Подземные сады Бальдазара Форестьере

Он замолчал, изучая выражение ее лица, а она лишь переводила озадаченный взгляд с жалкой лачуги на бугор колодца, затем поверх скрюченных от жары кустов туда, где над каменистой почвой, словно мираж, высилась крона авокадо, тянущегося из-под земли. Она увидела ведущий вниз пандус. Ариадна застыла, и силилась улыбнуться и сфокусировать взгляд на Бальдазаре.

– Это ведь шутка, правда? Вы просто решили подшутить надо мной, а на самом деле ваш дом там, за холмом, – она махнула рукой поверх повозки, – правда?

– Нет, нет, – зажестикулировал он, – нет. Это он, видите? – Он показал на пандус, на авокадо, на холмик, где на поверхность конусом выходил новый атриум. – Двенадцать комнатов, я же вам говорить, двенадцать комнатов.

Он был настойчив, а его рука крепко держала Ариадну под локоть, пытаясь деликатно стащить возлюбленную с кабриолета. О, если бы она только спустилась, если бы только пошла и посмотрела, – он хотел объяснить, как там под землей прохладно и пахнет свежестью, и как дешево строить и расширять дом, сделать детскую, комнату для шитья – да, все, что она пожелает. И все, что для этого требуется, – это сильная спина и лопата в умелых руках. Не нужно тратить ни цента на черепицу и прочие стройматериалы, что не выдержат и нескольких лет жестокого солнца Он хотел сказать ей это, но слова никак не собирались во фразы и не шли с языка, он пытался объясниться жестами и тянул ее за руку, словно все зависело от того, удастся ли ему стащить ее на землю. И ведь так оно и было, так и было!

– Пустите! – завизжала она, выдернув руку. Ее трясло, она всхлипывала, задыхаясь горячим воздухом, словно выброшенная на берег рыба. – Вы сказали… сказали… двенадцать комнат!

Он снова потянулся к ней:

– Пожалуйста, – молил он, – пожалуйста.

Но Ариадна так резко отпрянула назад, что у повозки едва не вылетели пружины рессор. Ее лицо пылало яростью, слезы прочертили дорожки на пыльных щеках.

– Идиот! – орала она. – Ублюдок! Даго! [3] Грязный итальяшка! Ты, ты не лучше убийцы!

3

Презрительная кличка эмигрантов из Италии, Португалии, Испании.

Спустя три дня одним обведенным в рамку абзацем местная газета объявила о ее помолвке с Хирамом Броудбентом, тем самым с птицеводческой фермы Броудбента.

4 Помолвка – это еще не свадьба», – так подумал Бальдазар, когда Лукка Альбанезе показал ему газету. Помолвка может быть расторгнута, нарушена – как любое обещание, соглашение или даже контракт. Еще оставалась надежда, еще не все было потеряно.

– А кто он, этот Хирам Броудбент? – требовательно спросил он. – Ты его знаешь?

Они ужинали бобами и вермишелью в подземной кухне Бальдазара, переговариваясь на тихом трагическом итальянском. Лукка только что прочел ему объявление – резкие английские слова кромсали душу Бальдазара, словно ножницы, паста превратилась в вату и застряла в горле. Он чуть не подавился. Его едва не вырвало.

– Еще бы, конечно» – ответил Лукка. – Я его знаю. Такой толстый здоровяк. Зимой и летом не снимает соломенную шляпу. Он пьет и, говорят, пьет как сапожник, но у его отца есть куриная ферма, и он поставляет яйца на все рынки Фресно, так что в кармане у парня всегда водятся денежки. Черт, да если бы ты хоть иногда выбирался из своей норы, то понял бы, о ком я говорю.

– Но ты же не думаешь… то есть, Ариадна ведь не… или да?

Лукка склонился пониже над тарелкой и усердно заработал вилкой.

– Знаешь, что частенько говорил мой отец? Когда я был мальчишкой в Катании?

– Нет, а что?

– В море полно рыбы.

Но Бальдазару было на это плевать – ему нужна была лишь одна рыбина. Ариадна. Для кого еще он все это вырыл, если не для нее? Он сотворил подземный дворец с самыми плавными и мягкими углами, элегантнейшими поворотами коридоров и просторными двориками, чтобы ей было вольготно, чтобы в ее распоряжении оказалась любая комната, какую только она пожелает, после всего того, что она перенесла, живя с дядей в закутке над аптекой. Разве она сама не жаловалась ему на все это? Если бы она только знала, если бы только дала ему шанс и хоть раз спустилась в его прохладные подземные владения, то, наверняка, передумала бы, он был уверен.

Но существовала одна проблема. Непреодолимое препятствие. Ариадна не хотела его видеть. Он пришел в аптеку в надежде застать ее там и все объяснить, убедить, что она – та самая единственная, но она отскочила от прилавка и, перекинувшись парой слов с дядей, исчезла в залитом солнцем проеме задней двери. Сиагрис рывком развернулся, словно захваченный в норе дикий дверь, набычился и свирепо наклонил голову.

– Мы не хотим, чтобы вы сюда приходили, ясно? – прорычал он. Шипело масло, пахло луком и тунцом, испуганные клиенты повернули к хозяину бледные лица, оторвав взгляды от кофе и пирогов. Сиагрис перевесился через прилавок и скорчил самую мерзкую гримасу, какую только мог.

– Capiche? [4]

Но Бальдазар Форестьере не так легко сдавался. Он подумал было написать ей письмо, но до сих пор так и не освоил грамоту, а мысль о том, что за него может написать кто-нибудь другой, внушала ему стыд. В течение нескольких дней он без устали размышлял над проблемой, вскапывая чужие участки, вгрызаясь лопатой в землю, нагружая тачку, откатывая ее, разгружая и так далее, И пока его тело выполняло привычные движения, разум был свободен и усердно искал выход. В конце третьего дня Бальдазар понял, что нужно делать.

4

Понимаешь? (итал.)

Ночью, под покровом темноты, ой покатил свою тачку в город, направляясь к свободному участку сразу за аптекой. Там он начал копать. Всю ночь, под проплывающими в бескрайней вышине созвездиями, Бальдазар поочередно работал то киркой, то лопатой, то скребком. Утром при первых лучах солнца из окна второго этажа уже четко просматривались очертания его будущего послания. Это было сердце, валентинка, символ любви, имеющий идеальные пропорции и вырытый в земле на три фута в глубину, расположившийся на территории всего свободного участка – около четверти акра.

Когда контур был завершен, Бальдазар приступил к внутренней части. Мысленным взором он представлял себе кратер в форме сердца глубиной не менее шести футов, со стенами ровным и гладкими, как цемент. Яма, которая покажет Ариадне ту пустоту, что она оставила в его душе. Он подкатил груженую тачку к равномерно рассыпанной по краям участка вырытой земле и, случайно подняв голову, увидел стоящего рядом Сиагриса с двумя детьми. Они застыли, изумленно разинув рты и не сводя с Бальдазара глаз. Сиагрис уперся руками в бока. Казалось, он не мог поверить собственным глазам.

– Что, во имя Господа, ты тут делаешь? – брызжа слюной воскликнул он.

Бальдазар рывком опрокинул тачку; грек с детьми дружно и без колебаний отступили назад. Он как раз доводил до совершенства верхний угол сердца, вычищая оттуда осыпавшуюся землю и ровняя края.

– Копаю, – бросил он через плечо.

– Но ты не можешь. Это частная собственность. Нельзя же просто так взять и начать копать у людей во дворе? Что же это получается, а? Ты что не знаешь, что так не положено?

Бальдазар не хотел конфликта. Он был спокойным достойным человеком – мирным и мягким, но и решимости ему тоже было не занимать. Вернувшись к сердцу с пустой тачкой и спустившись вниз, он лишь сказал: