Подношение ушедшей эпохе

Аня холодела от страха и – как ни странно – какого-то смутного восторга. Она чувствовала всем телом опасность, но и понимала, что является свидетелем настоящего чуда. И хотя мама спала в соседней комнате, Аня не пыталась кричать, звать на помощь,– что-то ей подсказывало, что никто ее все равно не услышит.

Вот черепахе почти удалось забраться на постель. Аня наконец все же крикнула, но действительно беззвучным криком и поняла, что сейчас ей придет конец. Нет, она знала, что в обычной жизни черепахи не едят людей, скорее наоборот:

Я мечтала о морях и кораллах,

Я поесть мечтала суп черепаший,-

Завертелась в голове дурацкая песенка из кинофильма. «Нет, никогда я не хотела черепашьего супа, – лихорадочно думала Аня, и не за что этой оранжевой пришелице меня наказывать. Господи, да когда же это кончится?!»

Тут все и кончилось. Черепаха исчезла, торшер погас. Аня быстро включила его снова – страшно было после случившегося оставаться в темноте. Но больше никто не появлялся. Аня с трудом отлепилась от стенки, легла и вскоре заснула.

«Все это мне приснилось,– думала Аня утром за завтраком.– Такого ведь не бывает в жизни. Но торшер… И вообще, все было даже всамделишней, чем вот эта тарелка с рисовой кашей, мама, лес за окном. Может, я и сейчас сплю? Или я – чей-то сон? А этот кто-то, в свою очередь, тоже кому-то снится и так далее до бесконечности. Нет, все-таки, жизнь – прямая линия без конца и начала или луч с началом, но без конца? А может быть, отрезок? И если я чей-то сон, то когда-нибудь этот кто-то проснется и меня не станет?.. Говорят, и солнце когда-нибудь погаснет.» Последняя мысль вызвала в Ане такой всплеск ужаса и тоски, что она уронила ложку с кашей на пол. И каким бодрящим и спасительным было сдержанное ворчание мамы!

В школе на уроке рисование учительница дала задание нарисовать гуашью какое-нибудь животное. Аня нарисовала ночную пришелицу – оранжевую черепаху. Учительница, рассматривая рисунок, сказала:

– Ты очень хорошо, как будто с натуры, нарисовала черепаху. Но почему она у тебя оранжевая? Таких в жизни не бывает.

– Бывает. – убежденно сказала Аня. – В другой жизни.

10 Декабря 2000 г.

6. СЕВЕР

…Весной прилетели свиристели, как елочные игрушки, повисли на раскидистой рябине за домом, клевали размякшие терпкие ягоды, мелодично журчали. Наедались так, что падали в беспамятстве на землю – бери голыми руками, -но никто их не ловил, потому что вокруг жили добрые люди.

Хорошо балбесничать летом в тихом тенистом от огромных крон дворе! В стеклянных террасах двухэтажных деревянных домов весело играет солнце, в проеме открытого окна нашего жилища нежится красавица кошка Симка – гроза местных собак. В палисадниках буйствует цветение – пионы. георгины, золотые шары и цветы, похожие на гладиолусы, которые мы, дети, называли куколками: соединишь чашечку с круглым бутоном спичкой – и вот тебе придворная дама в кринолинах. На лугу на домом порхают разные бабочки и мотыльки, которых уже много в твоей коллекции, в том числе бабочка "Павлиний глаз", самая прекрасная и самая таинственная. В сырых деревянных подъездах, пахнущих кошками, эти бабочки висели на изъеденных древоточцами перилах вниз головой, как летучие мыши. Их, как объевшихся свиристелей, можно было брать голыми руками, но это было не честно.

Хорошо, когда привозят козью шерсть, и бабушка располагается в комнате с прялкой и веретеном, чтобы вершить древнее священнодействие, преображаясь из простой смертной в греческую богиню Мойру, прядущую нити судьбы. А ты сидишь рядом со сверкающей лаково мандолиной в руках, слишком большой для тебя, но такой восхитительной, пусть ты и не умеешь на ней играть, а только осторожно пощипываешь струны.

Но зовут какие-то новые дали, неожиданно распахиваясь перед тобою, совсем не ясные, почти пугающие, и все же чертовски заманчивые…

Аня, мыкаясь у палисадника, с тревогой слушала через открытое окно, как бабка препирается с мамой: "Не пущу Аньку ни на какие севера, нечего ей там делать! Ей в сентябре в школу идти!" Мама мягко возражала, что и на Севере есть школа, а не только клюква да медведи. Так они спорили, как казалось Ане, бесконечно. Наконец, мама

сказала: "Хорошо, я спрошу у самой Ани, хочет она ехать или нет." На что бабка тут же заворчала: "Еще чего! У неразумного дитяти спрашивать!" "А я все-таки спрошу, пусть Аня сама решит." Аня так перепугалась, что бросилась наутек и спряталась за домом в саду, в ветвях яблони. Надо было решаться, оставаться с бабкой или ехать с мамой в какой-то северный город Мончегорск. Если бы ехать только с мамой! Недавно у Ани появился отчим, который ей сразу не понравился. Когда он впервые переступил порог их квартиры, внутренний голос рявкнул Ане: "Мерзавец, дрянь, подлец." (Как показали дальнейшие годы, Анин внутренний голос не ошибся.) И все-таки неизвестная даль манила, звала к свершению, к приключениям, блазнила новизной и возможными чудесами! Так что, когда мама наконец нашла спрятавшуюся Аню, та пролепетала: "Мама, я поеду с тобой." – все еще в смятении, все еще трепеща.

Север встретил Аню южной жарой и даже не по-южному яркими красками. Умопомрачительно синее небо, густая темная зелень, голубые сопки. Отчим был приглашен сюда работать каким-то начальником, так что им сразу дали квартиру. Увидев новое жилище, Аня расстроилась: оно было однокомнатным. В Москве у Ани была своя комната, а тут… Но мама тут же сшила огромный балдахин, который был установлен над Аниной кроватью – все-таки хоть какая-то независимость. Дом располагался на окраине города, сразу за домом начинался лес. Это Ане очень понравилось: в Москве, в Чертаново, где они жили с мамой, тоже был лес, и все свободное время они проводили там.Когда быт в новом жилище был более-менее налажен, они втроем пошли осматривать город. Город оказался очень чистым, очень милым и совсем маленьким. Они прошли его насквозь и вышли к подножию двугорбой сопки. Там было кладбище, а за кладбищем – село: маленькие убогие домишки, но чистенькие и все в зелени. По дороге Аня нашла мертвую мышку и, несмотря на ор отчима, что нечего всякую гадость брать в руки, взяла ее в ладони и, плача, похоронила на обочине. Руки ей вымыли у ближайшего колодца. Отчим продолжал свои филиппики по поводу дурного воспитания, и Аня, оглушенная ими, не заметила, как оказалась у озера.

– Это озеро называется Имандра.– сказала мама.

"Имандра, Имандра",– отозвалось эхом в голове у Ани это необыкновенное прекрасное имя. Аня смотрела, как зачарованная, на играющий на солнце всеми цветами радуги жидкий хрусталь в невидимой круглой чаше, которую держали в руках голубые сопки. Она подошла к самой воде. Вода была совершенно прозрачной, каждый камушек был виден на дне и казался драгоценным. Аня разулась, вошла по колено в ледяную воду, набрала в пригоршню воды и стала пить. И по мере того, как она пила, Аня видела, что вода превращается в свет, этот свет, то белый, то переливающийся радугой, проникал в ее тело, распространялся по нему и вытекал из всех пор на коже.Аня посмотрела на свои руки: они светились.

– Мама, вода светится, я свечусь! – закричала Аня, вне себя от восторга.

– Вылезай из воды, еще простудишься! – сказала мама, смеясь.

А отчим, качая головой, пробормотал: "Какой трудный ребенок!"

Отчим хотел смотреть футбол, а Аня – фильм «Белый Клык»,– они шли параллельно по разным программам. Отчим настаивал на своем, Аня – на своем. «Что ты все время пререкаешься?» – возмутился наконец отчим, а маме бросил: «Уняла бы ты свою дурочку!» И тут случилось непредставимое. Мама схватила Аню за руку, в другую руку взяла первое, что попалось, – телефонный кабель, и стала с какой-то холодной яростью хлестать этим кабелем Аню. Аня вырывалась, вопила от боли, а еще – от ярости, ненависти и бессилия. Когда экзекуция кончилась, отчим спокойно включил свой футбол, а Аня забилась под свой балдахин в угол кровати, и долго еще причитала и всхлипывала, убитая горем. Никогда еще мама не поднимала на нее руку. И из-за чего она вдруг так жестоко избила Аню? Бабка, бывало, порола Аню ремнем за всякие мелкие провинности, но без злобы и не так больно, чисто для проформы. «Бежать, бежать отсюда, от них… Но куда? – лихорадочно думала Аня и повторяла, как будто бредя, – Имандра, Имандра…» Все тело ныло, и Аня, сняв сарафан, с ужасом увидела на своей коже иссиня-багровые рубцы.

…Аня плыла по озеру, а потом нырнула и оказалась в его потаенных глубинах. Там было также солнечно, как и на поверхности, и большие разноцветные рыбы танцевали вокруг Ани, шевеля широкими плавниками. Озеро подарило ей драгоценные камни со дна, вправив их в золотые перстни, так что все Анины пальцы были унизаны этими восхитительными перстнями, а ее длинные распущенные волосы стали зелеными, как водоросли, и змеились в напитанной солнцем влаге. Аню не удивляло, что она дышит под водой, ведь она была русалкой или морской царевной. А потом озеро подбросило ее вверх, как батут, и Аня вспорхнула в распахнутое небо, заскользила над сопками в неведомую даль…