Подсолнухи
Шрифт:
Служил Илья на юге, почти возле самого моря. В свободное время ездили купаться, ездили в зеленые приморские городки. Илья, до армии не бывавший нигде далее районного села, ко всему присматривался, прислушивался, расспрашивал, дивясь легкой южной жизни. Море. Солнце. Теплынь почти круглый год. Ни осенней распутицы, когда по дорогам ледяная грязь едва не до колен, ни унылых надоедливых дождей с конца сентября и по заморозки, ни затяжных метелей — дверей не открыть, а надобно вставать, идти работать, ни морозов, высекающих слезы — они тут же замерзают на ресницах. Сломается трактор в дороге — хоть заревись…
На юге — все иначе. Если у тебя (село это, город ли — неважно) дом свой близ моря, ты можешь распрекрасно жить только за счет курортников, которым здесь, с марта
В дни увольнения Илья часто с рублями солдатскими своими заходил на базар. Помнит, как попал впервые. Средина июня, ни яблок, ни винограда не было, была ягода, и стоила она хорошо: клубника шесть рублей килограмм, черешня четыре. Илья кинулся к ведру с малосольными огурцами, вспоминая деревню, спросил, а они два с полтиной. Вот тебе и огурчики. Огирки, как называют их на юге. Вот это жизнь! И на кой тебе образование, диплом, к чему так стремятся многие, служба, пенсия. Тебе нужно восемь грядок под клубнику и столько же под огурцы, благо растут они прямо на земле, а не на навозе, как в Сибири. И ты спасен, ты огражден от всех бед и невзгод до последнего дня своего.
В те дни Илья много думал о жизни вообще, что вот много в ней непонятного, о своих земляках, о родителях. Ему было обидно и даже частью стыдно за родителей, что жили они только своим трудом, и трудом тяжелым. Но и никак он не мог представить, чтоб его мать, работавшая в войну на лесоповале, а потом в «Заготзерне», на полевых и других работах, чтобы его мать выращивала на продажу огурчики, солила, несла на базар, и, установив цену в два с полтиной килограмм, окаменев, стояла бы за прилавком дотемна, не сбавляя ни копейки, зная, что все одно огурцы раскупят, сколько ни принеси. Приезжих ежегодно тьма-тьмущая, отбоя нет. Любую цену назови — никто не торгуется, берет. В семь утра базар уже гудит — и до позднего вечера. А дней таких с апреля по октябрь…
Служба закончилась, Илья вернулся в деревню. Отдыхал на первых порах, как и положено отслужившим, но сколько ни отдыхай, надо и за дела приниматься. А какие дела: садись заново на трактор — паши, борони, сей, урожай собирай. Не хочешь — за скотом иди ухаживай, ничего другого не предложат. Клава смотрит, ответа ждет, ребенку полтора года уже, записан на его, Ильи, фамилию. А Илья медлил, глядя тоскующе вокруг. После того, что он видел на юге, он уже не мог жить той прежней жизнью, которой жил до армии. В любую погоду вставать затемно — трактористу всегда найдется работа — надевать замасленную спецовку, заводить трактор, пахать в жаре, грохоте, глотая пыль, ругаться с бригадиром из-за запчастей, ездить с тележкой за грузом на центральную усадьбу, буксовать, матерясь, ночевать в дороге. Спешить на свой сенокос — а вдруг дождь. Управлять скотину, помогая матери. Посадить, прополоть, окучить, выкопать вовремя картошку. Привезти сено, заготовить на зиму дров. Да пропади оно все пропадом. Ежели для всех равно — тогда без обид. А то что ж получается, одним жизнь — труд сплошной, другим — праздники. Нет, он так не согласен. Все равны, говорят-пишут, значит, жизнь должна быть равная…
И Илья ушел туда, где праздники. Клаве и старикам он сказал, что намерен поехать на юг, где жизнь во всех отношениях легче. Устроится, обживется, а потом уж вернется за ними. Сколько можно на Шегарке комаров кормить. Никто его, разумеется, не удерживал, но никто особо и не поверил его словам, хотя ничего удивительного не было
в том, что человек едет на новые места. Не поверили потому, что Илья и сам плохо верил в то, что говорил. Говорил, а сам думал совсем о другом — это почувствовали. Клавка плакать опять, мать плакать, отец простился молча, без слов.Уехал. Добравшись до областного города, Илья сразу же повернул в южную сторону, но не туда, где служил, а в Крым, там проживал товарищ по службе, записавший при расставании адрес. Товарищ жил довольно далеко от моря, в большом степном селе, село сразу же не понравилось Илье, как не понравился вообще степной Крым. Сушь, пыль, солоноватая вода. В селе ни речки, ни леса. Дома из ракушечника, сады. Товарищ работал в школе преподавателем труда и физкультуры. Стали думать они, как быть с Ильей. Работы хватает, можно сесть на трактор, либо ремонтником пойти в мастерские. А жить? Проситься пока на квартиру — ничего другого не придумаешь. Работать, искать состоятельную невесту с домом, садом, виноградником. Есть такие невесты в селе, найти совсем просто.
Но Илью все это ничуть не устраивало. Остаться в таком унылом селе, работать в мастерских, жить на квартире. Какой трактор? Какая невеста? Ехать через всю страну, чтобы сесть на трактор. Невест и дома хоть отбавляй. От одной едва отвязался, а тут тебе новых предлагают. Не нужны, виноград их не нужен.
Спустя неделю повез приятель Илью под Феодосию, там, в одном из пансионатов, заместителем директора работал родственник. Нашли родственника, посидели, поговорили, винца выпили. Замдиректора и предложил Илье работу — такую, что ничего лучшего просто и придумать нельзя было. Море, тишина, парк, отдельная комната в коттедже, питание в столовой, оклад и обязанности на пляже, с которыми свободно справился бы и двенадцатилетний мальчишка.
В первые дни Илья даже не верил этому. Ему все казалось, что вот сейчас придут и скажут: хватит, парень, поиграл — и довольно, иди-ка занимайся настоящим делом, а сюда мы старушку определим. Нет, все было всерьез. Зимой, в самое неуютное время, с декабря по март, на три месяца ежегодно пансионат закрывался, чтобы провести в жилых и подсобных помещениях так называемый текущий ремонт — побелить, покрасить, проверить водопровод и канализацию, электропроводку. Илья тогда превращался не то в завхоза, не то в кладовщика. Отправлялся в различные конторы получать материалы, привозил, выдавал ремонтникам. Подчинялся он во всем заместителю директора пансионата по хозяйственной части.
Подступил незаметно полагающийся Илье отпуск, но от отпуска он отказался, получил отпускные, и все. Брать отпуск — значит, домой ехать, навещать стариков и Клавку, а домой ехать ему не хотелось, не по себе как-то было. Начнут расспрашивать — как живешь, чем занимаешься? Что отвечать? На пляже мусор собираю, лежаки выдаю. И врать вроде бы неудобно — свои люди. Илья написал письмо, что приедет на следующий год. Это было второе письмо, отосланное родителям с юга. Первое он посылал примерно через полгода после приезда в Крым. Вернее, он написал тогда два письма — Клаве и старикам. Сообщал, что живет в Крыму, возле самого моря, что посчастливилось найти хорошую работу, какую — умолчал, а с жильем тяжело, придется ждать. Пообещали, но когда это решится, сказать он затрудняется, видимо, не через год и не через два. Временно он находится как бы на квартире, хотя жилье и казенное.
За первые письма Илья сел не сразу — оттягивал, раздумывал. Но и не писать совсем было нельзя. Родители и Клава отвечали сдержанно, видно было, что они обижены на него. Мать жаловалась на болезни, просила — если случится, что умрет она скоро, так чтоб он хотя на похороны приехал, раз уж не захотел с ними жить.
На первых порах Илья опасался, что Клавка, получив от него весть, соберется и приедет сюда с ребенком. А вдруг действительно заявится — что тогда? Но, поразмыслив, решил, что вряд ли она отважится на такое — оставить мать, заботы домашние, телят и поехать за столько верст неизвестно куда, разыскивать человека, который ей и не муж, и не жених — непонятно кто. Да и забоится она ехать — нигде никогда не бывала. И Илья успокоился.