Подземный Голландец. Странники и пришельцы (сборник)

И надо же мне было застрять здесь! Из неволи – да опять в яму… Тут и вышка может обломиться, нежданно-негаданно.

Ну и судьба, ёлки-палки, ну и судьба… Ни кола ни двора, и подохнуть в яме, на… никому не нужным, как всегда.

Честно говоря, я уже думал об этом… ну о том, что нечего мне здесь делать. Здесь, на этом свете. Жить как они… вот эти… так жить я не могу. И на зону я не хочу! Не хочу я обратно на зону!

Нет! Нет!

До того как дозвонился Васе, даже повеситься хотел. Дурак! Даже верёвку подобрал и в карман положил.

Дурак!

А верёвка – вот она, так в кармане и осталась.

Вася, Вася! Надо мне до тебя добраться! Ты даже не знаешь, Вася, как мне надо до тебя добраться!

Ишь благородные! Разложили мобильники свои! Я уже один положил в карман, на всякий случай. Может, выберемся ещё… Надо тогда и ещё пару прихватить, на первое время, для обустройства.

Ишь, жратву раскладывают. А как есть охота! И не наелся ведь ещё, не наелся после тюремной баланды… И язва у меня. Болит, собака! На тюремных харчах – только язву лечить. А навещать меня некому. Мать померла, а жена ушла. Давно ушла, ещё по первой ходке. Сын, небось, и не помнит, как батьку зовут. Настоящего батьку, не отчима.

По правде сказать, и не был я ему отцом… подожди… а как его-то зовут? Вадим? Или нет?

Так-то, папаша. Сам дурак!

Чего это я о нём вспомнил, о сыне-то?

Неохота помирать! Вот я почему вспомнил! Господи, как помирать неохота! Хоть бы дал мне пожить, Господи, да поесть чего-нибудь… не тюремного… Может, я бы и сына повидал. Сколько ему лет сейчас?

28 Доктор

Вот я и опоздал на дежурство. И вообще не попаду на него. Интересно, как там они справились. Кого вызвали? Вот уж ругались, наверно! И ещё ругаются, если живы, конечно. Если все дежурства мира… разом не потеряли свой смысл…

И все главврачи мира потеряли свою призрачную власть над судьбами подчинённых… все начальники и все правительства мира потеряли свою значимость и свою власть над людьми…

В какое-то мгновение каждый человек вдруг оказался наедине сам с собой… со своей душой…

Начальник и подчинённый… врач и больной… и министр, и рядовой работяга…

И что?

Страшно, вот что. Боюсь ли я смерти? Нет. Пожалуй, нет. Я видел, как это бывает, причём видел много раз, и видел, как это бывает у детей…

Нет, я не боюсь смерти. А чего же я боюсь? Я же не верю в Бога! Вернее, я верю, но не особенно… не каждый день… и без церкви… и мне страшно…

Чего мне страшно? А того, что действительно есть Божий суд, суд праведный и нелицеприятный, причём суд не положения человека и не видимых действий его, а суд души…

Да, именно суд души. Там, где видна вся твоя душа. Вся, на просвет. Страшно! Страшно! Страшно!

Прости, Боже! Там, в душе у меня, наверняка такого наворочено…

Страшно…

Если выберемся, Боже… если выберемся… я пойду в церковь, ей-богу, пойду. Как там это… покаюсь… Надо мне… есть в чём…

29

– У меня тоже ничего нет, – сказал доктор. – У нас там, в больнице, буфет. Если остался, конечно. А курево… вот…

И доктор положил свои сигареты в общую кучу.

– У меня есть, – встала со своего места Лида. – Вот, дочке везла. Тут йогурты, сок… тут котлетка… икры немного… тут чашечка, ложечка…

Она не могла больше говорить. Она опять заплакала и ушла от света фонарика во тьму, на своё место.

Азербайджанцы, адвокат и молодая парочка сложили свои сигареты. После небольшой паузы сложили сигареты Саша и парень в инвалидной коляске.

– С сигаретами будем экономны, – сказал Николай Васильевич. – Воздух будем беречь. Так что терпите, как можете. И вообще… предлагаю выходить из вагона, если курить захочется. И по всем остальным нуждам тоже. Мальчики направо, девочки налево. Возражений нет?

– А как обратно забираться в вагон? – спросила Надежда.

– Втащим, не бойся, – ответил Николай Васильевич. – Всё? Больше ни у кого ничего нет? Припасов нет?

– Есть, – раздался хрип из угла, и бомж, со своей тележкой и со своим запахом, придвинулся поближе к свету фонарика.

– Ну и вонь от тебя!

– Не подходи лучше!

– Кто будет есть из торбы твоей?

– Это же надо – так опуститься человеку! И не стыдно тебе?

На секунду все отвлеклись от себя и обратили свои взоры к бомжу.

Как все оказались едины в своём возмущении! Есть ли что-нибудь на свете более безусловное, чем поругать бомжа?

– Как ты докатился до такого состояния? Не стыдно тебе?

– Стыдно мне, – сказал бомж.

А хорошо сказал! Все замолкли и расступились слегка, чтобы бомж прошёл к лавке. Кое-кто зажал нос ладонью.

– Вот, – и бомж протянул к общему столу полбутылки водки.

– Ну ты даёшь, дядя! – удивился Макс.

– Молоток! – поддержал его Сергей. – Давай, доставай, что там у тебя в сундуках припасено.

– Щас. – Бомж вытащил пачку макарон, пачку чая, едва начатую, и немного сахару в полиэтиленовом кулёчке. Потом он вытащил ложку, нож и спички. Потом он подумал немного… а может, просто немного постоял со всеми… и вытащил из кармана пачку «Примы», слегка помятую.

– Сгодится? – спросил бомж.

– Всё сгодится, – ответил Николай Васильевич. – Ну и вонь же от тебя! Давно ты так… бомжуешь?

– Да не… года три. А может, и два. А может, и пять.

– Счастливые часов не наблюдают, – вступил в общий разговор Павел.

– И годов тоже не наблюдают, – добавил адвокат.

– Слышь… а тебя не Митькой зовут? – Эти членораздельные слова из уст бомжа были обращены к адвокату.

Как это ни странно.

– Ну… вообще-то… Дмитрий я… Дмитрий Ильич.

– Точно! Дмитрий Ильич, только не Ульянов. – Бомж хмыкнул и продолжал: – А я слышу твой голос… и узнал…

– Я вас… то есть тебя знать не знаю! Тоже мне, знакомый выискался!

– А ты, Митька, не в двести пятой школе учился?

– В двести пятой.

– То-то. Юрка я, Юрка Горшков. Приглядись!

– Боже мой! Неужели?! Юрка! Горшок! Ты?! Как это ты? И в таком виде? Ты же в МГУ поступил! И после школы мы виделись, кажется… пару раз…

– Прямо передача «Жди меня»! А теперь обнимитесь, дорогие друзья одноклассники! – сказал Макс.