Подьячий Разбойного приказа
Шрифт:
Настя лежит на полке, а мы разместились кто где. Даже Клава, хотя я и опасался, что она все же окажется изнеженной и капризной — сидит на полу, прислонившись спиной к холодной каменке, и жует холодный пирожок с рыбой, запивая квасом из глиняного кувшина.
А, да, я забыл рассказать, почему Васька — покойный. Нет, не потому, что он от стыда полез в петлю. Тут все серьезнее.
Хуже.
Печальнее.
Ваську убили приказные.
Да, стрельцы Разбойного Приказа. Нет, не, как можно было бы подумать, тайком и ночью. Ранним утром, вполне официально — штурманули дом, где шайка Васьки обреталась, и всех положили, кого саблями, кого бердышами.
Дашков зачистил следы.
И
Не одни они были.
Не знаю, зачем…
Не знаю, почему…
Не знаю, как так получилось…
В логове Васьки в эту ночь были скоморохи.
Ватага Краснолицего Фатьки.
Ватага Аглашки.
Ватага ее друзей, практически — ее единственная родня.
Их тоже убили.
Всех.
Так что, фактически, у всех из нас — обрублены корни, держащие нас в Москве. Жестко обрублены, с кровью. Убита мама Насти, убита ватага Аглашки, меня травят, как зайца по полям, мои же собственные коллеги, тетя Анфия — вместе со мной, от Клавы отец наверняка уже отрекся, и убьет ее своими собственными руками, попадись она ему на глаза.
Хорошо еще, что всей моей родни на Москве — только тетя. А она в надежном месте, вон сидит на перевернутой кадушке, осторожно греет Огненным Словом воду в деревянном ковше. Суп хочет сварить. Что поделать — печь хоть и под боком, а не растопишь, соседи враз заинтересуются, что это за дым из бани, когда в доме никого нет. Благо, хоть тетю и Аглашку особо никто в лицо не знает — а если переодеть и перекрасить чуток, так и вовсе никто — и утром они выскользнули, прошлись по рынку, принесли еды и свежие новости, плохие и всякие. Иначе откуда бы я узнал, что там творилось на улице после нашего бегства?
Тетя в безопасности. Есть, конечно, риск, что бояре могут попытаться отыграться на моем отце — что там от Москвы до Пскова? — но за это я не беспокоюсь. Нет, не потому что я такой черствый человек и даже не потому, что это не мой отец, а Викентия, и я его даже в глаза не видел. Я в теле Викентия оказался уже тогда, когда тот в Москву приехал.
Просто — не грозит моему отцу опасность.
Во-первых — я ему письмо написал. Первое, надо признать, за все время моей жизни в Москве. Но здесь письма от нечего делать и не пишут, бумага-то не дешева. Так что — письма пишут только по серьезным причинам. Вот как у меня, например. Написал, мол, так, мол и так, батюшка мой Тимофей, влип твой сын в неприятности, в просторечии именуемые боярскими интригами. Подозревают, что я некую ценную вещь похитил, о чем я ни сном, ни духом, но и на дыбу мне как-то неохота. Так что придется мне, батюшка, пятки смазывать из Москвы. Когда все утихнет — отпишусь, а, возможно, и сам приеду, приму отцовское порицание за то, что не оправдал надежд и с Приказом придется распрощаться. Но опасаюсь я, батюшка, что бояре — и тут я подробно расписал, кто конкретно, в подробностях — могут против вас, отца моего, злоумыслить что-нибудь нехорошее. Так что — примите меры. Предупрежден, значит — вооружен.
Во-вторых — это в Москве Морозовы да Дашковы с Телятевскими большие фигуры. А во Пскове воеводой сидит боярин Нащокин, из рода, который получил Источник чуть больше ста лет назад, и по этому причине старых бояр и князей несколько недолюбливает. Последняя боярская война за псковский источник пятнадцать лет назад закончилась. Победой Нащокина, естественно. Так что Нащокин сидит там так плотно, что любая попытка мутить что-то во Пскове сразу же станет ему известна и приведет к очередной войне. Каковая никому не нужна.
Ну
и в-третьих — отец у меня не хрен собачий, а погибельный староста. Самим царем на эту должность утвержденный, это помимо того, что народом выбранный. И прыгать на него — все равно что идти против царя. А тот терпелив-терпелив, да может и разгневаться. Опять. А бояре еще после прошлого раза нервно икают…Будем надеяться, что с отцом все будет хорошо.
Кстати, а чего это я сижу? Все вроде как думают, что я планы строю, как жить дальше, а я тут, если честно, смотрю, дышит ли Настя… в смысле, смотрю как она дышит… ну… нет, не на грудь ее пялюсь! Смотрю, как дышит!
Так вот, вместо того, чтобы смотреть на ее… дыхание… порылся бы лучше в письмах, которые с риском для жизни попятил у Телятевского. Там должно — просто обязано — быть что-то, что подскажет, что делать.
Я раскрыл кожаную сумку, достал пачку бумаг. Письма, ага. Молодец, сразу их опознал. Свитки, с разными печатями и без них.
Так. Так, так, так…
Письмо от вологодского воеводы… От польского подскарбия… От казацкого атамана… От кого-то непонятного, что отписывает о происходящем в Астрахани… От еренского казначея… От кого-то непонятно, кто отписывает о происходящем в Мангазее…
Оп-па, стоять.
Я вчитался в строки, аккуратные, но, мать его, написанные здешним вычурным почерком, читать который не проще чем немецкий готический шрифт.
«…поиски продолжаются, однако, князь, с прискорбием вынужден сообщить, что поиски в очередной раз не увенчались успехом. Источник Осетровских по-прежнему для нас недоступен…»
Я опустил листок. Вот это новость. Все уверены, что Морозовы получили источник разгромленных Осетровских — моих, предположительно, родных — отчего и получили такую силу, а они, оказывается, до сих пор его ищут. Интересно… А если я, предположим, и вправду из Осетровских и найду этот Источник… Ага, его Морозовы и Телятевские уже почти двадцать лет ищут, а тут ты пришел — раз, два и нашел.
Что там дальше?
«…ждем прибытия природной ведьмы…».
Так. Снова интересно. Зачем ждут — не сказано, но из общего смысла письма понятно, что ведьма должна как-то найти Источник. А ведьмы у князя-то и нет. Была она и ту сынок ножичком зарезал до смерти. Испортил отцу все планы. Не удивлюсь, если в наказание отец его отправил смотреть, откуда растет трава. Времена сейчас суровые…
Что еще?
«…говорят, что в городе опять видели Кондратия. Что еще раз подтверждает, что Источник все еще здесь. Стережет его Кондратий…».
Что за Кондратий, от кого Источник стережет, и как, и какое вообще отношение к Источнику имеет — неизвестно. На месте разберемся.
План готов.
Мы едем в Мангазею.
Глава 27
Пальцы Насти чуть дрогнули… стоп, а как давно я держу ее руку в своей? Судя по потемневшим глазам Клавы — давно.
Настя в себя приходит!
Девушка открыла глаза, чуть прищурилась и всмотрелась в меня.
— Ты жив…
Я сжал ее пальцы. Я-то жив, а вот твоя мама…
— Мама умерла… — спокойно, как-то подозрительно спокойно произнесла Настя, — А стрельцы?
— Не буду врать, они выжили.
— Плохо… Плохо…
Настя зашевелилась и села на полке. Чуть качнулась, приложила ладонь ко лбу, обвела помещение взглядом.
— Баня? Это та самая, где мы Кузнеца пытали?
— Кузнец тоже мертв.
— Как и моя ватага, — буркнула Аглашка, явно тоже недовольная тем, что я нахожусь слишком близко к девушке… к другой девушке.
Настя потерла виски: