Подлинные образцы

– Нам просто казалось, что есть определенные персонажи, на которых мы больше похожи, - мягко сказала миссис Монарк, вставая с дивана.

Ее муж также поднялся; он смотрел на меня с какой-то смутной тоской, и это было трогательно в таком изысканном человеке, как он.

– Ведь, наверное, лучше все же... Ну вот когда имеешь дело с... э... Он запнулся; ему хотелось, чтобы я помог ему выразить его мысль. Но я не мог, так как не знал, о чем он говорит. И тогда, сделав над собой усилие, он докончил:

– С чем-то подлинным; когда перед вами, знаете ли, настоящий джентльмен или леди.

Я с готовностью согласился с ним - в общих чертах; действительно, иногда это много значит. Майор почувствовал поддержку и пожаловался:

– Если бы вы знали, как это трудно; куда мы только не обращались, после чего вдруг судорожно всхлипнул. Всхлип его словно передался миссис Монарк, и она не выдержала: не успел я опомниться, как она упала на диван и разрыдалась. Муж сел рядом с ней и взял ее за руку, после чего она быстро отерла слезы другой рукой; затем взглянула на меня, и я смутился.

– Нет такой работы, самой черной, самой неблагодарной, которую я бы не искал, не ждал, не вымаливал, - сказал майор.
– Можете себе представить, как туго нам пришлось на первых порах. Попробуйте получить место секретаря или что-нибудь в этом роде! С тем же успехом вы могли бы просить, чтобы вас произвели в пэры. У меня есть сила, и я бы взялся за _все_, хоть носильщиком, хоть уголь грузить. Я готов надеть фуражку с золотым галуном и открывать дверцы экипажей, подъезжающих к галантерейным лавкам; я готов слоняться вокруг вокзала в надежде поднести кому-нибудь чемоданы; я стал бы почтальоном. Но никто на таких, как я, и смотреть не хочет; тысячи людей вроде меня или вас оказались на дне. И эти бедняги были когда-то джентльменами, держали свой погреб и псарню.

Я их успокоил, как умел; порешили на том, что проведем пробный сеанс. Мы как раз договаривались о встрече, когда дверь открылась, и в комнату вошла мисс Черм с мокрым зонтиком в руках. Ей пришлось проехать омнибусом до Мейда Вейл (*3), а затем пройти еще полмили пешком. Вид у нее был немного растрепанный, плащ кое-где забрызган грязью. При каждой встрече с ней я вновь с удивлением спрашивал себя, как эта женщина, ничем не примечательная сама по себе, становится интересной, изображая других. Невзрачная мисс Черм таила в себе целую галерею литературных героинь. Она была всего лишь веснушчатая лондонская кокни, но могла изобразить кого угодно - от знатной леди до пастушки; она обладала этой способностью, как другие обладают красивым голосом или длинными волосами. Она была неграмотна, любила пиво, но у нее были и свои плюсы: богатая практика, сноровка, прирожденное остроумие, несколько экзальтированная чувствительность, любовь к театру, семь сестриц и ни капли уважения к общепринятому, особенно к общепринятому произношению: в некоторых словах она упорно проглатывала начало. Первое, что увидели мои посетители, был ее мокрый зонтик, от одного вида которого этих нетерпимых ко всякому неряшеству людей заметно передернуло. После их появления у меня дождь лил, не переставая.

– Я промокла до нитки; а что делалось в омнибусе! Не мешало бы вам жить поближе к остановке, - сказала мисс Черм.

Я попросил ее приготовиться к сеансу как можно быстрее, и она направилась в комнату, где обычно переодевалась. Но перед тем как выйти из мастерской, она спросила, кем ей нужно нарядиться на этот раз.

– Русской княгиней, разве вы забыли?
– ответил я.
– Та, что с "золотистыми глазами", в черном бархате; для этой бесконечной повести в журнале "Чипсайд".

– "Золотистые глаза"? Надо же!
– воскликнула мисс Черм и удалилась, сопровождаемая неотступными взглядами моих собеседников. Я знал, что если мисс Черм опоздала, то свои приготовления к сеансу она закончит так быстро, что и глазом не успеешь моргнуть; поэтому я немного задержал своих гостей, чтобы дать им возможность посмотреть на нее за работой и получить некоторое представление о том, чего ожидают от них самих. Я нарочно подчеркнул, что она точно соответствует моему идеалу натурщицы; она действительно была очень толкова.

– Вы считаете, что она похожа на русскую княгиню?
– спросил майор с затаенной тревогой.

– Я ее сделаю похожей.

– Так это еще надо сделать...
– он рассуждал весьма логично.

– На большее рассчитывать не приходится. Сколько есть людей, из которых вообще ничего не сделаешь.

– Вот как? Тогда взгляните на эту леди, - тут он с победительной улыбкой взял свою жену под руку, - с ней ничего не надо делать, здесь все уже сделано!

– Нет, нет, какая из меня княгиня, - возразила миссис Монарк с холодком в голосе. Я понял, что в свое время она была знакома с какими-то княгинями, и они ей не понравились. С первых же шагов вырисовывались затруднения, и притом такие, каких мне не приходилось опасаться в отношении мисс Черм.

Тем временем она вернулась; она была в черном бархате - платье сильно порыжело и сидело очень низко на ее костлявых плечах, а в ее больших красных руках был японский веер. Я напомнил ей, что в сцене, над которой я работал, она должна глядеть поверх чьей-то головы.

– Я сейчас не помню, чья это голова; впрочем, это неважно. Делайте вид, будто глядите поверх чьей-то головы.

– Я уж лучше буду выглядывать из-за печки, - сказала мисс Черм, уселась поближе к огню и приняла нужную позу: потянулась всем телом вверх, голову слегка откинула назад, веер наклонила вперед - и перед нами предстала, во всяком случае по моему предвзятому мнению, совсем другая женщина, незаурядная и обольстительная, незнакомая и опасная.

Оставив ее в этой позе, я вышел на лестницу, чтобы проводить майора и миссис Монарк.

– По-моему, я смогла бы сыграть эту роль не хуже, чем она, - сказала миссис Монарк.

– Вам кажется, что у нее слишком жалкий вид? Сделайте поправку на преобразующую силу искусства.

Как бы то ни было, домой они пошли, заметно воспрянув духом: их ободряло сознание того, что они - "подлинные образцы" и что в этом их неоспоримое преимущество. Что касается мисс Черм, то их, должно быть, коробило при мысли о ней. Вернувшись в мастерскую, я рассказал ей, зачем они приходили, и она стала над ними подшучивать.

– Ну, знаете, если _эта_ может позировать, то мне остается податься в бухгалтеры, - сказала моя натурщица.

– Она очень аристократична, - ответил я, стараясь критиковать миссис Монарк как можно мягче.

– Тем хуже для _вас_. Будет сидеть как истукан.

– Она подойдет для светских романов.

– О да, для них она подойдет!
– с юмором заявила моя натурщица.
– С ней или без нее, хуже они все равно не станут.

В разговорах с мисс Черм я часто весьма нелестно отзывался о литературе этого рода.

3

В одном из этих "шедевров" был эпизод: мрачная тайна выходит на свет божий. Его-то я и решил сделать первой пробой для миссис Монарк. С ней пришел и ее муж - на случай, если понадобится его помощь; можно было не сомневаться, что он будет сопровождать ее, как правило, каждый раз. Первым делом я решил выяснить, делает ли он это только ради приличия или же вздумал ревновать, а может быть, лезть ко мне с советами? Мне стало тошно от одной мысли об этом, и если бы мои опасения подтвердились, наше знакомство закончилось бы очень быстро. Но вскоре я увидел, что дело совсем не в этом и что приходит он просто потому (не считая, конечно, надежды оказаться полезным), что больше ему нечего делать. Когда жена расставалась с ним, он не знал, чем себя занять; да, впрочем, она с ним никогда и не расставалась. Я пришел к выводу (и оказался прав), что их прочный союз был главным утешением в их нынешнем неустройстве и что в этом союзе не было ни одного уязвимого места. Они были образцовыми супругами, ободряющим примером для тех, кто не решается вступить в брак, и твердым орешком для скептиков. Район, где они жили, был далеко не из лучших (впоследствии мне часто приходило в голову, что только это и сближало их с профессионалами), и нетрудно было представить себе жалкую квартирку, в которой майору пришлось бы оставаться одному. Пока жена была с ним, он еще кое-как мирился с убожеством своего жилища; без нее он с ним смириться не мог.

Как человек тактичный, он не пытался угодить, если видел, что в его услугах не нуждаются; поэтому, когда я был поглощен своей работой и не склонен разговаривать, он просто сидел и ждал. Но мне нравилось вызывать его на разговор - это позволяло мне ненадолго отвлечься от работы или по крайней мере несколько скрашивало ее опостылевшую монотонность. Слушая его, я убивал двух зайцев сразу: вроде встряхнулся, побывал на людях, а с другой стороны - вроде никуда не выходил и время зря не тратил. Мешало только одно: я не был знаком, по-видимому, ни с одним из тех людей, которые составляли круг знакомства майора и его жены. Беседуя со мной, он, наверно, не раз вставал в тупик: с кем же, черт побери, я, в конце концов, знаком? Он решительно не знал, о чем со мной говорить; поэтому мы особо не мудрили и придерживались больше таких тем, как сорта кожи (какие идут на седла, а какие - на кавалерийские брюки) и даже марки вин (где можно дешево купить хороший кларет); иногда речь шла об умении ездить с наименьшим числом пересадок или же о повадках мелкой пернатой дичи. Его познания в двух последних областях приводили меня в изумление: в нем уживались железнодорожник и орнитолог. Когда у него не было повода говорить о возвышенных предметах, он бодро говорил о вещах более повседневных; когда он чувствовал, что его воспоминания о светской жизни не вызывают у меня интереса, он без особых усилий снижал тему разговора до моего уровня.