замок. А сама рядом постоянно в кресле, будто часовой на посту. Даже спать умудряется как-то! Наверное, притворяется... Ты просто так мимо проходишь, а она глаз один приоткроет и традиционное своё: «Опять лоботрясничаешь, никак задумал чего?.. Смотри у меня, я за тобой наблюдаю, в отличие от родителей...» А я и возразить ничего не могу, будто к полу пристыл. Да и смысл отнекиваться - всё равно не поверит. Мальчишкам вообще мало кто верит... Даже родители и те косо смотрят.

– Так что с компасом?

– Стянул.

– Ну ты и лазутчик!
– подивился Юрка.

– Да там случайно всё вышло...
– развёл руками Бориска.
– Гости из города нагрянули, пришлось для них спальные места освобождать - а кроме чулана, больше и негде. Вот мама и заставила всё оттуда выносить в бабушкину комнату. А бабушки, как на грех, не было - она в церковь ещё с самого утра ухромала. Ну, я носил, носил коробки, перетаскивал с места на место вещи... Потом добрался до дедушкиной формы. Стал разглядывать медали, приколотые к мундиру, - сначала хотел что-нибудь из наград умыкнуть...

– А чего не умыкнул?

– Так награда ведь. Какое я имел право?

Юрка одобрительно кивнул.

– Я бы тоже ни за что не взял!

Бориска вздохнул.

– А знаешь, как хотелось?.. Как будто кто-то навис над плечом и шепчет в ухо: «Бери, не раздумывая, пока бабушка не вернулась. Бери...» Я ещё испугался тогда не на шутку! Думал, что в комнате кто-то есть, помимо меня!.. Потом глядь, а рядом с мундиром компас лежит, а на обороте гравировка эта...
– Бориска снова извлёк из кармана компас и благоговейно обтёр тот от крошек.
– Схватил я его, и дёру, пока бабка не вернулась! А где ещё прятать, как не в сарае - туда никто и не ходит. Сыро, правда, только...

– А как разбил?

Бориска аж вспыхнул.

– Что ты, это не я! Дед сам рассказывал, ещё при жизни, как во время обороны Севастополя в него осколок от вражеского снаряда отскочил... Чиркнул, говорит, вроде по касательной, незаметно так. Дед даже поначалу внимания не обратил. А когда бой закончился, он глядь, а мундир-то весь на груди распорот! Словно голодный волк его рвал когтями. Так вот, ткань по ниточке, а крови нет. Дед поначалу ничего не понял. Даже поверил в благосклонность небесных сил... Хотя так, наверное, и было. Он собирался было уже отойти от борта, как совершенно случайно бросил взгляд под ноги. А там, на палубе у борта, лежал этот самый компас. Он, по-видимому, выпал из разорванного нагрудного кармана. Скорее всего, именно он и спас деду жизнь... А потом и всему экипажу корабля. Как выяснилось позже, взрывом повредило навигационное оборудование, и корабль попросту ослеп. Компас помог и тут... а потом треснул.

– Разве так бывает взаправду?
– не поверил Юрка.
– В смысле, вещи просто так ломаются?..

Бориска пожал плечами.

– Тут, наверное, немного иначе всё... Если спасаешь кого, то непременно ценой собственной жизни. Вот и компас спас.

– Да брось ты! Он ведь работает, а значит...
– Юрка осёкся.
– Нормально всё, в общем.

Бориска пожал плечами.

– А бабка так и не догадалась, что вещь пропала?

– Да мне кажется, что она толком и не помнит всего, что сторожит.

– А смысл тогда сторожить?

– Она оберегает память деда... А вещи так, просто... чтобы было к чему прикоснуться. Ведь к деду больше не прикоснёшься.

Так, за разговорами, ребята миновали кирпичную церковь с высокой колокольней, на самой макушке которой свила гнездо бесстыжая галка. Дальше начинались бывшие колхозные поля, мастерские и гаражи - всё это разрушено и наполовину разворовано. За небольшим озерцом, где летом можно удачно порыбачить, пестрели пустыми глазницами дзоты изъеденных временем ферм. Из виска одной торчал манипулятор ржавого транспортёра, по которому когда-то наружу выбрасывались всяческие отходы. За дзотами высились бетонные заграждения силосных ям - необъятные взором монолиты, возвышающиеся над головой, словно неприступные колоссы. Зимой с их верхних оснований прыгали на спор в сугробы. Прыгнул - свой человек, добро пожаловать в игру! Струсил и присел - девчонка! Такие, вот, суровые порядки... Впрочем, как и везде.

За ямами начиналась колхозная свалка. Из редкого кустарника выглядывали башни и бункера покосившихся комбайнов. Допотопные бульдозеры, без крыш, с перебитыми гусеницами, походили на узников, обреченных на вечное заточение. Из заросшего мхом пригорка торчала корма амфибии - та прошла носом сквозь грунт, словно космический корабль через пространство.

Юрка подёргал рулевой киль. Тот отозвался протяжным скрипом, так похожим на стоны боли. Гнутые винты не крутились, и Юрка тут же потерял к машине всяческий интерес.