Подвеска Кончиты

Дайнека резко сдала назад и, обогнув «Газель», стремительно ломанулась вперед. Корпус автомобиля дрожал от натуги. Звук, изрыгаемый двигателем, подбирался к беспрецедентно высокой ноте.

Нервы были напряжены. Прошло немало времени, пока они снова заговорили.

– Вот так нужно лечить икоту, – сказала Ирина.

– Я не понимаю, откуда он взялся, – глухо отозвалась Дайнека.

– Налево – поворот на Старосолдатское, а нам прямо, на Омск, – Ирина открыла бардачок и, порывшись в нем, извлекла упаковку презервативов. – Расходные материалы для обеспечения жизнедеятельности дебилов.

Она швырнула коробку обратно и достала пачку сигарет. Нажала на прикуриватель и потом долго не могла прикурить:

– Дешевые… Куришь? – протянула зажженную сигарету Дайнеке.

– Нет, – ответила та.

– И не курила?

– Курила, потом бросила, – ответила Дайнека. – Лучше расскажи о себе. Ты журналистка?

– И журналистка, и режиссер, и редактор – всего понемногу. На провинциальном телевидении все так работают.

– Шепетов тебя опасается.

– И правильно делает, – улыбнулась Ирина.

– Про таких, как ты, говорят: «Мягко стелет – жестко спать».

– Совершенно верно. Мягче постелешь – круче материал.

– И обманывать приходится?

– Не без этого.

Дайнека укоризненно посмотрела на журналистку:

– Это аморально!

– Если ты действительно так думаешь, тебе нужно менять профессию. Пиарить – значит врать и фальсифицировать.

– Не факт.

– Факт. Хотя были случаи, когда соврать язык не поворачивался, – Ирина задумчиво посмотрела в окно. – Слушай, хотела спросить… Ты ведь не сразу уснула той ночью?

– Легла около двенадцати, но еще долго ворочалась.

– А я вырубилась в одиннадцать. Расскажи, что происходило в вагоне все это время.

Дайнеке вдруг подумалось, что на самом деле она многое могла рассказать следователю, но отчего-то не рассказала.

– Сначала мы с Шепетовым стояли в коридоре.

– Он не приставал к тебе?

– Нет. Потом появился Кринберг. Мне показалось, с ним что-то случилось – весь какой-то расхристанный…

– Расхристанный?

– Я хотела сказать – помятый, растерянный, потрясенный. Выскочил из восьмого купе, побежал в конец вагона, но вскоре вернулся.

– Как думаешь, куда он бежал?

– Может быть, в туалет?

– И при этом был потрясен…

– Ты права. Что-то здесь не стыкуется, – согласилась Дайнека. – Затем из девятого купе вышли те двое. Я приняла их за уголовников, а они оказались из краевого управления внутренних дел.

– По большому счету, разницы никакой. Такого могла бы тебе рассказать, да не хочу смущать юную душу.

Дайнека продолжила:

– Когда мы с Шепетовым расстались, я лицом к лицу столкнулась с черноволосой из второго купе.

Заглядевшись на информационный щит, Ирина воскликнула:

– Красный Яр! До Омска рукой подать! Успеваем! Так что там про эту самую иностранку?

– Я ее встретила в коридоре…

– А дальше?

– В начале первого ночи, когда пошла в туалет, увидела Петю Круглова. Он подслушивал у двери второго купе, а потом, заметив меня, сбежал. В купе спорили мужчина и женщина. Он ее ударил.

– Ударил? – Ирина удивленно посмотрела на Дайнеку. – Откуда ты знаешь?

– Слышала. Она вскрикнула, так кричат, когда больно или обидно.

– Ты говорила, что там едет парочка, может, у них забавы такие, нетрадиционные?

– Нет. Он ее ударил.

– Опустим… Что было дальше?

– Потом, а это было минут двадцать пять первого, в коридор выскочил Казачков, хотел выкинуть окурок в окно. Заметил меня, передумал, закрыл окно и вернулся обратно.

– Окурок? – спросила Ирина. – Вздор! Он не курит.

– Может быть, его попросил Шепетов?

– Шепетов тоже не курит.

– Значит, он хотел выбросить что-то другое.

– Например?

– Мусор, бутылку, ну, я не знаю…

Глядя в одну точку, Ирина заговорила медленно и внятно:

– В это я никогда не поверю. Казачков дисциплинированный и педантичный человек. Невозможно представить себе, чтобы он выбросил мусор в окно поезда. Если в вагоне есть мусоросборник, он выбросит мусор туда и никуда больше. Такой уж он человек.

– Вы были знакомы с ним раньше?

– Рассказывай, что было потом…

– Я услышала женский плач, плакала Верочка, после того, как ее ударил Иван Данилович.

– Во сколько это случилось?

– В два.

– Теперь все?

– Нет, – тихо сказала Дайнека. – Есть еще одна вещь, о которой я должна тебе рассказать.

– Какая?

– Ты обратила внимание, что за стенкой кто-то все время кашлял?

– Не то слово! – Ирина поморщилась. – Прямо-таки заходился кашлем. И что?

– Этот некто вдруг перестает кашлять.

– Значит, выздоровел.

– За один день! – саркастически усмехнулась Дайнека.

– Да, что-то здесь не срастается…

– Его убили.

– Кого?

– Того, кто все время кашлял, – Дайнека глубокомысленно помолчала и добавила: – Элементарно, Ватсон!

* * *

Посреди ледяной синевы сияло холодное солнце. Стекло иллюминатора серебрилось наросшими кристаллами льда. Самолет набрал высоту. Табло, требующее пристегнуть ремни и воздержаться от курения, погасло.

– Соку не желаете?

Вячеслав Алексеевич вздрогнул и поднял голову.

– Два апельсиновых, пожалуйста, – ответил за него Вешкин.

– Мне бы чего-то покрепче, – Вячеслав Алексеевич потер виски. – Голова…

– Болит? Сейчас мы это поправим. Девушка! Коньяку принесите, пожалуйста.

– Минуточку.

Вячеслав Алексеевич откинул назад спинку кресла.

– Прошу вас, – подошедшая стюардесса подала ему рюмочку.

Он быстро опрокинул коньяк в рот и почувствовал, как занимается жаром лицо. Затем расстегнул ворот рубашки и облегченно выдохнул.

– Ну как? – спросил Вешкин.

– Уже лучше, Сережа… Сосуды, черт бы их побрал! Знаешь, в тридцать лет не думаешь, что здоровье – это краткосрочный кредит. Приходит время, и однажды утром, проснувшись, понимаешь, что все изменилось. Вчера ты был здоров, а сегодня – уже нет. Об этом говорят руки, ноги, спина, горечь во рту, не отступающий шум в левом ухе… Одним словом, кредит исчерпан.