Подросток Ашим

Мама взяла Сашку к себе на колени. Сказала дрожащим голосом:

— Ночка ведь на дворе. Что это ты разыгралась?

И, крякнув, поднялась с табуретки, понесла Сашку укладываться.

Мишка спросил уже ей в спину:

— А кто это — Юджин?

— Он сам расскажет вам, — пообещала мама. — Мы договорились, что он вам расскажет.

Повернулась к нему и, качая Сашку из стороны в сторону, стала почему-то оправдываться за Юджина:

— Ну, может, он не сразу скажет… Когда сам решится. Мы договорились, что уж точно скажет — в новом году, если не сможет до Нового года…

Они что-то скрывали с этим Юджином вместе!

Мишка наутро проснулся с чувством, что его крепко, жестоко обманули, и он не сразу вспомнил, кто обманул его и в чём. Но что-то было неправильно всюду вокруг него. Мир пошатнулся, и было страшно, что он разрушится. Мишка сначала вспомнил, что Кирка приходила в его дом и как потом ушла, а потом вспомнил про Майракпак, что её нет. И тут же вспомнил, что мама вчера была жалкой, какой он её никогда не видел. Было страшно встать и посмотреть: сейчас-то с ней всё нормально? Или она так и осталась жалкой?

В ванной лилась вода — мама стирала с утра, а потом чистила для супа картошку, и делала Сашке массаж, и приговаривала:

— Ни собачке и ни кошке не дадим мы эти ножки.

Сашка, по обыкновению, вырывалась и взвизгивала от щекотки.

Мишка лежал зажмурившись, пытался по голосу определить — осталась мама прежней или она стала другой с тех пор, как он узнал, кто это — Майракпак. Не определялось. Наконец он нехотя встал из кровати, пошёл на кухню, налил себе чая.

Мама вошла и молча с минуту глядела на него. Потом кашлянула, хрипло начала:

— Мишка, я ведь ничего не сделала пллохого. Ведь ничего же не случилось, а?

Мишка молчал. Она улыбалась через силу и точно выговаривала ему:

— Ты ведь мог и сам бы догадаться, про Майракпак… Я думала, ты догадаешься, скажешь мне… Мы же читали вслух эскимосские сказки. Помнишь, там была великанша по имени Майракпак?

Миша не помнил, и не пытался вспомнить.

Мама не отставала от него. Видно, ей очень хотелось, чтобы её простили.

— На форуме же человека не видно, только мозги… — беспомощно объясняла ему она. — А папка твой говорил, что у меня мозги на 19 лет. Значит, я только немногим старше вас. Я чувствовую, что совсем немного… Меня же и транспорте сгоняют с места…

— Так ты на задние сидения садись в троллейбусе, там не сгоняют. Или в маршрутках езди, — неохотно отозвался Мишка.

Он знал, что маму в транспорте тошнит. И всегда сочувствовал ей. И теперь, помолчав, он добавил:

— А ещё ведь можно возить с собой солёные орешки.

Мама кивнула:

— Я покупаю, когда не забываю…

И посмотрела, как ему показалось, с благодарностью. Думала, наверно, что он вообще не захочет с нею говорить. И теперь она рада была, что хоть что-то осталось прежним. Её тошнит в транспорте, и он советует купить солёные орешки. Уже не в первый раз. Что-то осталось. Не ушло.

Миша включил компьютер, не зная ещё, что станет делать. Он рассматривал общие фотографии класса — случайные и постановочные, сделанные разными людьми. Вот эта — в кабинете физики, а вот в музее…

Что-то надо было разместить на сайте, в теме «Вместе учимся — вместе отдыхаем». Об этом его Алла Глебовна просила. Она сказала, что на главной странице должна быть такая тема.

Мишке попалась фотография, где они все — в купеческой гостиной, и думал: эта подойдёт? Не подойдёт? Одобрит её Алла Глебовна или не одобрит?

Мишка никак не мог решить. Он тяжело вздохнул и стал в раздумьи пририсовывать всем одноклассникам большие носы и уши. Они-то сидят на английском и не знают, какие они у него здесь получаются. Если постараться, то можно сделать так, чтобы смотрелось, как будто носы и уши сами такие выросли…

Он дошёл до Кирки, сидевшей в середине. Помедлил и перескочил сразу к Эльке Локтевой, одним круговым движением нарисовал ей толстый фиолетовый нос. А Кирка пусть остаётся такая, как всегда. Она нисколько не боится, что он разрисует её — смотрит открыто, улыбается. «Вот она — я. Посмеешь мне что-нибудь пририсовать?»

Так может улыбаться только человек, который знает, что всё в его жизни идёт, как надо. По-другому просто не бывает. И в лицее у неё всё правильно, и дома тоже. Тут он вспомнил, как вчера она уходила от него вместе со своим отцом к себе домой. Как будто они совсем чужие люди и в их дом попали по ошибке — и теперь торопятся уйти… И с Мишкой Кирка целый месяц и ещё восемь дней разговаривала по ошибке, и по ошибке дотрагивалась до его руки, когда сам он хотел взять её за руку, но стеснялся.

Он вернулся от Локтевой обратно к Кирке. Нарисовал ей уши как у эльфа и волосы как у бабы Яги. Нос… нос пусть будет огромный, такой грушей, как у Хича — Михайлова. На этой фотографии Михайлова не было — он никогда не ездил со всеми по выходным. А если бы он был здесь — наверно, интересно было бы его раскрасить в разные цвета. Но Кирку разрисовывать тоже интересно. «Так тебе! — мысленно говорил ей Мишка. — Сейчас ты у меня главная красавица будешь! Ты же в лицее у нас — главная красавица?»

Хотелось всё вчерашнее скорее зарисовать. Мишка искал нужные оттенки, ёрзал на табуретке, добавлял то розового, то жёлтого, то фиолетового. Как вдруг совсем рядом дзинькнуло, и он пожалел, что не отключил скайп.

Ему не хотелось ни с кем разговаривать. Но это и оказалось не нужно. Андрей Петрович, завуч из лицея-интерната, напоминал, что ещё вчера отправил Мишке новые задания. «По-моему, тебе будет интересно, — написал он ему вчера. — Здесь есть, над чем покумекать». А теперь он спрашивал, как Мишке показались задачи. А Мишка вчера вечером только о Кирке думать мог. И теперь пришлось поскорей открывать письмо, смотреть вложения — хотя бы узнать, что там такое, чтоб что-то написать в ответ.

Подобных задач Мишке ещё решать не приходилось, всё показалось незнакомым. Он даже разозлился сначала — Андрей Петрович пишет ему, когда сам хочет, а ему, может быть, совсем не до математики! К тому же, он не знает, с чего здесь начинать. Но не успел он сказать про себя, что он не знает, как в голове мелькнула одна мысль. Она вспыхнула, и сразу же — раз! — в сторону, ускользнула куда-то из поля зрения. Мишка только на миг увидел формулы, написанные в длинную строку, и вся строка пропала. Но он-то уже знал, что она где-то есть. Он не успел прочесть её до конца, но начало решения уже знал!

Маленькая Сашка подошла звать его поиграть с мышонком, и увидела, что он то морщится, то растягивает губы в улыбке, то открывает зубы, так что лицо становится весёлым и хищным. Сашка подумала, что ей тоже надо так делать со своим лицом. Она пробралась за монитор, встала напротив Мишки, и принялась, как зеркало, повторять все его гримасы. При этом она таинственно молчала, потому что и Мишка тоже молчал. И когда мама глянула на них, она поняла, что Мишка просто не видит младшую сестру — он весь в своей математике, в новых задачкахх, которые ему прислали наудачу — сообразит сам, как решать, или не сообразит. Мишка явно что-то соображал, потому что в его лице отражалось то нетерпение, то злость, то радость. Мама знала: там, где он был сейчас, не было ни Сашки, ни Киры-одноклассницы. Не было даже Майракпак, которой и вправду нигде не было.