Подозреваемый

— Я бы не советовал. По крайней мере, сегодня.

— А что, заметно?

— Не только поэтому. Вас могут не так понять.

Утром я стоял перед домом, в котором жил Змеевой. Толя Змеевой, 1979 года рождения.

— Вам кого? — спросила девочка лет двенадцати.

— Кого-нибудь из Змеевых.

— Мамки нету. Ее снова в больницу отвезли.

— А ты с кем?

— А я сама теперь. А вам что нужно?

У девочки было милое лицо.

— Ты в школу не пошла сегодня?

— Мамку только что увезли в больницу.

— А как же ты одна будешь жить?

— А я уже жила. Вы из милиции?

— Нет, — я хотел было назваться своим именем, но не хватило духу. И я солгал. — Я из райсобеса. Может быть, помощь какая нужна?

Девочка пожала плечами.

— Меня, наверное, в интернат отдадут.

Неожиданно для меня девочка заплакала, закрыв лицо руками.

За спиной я услышал шаги. Оглянулся. Это был Петров.

— Вы мне очень нужны, — сказал он.

Две белые розы

Мы направлялись в сторону села.

— Ну вы-то хоть знаете, какого рода ограбление совершено в вашем доме?

— В том-то и дело, ничего не знаю.

Вспомнилось мне, как несколько дней назад я спросил у Федора:

— Из-за чего же столько шуму-то? Небось из-за ерунды?

— Да нет, — ответил Федор, поглядывая на Раису.

Раиса промолчала.

Я готовил завтрак, а из головы не выходили события последних дней.

— Говорят, этого Лукаса взяли? — снова спросил я.

— Кого-то взяли, — ответил Федор нехотя.

— Ничего не пойму. Если были у Анны Дмитриевны какие-то ценности, то вы должны же были знать о них, — напрямую задал я вопрос.

— Тут все очень сложно, — ответила Раиса, — и мы ничего толком не знаем…

Петров посмотрел на меня почти ласково. Впервые за все время. Пояснил:

— Человек, которого взяли на днях, оказался не Лукасом.

Петров снова попросил подробно описать Лукаса. Уточнял, как рассечены губа и бровь, какого цвета глаза, какой величины кисть руки, какой размер обуви. Вспоминая, я сознавал: Лукас нужен следствию, потому что он знал водителя самосвала. Змеевой, как оказалось, никогда не работал на самосвале, но шоферские права у него были.

— Вы хоть мне скажите, из-за чего я здесь торчу? — спросил я у Петрова.

— А вам хозяева ни о чем не говорили?

— Нет.

— Вы спрашивали?

— Да.

— Все очень просто, — проговорил Петров, все так же странно, как и при первом знакомстве, поглядывая на меня. — Во время кавказской войны генерал Шарипов в день серебряной свадьбы дарит своей жене кулон с изображением белой розы. Кулон дорогой. Белое золото, платина ажурной работы и пять бриллиантов на лепестках. Украшение ювелир оценил в сто тысяч баксов. Я уж сейчас не говорю о том, каким образом достался кулон генералу…

— Когда оценен был кулон? — спросил я.

— Совсем недавно.

— И кто оценивал?

— Анна Дмитриевна. Она приехала в комиссионный ювелирный магазин, что на Липаевской, и попросила оценить украшение.

— Что же заставило ее это сделать?

— А вот тут-то можно только строить догадки. Полагаю, у Анны Дмитриевны, кроме настоящего кулона, был еще и поддельный. Такое часто случается. На Западе, например, сплошь и рядом. Опытные ювелиры изготавливают своего рода двойники ценных вещей, которыми очень часто пользуются в быту их владельцы, глубоко спрятав подлинник.

— Так во сколько, говорите, был оценен кулон? — снова повторил я вопрос.

— В сто тысяч долларов, — тихо сказал Петров.

— Как же она не побоялась ехать одна?

— Бояться-то боялась. Страхи ее мучили. Особенно в последние месяцы. Значит, что-то случилось после того, как она побывала у ювелира.

— По-видимому, случилось, раз последовали все эти несчастья.

— А Раиса с Федором знали про кулон?

— Разумеется, знали. Кроме того, они прямые наследники Анны Дмитриевны. Раиса настаивала на том, чтобы продать кулон, а деньги разделить и положить на сберегательную книжку. Раиса говорила своей матери, что та из-за этого кулона скоро лишится разума — и сон уже потеряла, и аппетит, и нервы вконец расшатались. Вы не припомните, как все-таки в последнее время относилась Анна Дмитриевна к Раисе с Федором?

— Понимаю вас, — сказал я. — Анна Дмитриевна всегда с нетерпением ждала приезда своих. Но когда они приезжали, сразу хмурилась, дергалась и с нетерпением, как мне казалось, ждала, когда они уедут.

Раиса и Федор, надо сказать, совсем нехотя работали на участке. Помню, с каким омерзением Федор копал землю под вишнями. Его можно было понять. Целый день в поле, а потом у него и свое хозяйство имелось: ферма, какая-то живность, огородец, погребок недавно в гараже выкопал, зацементировал, а тут приезжает на воскресенье — и снова работа.

Петров вдруг совсем изменился в лице. К калитке подошли мужчина с женщиной, точнее, с девочкой. Мужчина был высокий, широкоплечий, а девочка — тоненькая, хрупкая. Мужчина пошарил рукой, нашел щеколду, открыл калитку, и я понял, что он не впервые здесь, так уверенно незнакомец искал щеколду, которую я сам прибивал в расчете на некоторую тайну.

— Впустите их, — шепотом сказал мне Петров и тут же нырнул в соседнюю комнату.

В дверь постучали.

— Кто там? — спросил я.

— Мы по делу. Откройте на минутку.

— Хозяев нет. Я один дома, — сказал я.

— Мы знаем. Федор с Раисой разрешили нам осмотреть дом на предмет купли-продажи, — пояснил мужчина. Он представился: — Инокентьев Игорь Зурабович. А это моя дочь Ириша. Я хорошо был знаком с Анной Дмитриевной и с ее мужем Павлом Ивановичем Шариповым.

— Неужели? — спросил я, совершенно не веря в то, что он знал Шарипова.

— Я работал с ним в штабе. Вот мое удостоверение.

— И что же, вы решили купить этот дом?

— Не совсем так. Года полтора назад Анна Дмитриевна обратилась ко мне с просьбой насчет обмена своего дома на коммунальную квартиру где-нибудь в райцентре. Я вызвался ей помочь. А затем дела, командировки — все забылось. А тут на днях встретил Федора и узнал, что Анны Дмитриевны уже нет в живых. И как это бывает иногда, мой сослуживец собрался купить именно в этом районе домишко, вот я и решил сразу два добрых дела сделать. Можно взглянуть? А что это у вас стенка так разворочена?

— Да ремонт идет, — пояснил я, не зная, что делать дальше, впускать мне незнакомца в комнаты или нет.

Между тем девица рассматривала мои пейзажи, то и дело пытаясь обратить на них внимание своего отца:

— Ну посмотри, как это интересно.

— Простите, вы этот пейзаж кверху ногами поставили, — тихо заметил я.

— Не может быть, — возразила девица. — Что же, отражение в воде у вас более отчетливое?

— Разумеется, как и всякая копия.

Пока я объяснял девице существо моего пейзажа, Инокентьев переступил порог, и я услышал голос Петрова: