Подвальная станция

Он словно превратился в нее. А она — в маман. А эйзи стал как Олли, рядом с сердитой Maman.

Затем эйзи увидел какую-то опасность позади нее. Она оглянулась.

Подходила Maman. Но маман остановилась, когда она оглянулась.

Все замерли. Все молча наблюдали. Звучала только музыка. Все испугались.

Она направилась к маман.

Все вздрогнули.

Она остановилась. И все вздрогнули снова. Даже маман.

Из-за нее.

Она дрожа поглядела на маман.

Она поглядела на мужчину.

И снова — испуганное движение в зале.

Она не знала, что такое возможно.

Наверное, Maman рассердится? И Олли тоже?

Если маман собирается кричать, то она успеет кое-что сделать.

Этот и мужчины смотрели на нее, пока она подходила к ним. У мужчины было такое выражение, как будто она собирается съесть его. Наверное, эйзи тоже так думал.

У мужчины были красивые руки, как у Олли. Вообще он был похож на Олли. Все люди думали, что он опасен. Это было неверно, она знала. Она могла их здорово напугать.

Она подошла и взяла его за руку. Все и всегда делали то, что она хотела. Даже он.

Она хорошо справилась с ролью маман. Так же, как могла справиться с Нелли.

Ей нравилось это.

— Спокойной ночи, милая, — сказала маман и поцеловала ее. Арии вытянула ручки, обняла маман и тоже поцеловала ее. Звонко.

Маман вышла, и стало темно. Ари уютно устроилась в постельке с любимой игрушкой. Досыта наелась пирожных с пуншем. Она закрыла глаза, и ей представились люди в блестящей одежде. Олли принес ей пирожное. И все глядели на нее. И праздник у Валери был отличный. Они играли в «третий лишний» и получили каждый, что хотел. Ей досталась сверкающая звезда. А Валери — мячик. И им было очень жаль лампу сиры Шварц.

Новый год — это хорошо.

— У нее все в порядке? — спросил Олли в спальне, когда расстегивал ей блузку. И Джейн кивнула. — Сира, я прошу прощения.

— Не говори об этом. Не переживай. Все в порядке.

Он закончил; она позволила серебристой блузке соскользнуть с плеч и бросила ее на спинку стула. Олли все еще дрожал.

Она — тоже. Проклятая идея Дэниса и Жиро!

Ольга выводила ребенка к посетителям, как куклу — приучая ее к светской жизни.

Они не могли отказаться от секретности. Они только частично могли повлиять на напряженную атмосферу — которая существовала внутри самой Резьюн.

Их семья. С ее своеобразной славой.

Достаточно всего, чтобы смело рассчитывать на то, что четырехлетний ребенок со временем станет дьявольски «гипер»…

И все-таки в душе ощущала некоторое беспокойство.

Джастин поплотнее запахнул пальто и поглубже засунул руки в карманы. Они с Грантом прогуливались по улице между Резиденцией и Офисом. Неторопливо, несмотря на утреннюю прохладу в это новогоднее утро, когда все поздно просыпаются.

Он остановился возле пруда, наклонился, покормил рыбок. Те знали его. Они поджидали его и подплыли ближе под широкими, окаймленными коричневым листьями лотоса. Они хозяйничали в своем маленьком пруду между зданиями, они развлекали детей из Дома и выводили мальков не думая о том, что они чужаки на этой планете.

Вот этот белый старик с оранжевыми крапинками ел с его ладошки, когда Джастин был еще маленьким мальчиком. И теперь, когда Джордана не было, они с Грантом ежедневно старались выйти на улицу, всякий раз, когда могли. Каждое утро.

Постоянные наблюдатели могли засечь их голоса и из Дома, могли засечь их везде. Но, безусловно, служба безопасности формально относилась к этому и просто время от времени интересовалась, как идут дела, пробегая монитором по квартире, не тратя слишком много внимания на пару спокойных разработчиков лент, уже много лет не причинявших неприятностей Дому. Служба безопасности могла подвергнуть их психоскопии в любой момент. То, что этого не делали — означало, что Безопасность не интересуется ими. Пока.

Но они по-прежнему сохраняли осторожность.

— Он голоден, — сказал Джастин о белом самце. — Зима, а дети забывают кормить рыбешек.

— Одно из явных различий меж нами, — откликнулся Грант, сидя на камне рядом с ним. — Дети-эйзи помнили бы.

Джастин рассмеялся, несмотря на тяжелое положение, в котором они находились.

— Вы — гораздо лучше.

Грант весело пожал плечами.

— Рожденные люди равнодушны к правилам. Мы не такие. — Новый кусок вафли упал в воду, и рыбка схватила его, пустив по воде круги, шевельнувшие листья лотоса. — Говорю тебе, все проблемы с чуждой жизнью происходят от предвзятости. Надо посылать нас.

— И это — человек, называющий Новгород слишком иностранным.

— Нас. Тебя и меня. Тогда бы я не беспокоился.

Долгая пауза. Джастин по-прежнему держал в руках салфетку с вафлями.

— Я чертовски хотел бы, чтобы нашлось такое место.

— Не беспокойся об этом. — Грант имел в виду не Новгород. Внезапно набежали тучи. Снова подул холодный ветер. — Не стоит. Все в порядке.

Джастин безмолвно кивнул. Они стояли рядом. Приходили письма от Джордана, которые выглядели, как кружева. Целые предложения были вырезаны. Но в них всегда говорилось: Хэлло, сын. Я надеюсь, что у вас с Грантом все в порядке. Я читаю и перечитываю все твои письма. Старые рассыпаются. Пожалуйста, присылай еще.

Его чувство юмора не пострадало, замечал он Гранту. И они с Грантом тоже читали и перечитывали то письмо в поисках слабых намеков, по которым можно было бы догадаться о намерениях Джордана. Читали и перечитывали все остальные, пришедшие. Страница за страницей о том, какая погода. О Пауле — постоянно, Пауль и я. Это тоже успокаивало.

Вопрос рассматривается, говорил Дэнис, когда он поднял вопрос о том, чтобы послать звуковое письмо. Или о разговорах по телефону под внимательным наблюдением.

А они были так близки к получению такого разрешения.

— Я не могу не беспокоиться, — сказал Джастин. — Грант, нам надо потерпеть еще немного. Но этим не кончится. Они пока не отстанут. Ни ты, ни я не должны совершить ничего опрометчивого.

— Они сами привели девочку туда. И не помешали нашему приходу. Может быть, они не ожидали того, что произошло. Но не мы это затеяли. Полная комната психологов — и они примерзли. Они подсказали девочке. Она читала их, а не нас. Это снова подвижность мышления. Рожденные люди. Они не хотели того, что случилось; и одновременно хотели этого, они затеяли это, чтобы выставить Ари в выгодном свете, и она это и делала — доказала то, что собирались доказать они. Может быть, мы подсказали ей. Мы смотрели на нее. Она поймала меня на этом. Может быть, мы возбудили ее любопытство. Ей ведь четыре года, Джастин. А вся комната подскочила. Что станет делать любой четырехлетний ребенок?

— Побежит к матери, черт возьми. Она побежала обратно. Тогда все вздохнули с облегчением, и это тоже она уловила. А заметив этот взгляд… — он повел плечами от внезапного озноба, пробежавшего по спине. Затем, с усилием остановив полет воображения, попытался думать. Так, как никто не думал прошлым вечером.

— Ты задумывался, — продолжал Грант, — о памяти граждан? Подвижность мышления. Ты помнишь, у вас бывают вещие сны? Тебе может присниться человек, пьющий из стакана молоко. А через неделю ты увидишь, как Янни во время ленча пьет чай, и если это зрелище внезапно покажется тебе значительным, ты перенесешь состояние сна на него, ты будешь уверен, что тебе приснился именно он за этим самым занятием, за этим самым столом, и даже психоскопия не отделит потом одно от другого. В моей жизни дважды такое случалось. И в этих случаях я доставал из хранилища свою ленту и отправлялся на диван для сеанса, пока не начинал чувствовать себя лучше. Послушай меня: я знаю, что поведение девочки может быть важным. Я подожду и посмотрю, как это соотносится с поведением других. Но если ты хочешь услышать мою оценку происшедшего, то каждый гражданин в той комнате впал в состояние сна. В течение тридцати секунд во всей комнате здравомыслящим оставались только эйзи и эта девочка, при этом большинство из нас были сосредоточены дьявольски напуганы.