Подкаменная Тунгуска

Гость замолчал, картинно опершись лбом о ладонь, словно хотел произнести избитую фразу: «Как трудно жить среди идиотов!». Ерофеич от расстройства хлопнул ещё полстакана таёжной настойки из старинной бутыли, а гость едва слюной не подавился, глядя на него, но сдержал себя.

Оба не заметили, что чуднОе существо в расшитой замшевой одежде стояло посреди избы и смотрело на них немигающим взглядом из щелочек-амбразур своих непроницаемых глаз.

ГЛАВА 5.0 ВАЛЮТНЫЙ ДЕПОЗИТАРИЙ В ЗАБРОШЕННОЙ ШАХТЕ

Пауза за столом затянулась. Чтобы прервать неловкое молчание, Ерофеич схватился за спасительную бутыль:

— Ну, всё-таки, может, стопочку с морозу для аппетиту и за деловое сотрудничество, док? И вся твоя арелгия на спиртное пройдёт.

Гость снова вздрогнул, как-то странно насторожился и покрутил крупной красивой головой, словно услышал отдалённый угрожающий рык дикого зверя.

— Чо ты, док? Моя настойка пользительная, гипераллергенная.

— Гипоаллергенная, ты хотел сказать.

— Во-во, вроде того.

— Да нельзя мне, говорю же… Вдобавок ещё язву желудка недавно вырезали. Врачи вообще запретили пить.

— А моя настоечка — целебная, она твою язвочку залечит. Облепиха её смажет, спирт выжжёт гной, а кедровый орех швы залатает. Она ещё и на полусотне трав выдержанная, если моя тунгуска мне не врёт.

Тут-то они и заметили молчаливую прислужницу.

— Чо тебе, чУмная чумичка?

— Кушать в печке поспело — пора мне к огню.

— Так и пошла в кухонный угол к горшкам!

Ерофеич оттолкнул её, лёгкую, как пушинка, а сам ещё выхлестал стакан и скривился, занюхивая выпитое локтем.

— Самогонку-то для таёжного бальзама сам тиснешь?

— Не-а. Тунгуска моя по перегонке бо-о-ольшая умелица! Чистая, как слеза, у неё самогоночка получается. И травки целебные сама собирает. Попробуешь?

Гость решительно протянул поднятую ладонь, словно отталкивал от себя незримую опасность:

— Нет!

А сам жадно сглотнул слюну. Ерофеич это приметил.

— Так намёрзлись же в тайге. Надо бы принять для сугреву души, чтоб кровь по жилам разогнать.

Гость опять боднул широким лбом воздух после недолгого молчания и как-то испуганно передёрнулся, словно кого-то увидел:

— Я пока воздержусь.

— Не отраву же предлагаю, а лекарствие. На кой мне тебя травить, сам подумай! Или у тебя тайна какая-то есть?

— Есть. Мне пьяному чёрт является.

— Допился до чёртиков, понятно. Ну, эту беду мы вмиг вылечим. Достаточно сказать над рюмкой: «Не пьянки для, а лечения ради», и всё как рукой снимет. На себе проверял. А если молитвы знаешь, так «Отче наш» прочитай. Ты ж из православнутых, не то что я, кержак таёжный, семь раз нерусский по материнской линии.

— Ладно, — сломался гость и смачно гакнул, откашливаясь, словно подавился слюной. — Только самую капельку.

— Фёкла! Бери царские стаканЫ и наливай гостю и мне, — властно распорядился уже раскрасневшийся от выпивки Ерофеич.

5.1

Услужливая тунгуска подскочила к столу и ловко разлила тёмно-красного цвета таёжный бальзам в старинные стаканы, ещё не гранёные, а «с морозом», то есть с белыми разводами внутри толстых стенок.

— Царские золотопромышленники триста лет назад из таких водочку пивали… Теперь пошла к своим горшкам, низшая гоминидка недоделанная! — отмахнулся Ерофеич от прислужницы, которая захотела утереть ему фартуком его слюнявый рот. — Дальше мы сами управимся… Ну, с прибытьецем тебя, док!

Гость настороженно понюхал, чуть пригубил, посмаковал, задумался и резко опрокинул настойку в глотку, словно его кто-то толкнул под руку. Потом долго прислушивался к себе, ожидая реакции организма на выпитое. Лишь тогда с довольным видом крякнул:

— Хух! А знаешь, и вправду она мою язву залеченную так и прижигает да поглаживает. Даже ни разу не ёкнула, язва моя.

— Тунгуска секретный состав знает ещё от своих чУмных прабабок. Секрет целебный, лечебный, даже колдовской.

— Из чего она гонит самогонку?

— Так-то сахару ведь у нас навалом в райцентре. Перебоев нет.

— Откуда изобилие в такой глуши?

— Китаец и чёрта в ступе на базар привезёт, лишь бы заплатили.

— Где бы китаец ни был, чем бы ни промышлял, он везде работает на величие Поднебесной. Пусть даже это территории бывшей Восточной Сибири, официально нарезанные для Новой Зеландии, Фольклендов и Канады. Китайский таёжник найдёт, где можно поживиться чужим в пользу своего народа. И разве за это упрекнёшь? Он трудится на благо Поднебесной. А где у вас базар?

— В райцентре.

— Постой-ка, как это в райцентре? Ты ж в международном розыске даже у оккупационных миротворцев. Тебе на люди и носу нельзя казать.

— А я и не кажу. Тунгуска моя у меня за снабженца.

— Неграмотная дикарка?

5.2

— Она и без грамоты спрытная! Ейная родня берёт за копейки у китаёз на складе ящиками подмоченный сахар и слипшиеся леденцы, а замороженные дрожжи килограммами тунгусы покупают для неё в пекарне на районе. А она привозит на олешках продукты к Етагыру. Вот тебе и вся грамота.

— Среди тунгусов есть и городские?

— Хэх! У нас в райцентре ейные соплеменники попроворнее китайских деляг будут. Да ещё во власть местную лезут, как мухи на мёд, — в районе да по посёлкам избираются в муниципалитеты и шерифами, как теперь у них участковых называют по-иностранному.

— Они ж поголовно неграмотные, если верить статистике!

— Зато сметливые. Их над русскими начальниками ставят, так западные оккупационные власти распорядились. Для народов Севера квота такая — три тунгуса на одного русского в любом горсовете. Многие чалдоны и городские русские так и вообще в тунгусы переписались. Так выгоднЕй.