Подвиг живет вечно (сборник)

Покопавшись в архивах, можно, вероятно, установить, кто именно осаждал кадровиков, добиваясь перевода все-умеющего писаря в свои канцелярии, кто подписывал его характеристики, открывающие доступ к штабным сейфам, кто доказывал начальникам, что никак не обойдется без него, «поэта-фронтовика», редакция военной газеты. Кого-то без особых усилий обводил вокруг пальца усердный писарь, который незадолго до этого был не Мироненко, а Мюллером. А чуть раньше — Юхновским. И тогда покровительствовал ему матерый гитлеровец Кернер… Но вот тот, кто посылал старшего сержанта Мироненко с поручением в Магдебург, пусть узнает, как он провел там один вечер.

Сержант еще днем нашел по заученному адресу — Бисмаркштрассе, 51 —особняк, который не раз видел на фотокарточке, стоявшей на столе у Кернера. Прошел мимо и только в сгустившихся сумерках вернулся, поднялся на крыльцо. Ему открыла женщина средних лет.

— Гутен таг, фрау Марта!

Всмотревшись в пришельца, женщина всплеснула руками:

— Мой бог! Не может быть… Это вы, Алекс?

Фрау Марта узнала молодого человека, который неизменно стоял рядом с ее мужем почти на всех фотокарточках, присланных из России. Муж писал, что это лучший из его помощников.

По поводу этих карточек и писем и пришел сюда Мироненко-Юхновский. Он убедительно втолковал фрау Кернер: в ее интересах, в интересах ее мужа, который скоро вернется, всю присланную из России корреспонденцию нужно немедленно уничтожить. И целый вечер они перетряхивали семейные альбомы Кернеров, бросая в камин открытки, письма, фотографии.

Одну карточку Алекс задержал в руках, жаль было с ней расставаться. Объектив запечатлел его рядом с гестаповским начальством. В новенькой форме вермахта. С медалью на груди, с пистолетом на поясе. Стоял он браво. И локти сами собой тянулись наперед…

…В Ромны, небольшой городок на Сумщине, гитлеровцы вошли не с ходу, как планировали. Части Красной Армии, оборонявшие город, дрались до последнего. Даже раненые стреляли, пока хватало сил, пока глаза различали мышиную расцветку вражеских мундиров.

Раскаленный солнцем и снарядами день клонился к закату. Обезлюдели улицы, притихли мертвенно. Лишь на площади, одетая по случаю в черные торжественные костюмы, маячила кучка местных предателей, держа наготове хлеб-соль. Верховодил ею бывший агроном, облаченный теперь в отличие от остальных в помятую, провонявшую нафталином форму, то ли деникинскую, то ли петлюровскую, по-собачьи вытягивающий кадыкастую шею, чтобы, паче чаяния, не прозевать столь долго ожидаемой минуты.

И он не прозевал — Иван Юхновский, действительно петлюровский офицер, действительно закоренелый антисоветчик, ловко скрывавший свое прошлое. Как только старший оккупационный чин вышел из машины, Юхновский первым подскочил к нему, выказывая словами и видом своим неописуемое подобострастие.

— Рад служить великой Германии!

Отошел он от своего нового хозяина в должности руководителя городской полиции.

А на тротуаре, чуть поодаль, стоял сын предателя — Александр Юхновский. Вскоре стараниями отца в полиции оказался и он.

Этому предшествовали краткосрочные «курсы»: отец-палач привел сына, будущего палача, на первую массовую казнь. Дескать, смотри, как я расправляюсь с теми, кто против нас, смотри и учись. Старый волк не сомневался: молодой оправдает его надежды.

Двенадцать человек тогда повесили в Ромнах. В суде Александр Юхновский все время канючил: «Простите меня, малолеткой ведь был, страх обуял, что с ним поделать?!» А ведь среди этих двенадцати, повешенных в его присутствии, были и его ровесники.

Судебный процесс приоткрыл завесу над многими тайнами. Заговорил еще один из палачей. Не мог не заговорить: следователи — московские чекисты — выявили каждый его шаг, каждое преступление. Характерно: Юхновский, такой красноречивый, когда ему хочется разжалобить суд, выторговать что-либо для себя, тут при упоминании двенадцати героев, как бы проглатывает язык, подолгу молчит, заикается, что-то бормочет, закатив глаза. Но факты, страшные факты, которыми переполнены тома обвинения, вынуждают его возвращаться в прошлое, сознаваться, приводить против желания свидетельства массовой духовной стойкости, массовой ненависти к врагу, жившей в непокоренном советском народе.

Но страх ли превращает вчерашнего человека в изверга?

…Кто не знал до войны в Ромнах Михаила Вознесенского, прозванного хлебопеком, потому что директорствовал на хлебозаводе? Трудолюбивейший человек, общественник по велению души, со всеми, особенно с молодежью, точно родной. Грянуло грозное военное испытание — Вознесенский остался в подполье. Вернулся — по заданию райкома — на хлебозавод. Многие месяцы, обманывая оккупационные власти, снабжал хлебом партизан-ковпаковцев, друзей-подпольщиков, семьи командиров Красной Армии. Но, видимо, в чем-то дал промашку Михаил — гитлеровцы арестовали его. На допросах били зверски: и резиновыми дубинками, и прикладами карабинов, и сапогами. Состязались, признается Юхновский, кто больнее ударит. Бил и он.

Когда в Ромны, чтобы опекать тылы 6-й армии Паулюса, прибыла команда отборных карателей ГФП-721, Юхновский сразу же перешел в нее. Добровольно. Надел германскую форму, получил пистолет, встал на полное котловое и денежное довольствие. Из города Ромны вскоре перебазировался в Путивль, чтобы «утихомирить бандитов Ковпака».

Именно в Путивле палач Юхновский дорвался до большой крови. Носился по городу и окрестностям, вынюхивал, высматривал, рядясь под местного. Выезжал на расстрелы и сам расстреливал. Пытал партизан и подпольщиков, лез вперед, превосходя подчас в изуверстве гестаповцев.

Долгие годы искали в Путивле следы Филиппа Скиданова — участника боев на озере Хасан, орденоносца, перед фашистской агрессией — заведующего военным отделом райкома партии. Во время оккупации не раз появлялся Скиданов в городе, встречался с нужными людьми, после его ухода гитлеровцы всегда недосчитывались или своего офицера, застреленного на улице, или склада, взлетевшего на воздух, или документов, дерзко похищенных из штаба.

Однажды Скиданов не вернулся на партизанскую базу. Сидор Артемьевич Ковпак лично руководил поисками своего разведчика, но так и не нашел.

— Да, этот человек прошел через мои руки, — выдавил Юхиовский, когда ему на следствии показали фотографию Филиппа Скиданова. А потом признал: Скиданова после пыток расстреляли.

ГФП… Тайная полевая полиция была создана Гитлером как секретный инструмент безграничного террора для тотального подавления антифашистской деятельности на территории оккупированных вермахтом стран. В приговоре Международного Нюрнбергского трибунала подчеркнуто: ГФП в большом масштабе совершала военные преступления и преступления против человечности.