Поднятие уровня в одиночку. Solo Leveling. Книга 1

– Если к закату не вернусь – взрывайте! – велел Кайсаров и шагнул в сизую тень тоннеля.

Его одинокие шаги будили в глубине гавкающее эхо. Рабочие уже почти полностью обратились в камень, лишь у двух человек посреди гранитных наростов еще светились болью и ужасом, еще жили вытаращенные от муки глаза. Да, никогда прежде Кайсаров не обращал внимания на рабочих – платят им исправно, и ладно. Никогда его не трогало, что люди гибли под завалами, ведь люди – самый дешевый расходный материал. Но вот теперь Кайсарова пробирало так, словно его собственные ноги, быстро шагающие по камню, начинали в этот самый камень обращаться.

Вот и провал. Он подобрал оброненное кем-то из рабочих кайло и разнес деревянное ограждение, построенное, чтобы никто больше в разлом в поисках дармового золота не лазил. Открылись бархатная чернота и тишь каменных недр. Там по-прежнему было все же не совсем черно, пробивался откуда-то в глубине призрачно-серебристый свет, и на него-то Кайсаров и пошел, когда сделал шаг вниз, в исполинскую каменную утробу, распахнувшую для него самое свое нутро.

Спускаться оказалось, против ожиданий, не слишком трудно – торчавшие кругом скальные обломки служили ступенями. Из-под каблуков крошились мелкие камешки, со звонким эхом улетая в неведомую глубину, но большие камни сидели прочно, и если Кайсаров пару раз оступился, чуть не полетев вниз, то лишь из-за собственной оплошности.

Долго он спускался, очень долго – чудилось, прошел и час, и два, а каменная лестница все не кончалась и бледный свет не становился ближе. Из недр дул сквозняк. Где-то текла и капала вода. Откуда-то сверху донесся тяжеловесный скрежет – на миг Кайсарову померещилось, что свод пещеры рухнет ему на голову: сверху шевелились и перемещались огромные массы камней. Он пригляделся: нет, то были не камни, а исполинские многочленистые каменные твари вроде гигантских мокриц. Дальше Кайсаров спускался по возможности тихо, чтобы не потревожить их, напряженно взглядывая наверх.

Наконец лестница закончилась. Перед ним открылась длинная пещера с теряющимся в полумраке огромным сводом, с гроздьями серых, будто сахаристых от какого-то налета сталактитов и сталагмитов, напоминавших колонны готического собора. Откуда-то сбоку – тоже будто в соборе – падали тонкие лучи пепельного света. Здесь были большие округлые камни, медленно перекатывающиеся по полу, разевающие вдруг хищные пасти, сплошь утыканные гранитными обломками, и кварцевые кристаллы, внезапно начинающие расти прямо под ногами с такой скоростью, какая могла привидеться лишь в горячечном сне. Еще из-под ног то и дело прыскали ящерицы, Кайсаров ступал очень осторожно, ему сейчас почему-то казалось крайне важным не наступить ненароком ни на одну из них. Ящерицы скрывались среди хаотичных россыпей камней, в которых он с содроганием опознал окаменелые части человеческих тел. Отколотые каменные руки и ноги. Разбитые туловища в истлевшем тряпье. Отдельно – головы, почти полностью поросшие мутно-багровыми кристаллами с ладонь длиной. Почему эти люди оказались здесь – тоже пришли сами и тоже искать прощения? И главное – что она с ними сделала и почему? Играла? Издевалась? Или же в какой-то миг они ей просто наскучили?..

«Скоро я сам все узнаю». Кайсаров непрестанно сухо сглатывал, словно в тщетной попытке проглотить ужас, подобный слишком крупной гранитно-холодной пилюле.

Впереди гулко заскрежетало и посыпалось. То, что поначалу показалось Кайсарову особенно крупной каменной колонной, начало поворачиваться.

Теперь она была в своем первоначальном, нечеловеческом обличье. Царевна этих мест, где над всем властвовала огромная гора. Тело царевны, высотой в три человеческих роста, было сплошь из гранита, как и у ее величественной матери-горы. С длинными конечностями и ребристой грудной клеткой, оно напоминало окаменелый остов не то человека-великана, не то гигантской ящерицы. С грохотом забил по полу зубчатый, гребнистый хвост. С ног до головы царевна была облачена в чешую из крупных светло-зеленых кристаллов хризолита и носила венец из аметистов. Глаза, огромные, изнутри мерцающие изумруды, уставились на Кайсарова – и каким-то ранее незнакомым чувством тот ощутил острый интерес этого существа, если не вечного, то, во всяком случае, рожденного очень давно, к мимолетным людским страстям, ярким, завораживающим, как пляска огня.

Совершенно человеческим – вернее, перенятым у людей жестом – существо склонило коронованную голову к ощетинившемуся кристаллами плечу.

У Кайсарова онемели ноги, каждый шаг давался с трудом – то ли слабая, смертная суть невольно обмирала перед нечеловеческим всесилием, то ли тело уже начинало обращаться в камень… Существо, любопытствуя, склонилось к нему, протянуло чудовищную длань с острейшими когтями-сталактитами. Кайсаров ощутил, как острие каменного когтя касается подбородка, чуть приподнимая и – возможно, ненароком – раня: по кадыку заскользили горячие капли крови. И, глядя в холодные кристаллические глаза подгорной царевны, уже почти не боясь, Кайсаров искал самые верные слова, пока ему еще не запечатали навечно рот драгоценной друзой, пока ему еще позволяли говорить.

Царевна медленно провела когтем по его скуле – играючи? с хищным наслаждением? или всего лишь с грубой великанской нежностью? – оставляя в коже глубокую алую дорожку. Склонилась еще ниже.

Мол, что же ты медлишь? Говори.

Дмитрий Тихонов. Разбойничья мистерия

И сказал Иисусу: помяни меня, Господи,

когда приидешь в Царствие Твое!

И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе,

ныне же будешь со Мною в раю.

Евангелие от Луки

Дисмас висел на кресте. Дисмас висел на кресте и жаждал вознесения. Как в прошлую субботу, как в позапрошлую, как месяц назад. Он смотрел на сведенное смертной мукой окровавленное лицо Христа и ждал, когда раздастся наверху заветный шорох, когда прочные, надежные нити поднимут его тело над бренной землей и утянут в небеса, во тьму, в теплые руки Создателя.

Вокруг шумели голоса. Смеялись и плакали дети, обсуждали дела взрослые, шепотом молились старики. Лаяли собаки. Непрерывно, непрестанно лаяли собаки. Дисмас всегда удивлялся тому, как много собак бывает на деревенских ярмарках. Они почти не пугали его, эти огромные лохматые звери с клыкастыми пастями, но понять привязанность, которую люди испытывали к ним, не удавалось.

Солнце било в глаза. Сотник Лонгин, коренастый старик в жестяном панцире и рыцарском шлеме, украшенном оборванными перьями, взял копье наперевес. По рядам зрителей пробежал слитный вздох – смесь ужаса и восторга. Они ждали этой смерти. Они собрались здесь только ради нее, способной хоть ненадолго унять их собственную мучительную боязнь неведомого.

Переваливаясь с ноги на ногу, Лонгин подошел к Христу и быстрым, рутинным движением пронзил того копьем. Рев толпы заглушил крик боли.

– Нет, не смей! – раздался совсем рядом пронзительный детский голос. – Мерзавец!

Глупая, подумал Дисмас. Не понимает, что это удар милосердия, который означает победу – величайшую победу в истории рода людского. Не понимает, что бывают вещи хуже, гораздо хуже, чем сталь под ребром. Ему захотелось посмотреть на столь наивное, чистое дитя, однако голову он повернуть не мог. Все поле его зрения занимало лицо Христа, по-прежнему окровавленное, но уже спокойное и мирное. Самым краем глаза удавалось различить колышущиеся перья на шлеме Лонгина. Старый сотник ковылял к следующей жертве.

Удар пришелся в левый бок – чуть болезненнее, чем обычно. Дисмас вздрогнул, опустил голову. Голос Создателя гремел далеко наверху, повествуя о последних минутах земной жизни Христа. Когда речь зашла о Дисмасе, нити, проходящие сквозь его запястья и затылок, натянулись, сняли обмякшее тело с креста и вознесли вслед за Сыном Божиим в блаженную темноту. Дисмас успел увидеть, как сотник Лонгин замахивается, чтобы прекратить мучения Гестаса, нераскаявшегося вора, гордеца и богохульника, измывавшегося над Христом до самого конца. У ног Гестаса сидел Сатана.