Подруги

Дверь, надо сказать, закрылась неплотно, и сквозь зазор, как он ни был узок, на протяжении последующих лет в дом непрерывно просачивались бродячие коты, уличный мусор и палые листья. Элен поступила бы куда умней, если бы разрешила Патрику остаться, и уж тем более не следовало уничтожать картины, которые принесли бы ей впоследствии тысячи и тысячи — при том, что истинный ценитель Патрикова искусства нашел бы, что они несколько великоваты. А впрочем, Элен первая признавалась, что всегда проявляла небрежность в обращении с произведениями рукотворного искусства, усматривая в них посягательство на созданный господом богом образец женского совершенства, каким являлась она сама, а возможно, даже стремление развенчать этот образец.

Выставила она за дверь и Марджори. Вытребовала из Оксфорда, встретилась с нею в привокзальном буфете и за чашкой скверного кофе повела такую речь.

Элен. Марджори, душенька, у меня просто сердце кровью обливается за тебя. Какой же нужно быть несчастливой, чтобы связаться с подобным субъектом! И подумать, что меня не оказалось рядом, некому было оградить тебя! Допустить, чтобы тебя писали обнаженной! Выставить себя на такое осмеяние! Какая трагедия, что я не имела возможности воспитывать тебя сама и привить тебе тонкость восприятий. Эстер Сонгфорд была добрая душа, но неприглядна и скучна до помутнения рассудка, что, по-видимому, и произошло с тобой. Давай не будем закрывать глаза — да, ты не красавица, но никогда не слушай того, кто скажет, что лучше хоть какой-нибудь мужчина, чем никакого. Поверь, гораздо достойнее жить в одиночестве, чем с выходцем из рабочих низов. Снобизм тут ни при чем, просто у них иное, чем у нас, отношение к женщине — они видят в ней животное, используют ее в своих корыстных интересах, как, увы, не преминул использовать и тебя Патрик Бейтс. Не стану отрицать, определенного сорта женщинам такой, как он, может приглянуться, и уж он, было бы тебе известно, конечно, всячески пробовал завоевать мое расположение в расчете на бесплатный стол и жилье в дальнейшем, да только не на ту напал. Я, слава богу, сама прекрасно знаю, без всяких Патриков Бейтсов, чем могу привлечь мужчину. А ты, Марджори, если хочешь сохранить себя как женщину, потому что ты, вижу, вознамерилась окончательно засушить себя и превратить в синий чулок — что это за чепуху ты затеяла с Оксфордом? — научись проявлять немножко больше женской гордости. Иными словами — не выставляй себя обнаженной напоказ перед рабочим сословием, точно проститутка какая-нибудь. Ума не приложу, как с тобой быть.

Марджори. Но позволь, мама!..

Элен. Всю жизнь, всю жизнь я старалась быть тебе хорошей матерью, и всегда ты меня подводила. Посмотри, до какого ты состояния довела дом…

Марджори. Я делала, что могла…

Элен. Вот-вот. Точно так же ты делала, что могла, когда умирал твой бедный отец. Мне следовало быть при нем в эти дни, но меня с ним не было.

Марджори. Я дала телеграмму…

Элен. Телеграмму, которая не дошла. Ладно, не будем сейчас это обсуждать, не будем вспоминать, как бездушно и мелко ты поступила, что помешала мне приехать. Мне тогда было очень горько. Но Питер Смайли — это мой друг, он возглавляет в Сиднее министерство образования, — объяснил, что детям — бог весть отчего — вообще свойственно таить вражду против родителей. И потом, не сомневаюсь, что смерть отца послужила тебе достаточным наказанием. Мне только странно, Марджори, что ты с таким неуважением относишься к его памяти. Он бы не вынес, если б знал, что ты так низко пала.

Марджори. Да ничего я не пала, мама. Все совсем не так. Мы с Патриком просто друзья. И куда ему, бедняге, теперь деваться?

Элен. Честное слово, Марджори, ты, я вижу, больше волнуешься за него, а не за меня. И будь добра, не говори мне в довершение всего неправду.

Элен не ошиблась. Марджори говорит неправду. Свидетельством тому — пустая бутылка из-под «Гран-Марнье», которая хранится у нее под кроватью. Сознание вины подтачивает в Марджори силу сопротивляемости.

Марджори. Нет, это правда, и я уверена, папа не подумал бы возражать, чтобы Патрик жил у нас в доме. Он любил картины.

Элен. Хорошие картины, милая моя, а не плохих художников. Ты удивительно наивна.

Марджори (со слезами в голосе). И не хочу я там жить одна. Там водится нечистая сила.

А ведь она твердо решила, что никогда не заикнется об этом. И правильно решила. Видите, что происходит, когда она проговаривается? Элен оскорблена в своих лучших чувствах. Нечистая сила? Не в этом ли доме провела она счастливейшие дни своей жизни — пока Марджори своим появлением не положила им конец. Как же в нем может водиться нечистая сила?

Элен. Что за вздор ты несешь, Марджори, а еще считаешь себя образованным человеком. Нечистая сила! Если этот злополучный дом внушает тебе подобные чувства, его лучше вообще закрыть, запереть, и я буду подыскивать ему покупателя. Он для меня без твоей помощи чересчур тяжелая обуза.

Марджори. Но где же я буду жить во время каникул?

Элен. Оставайся в Оксфорде. Такой прелестный город.

Марджори. Мне же не по карману. У меня крошечная стипендия, и больше ничего…

Элен. Поработай. Ничего страшного, невелика птица, но только, ради бога, не нанимайся натурщицей к художникам. Ну не тянешь ты — ни фигурой, ни кожей. Между прочим, в этом году на летней выставке Академии искусств будет выставлен мой портрет. Правда, волнующая новость? Кстати, Марджори, ты извини, но тебе просто противопоказано ходить с такой прической. При твоей форме лица хуже не придумаешь. На что это похоже, откинешь волосы назад, подвяжешь старой тесемкой и успокоишься. Я понимаю, эти мелкие кудерьки не вдохновляют, но в таких делах, знаешь ли, руки опускать не годится. Боже мой, да ты выпила кофе! Как ты могла!

Элен, оставив свой кофе нетронутым, направляется сперва к парикмахеру, а оттуда — покупать замок и договариваться о перевозке Марджориных пожитков из Фрогнала в Оксфорд. Расходы она, расщедрясь, берет на себя. На летней выставке она знакомится с владельцем траулерной флотилии с Ньюфаундленда и катит с ним к северным широтам. Прежде она бывала неотразима, загорая почти без ничего на палубе чьей-нибудь яхты, но с некоторых пор выглядит лучше, кутаясь в матросские свитера, — и знает это.

Элен больше не выходит замуж. Весь свой душевный капитал — как бывает, когда его кот наплакал, — она вложила в брак с Диком, и прибыль с капитала оказалась в конечном счете столь мизерной, что Элен предпочитает не повторять этот эксперимент. Она, как впоследствии Грейс, никогда не испытывает недостатка в деньгах. Где-то на заднем плане маячат в ее жизни неясные мужские фигуры, устилая ей путь богатыми подношениями, услугами, увеселительными поездками. Взамен им платят — не страстью, нет! — своего рода неблагосклонным снисхождением. Элен так привередлива и строга насчет манер, что, удостоясь хотя бы милости обожать ее, поклонник уже вправе себя поздравить.

Ну а с непритязательной, в духе времени, Марджори — попроще. Пока идут занятия, живет в университетском общежитии, во время каникул работает подавальщицей в пивной, ночует в комнатенке над баром, наблюдая по ночам из окна (так в свое время наблюдала Хлоя), как, едва держась на ногах, блюют и тискают девок мужчины, — дожидаясь, неведомо для себя, того дня, когда на Грейсовой свадьбе встретит свою судьбу.

Ну а Патрик, изгнанный, дабы, как считала и надеялась Элен, прозябать без крова и приюта, попадает вместо этого к Мидж.

Сегодня Мидж, масонова дочка, в могиле.

Кто виноват?

58

Марджори, Грейс и я! Как мы старимся? Как суждено нам умереть?

У Марджори в активе пенсия, страховка и виды на Фрогнал-хаус, который со временем, вероятно, достанется ей в наследство от матери. Сверх этого она не загадывает, приучив себя держаться в строгих рамках реального. Эпитафией ей послужит любовь друзей, чувство утраты у товарищей по работе да две-три полки видеокассет в фильмотеке Би-би-си — покуда пленки, в целях экономии, не сотрут, чтобы использовать для новых записей. На большее она не надеется.