Поджигатели (Книга 1)

Но, пожалуй, самым важным, о чем Рем помнил в данную минуту, было то, что неблагодарность Гитлера стала на пути Шлейхера к личной диктатуре генерала или хотя бы к тому, чтобы на равных правах с Гитлером разделить власть над Германией. Рем хорошо знал цену салонной сдержанности генерала-политика. Он знал, что под умением говорить вполголоса и сохранять на лице маску высокомерного безразличия, перенятую у Секта, в Шлейхере скрывалась ненасытная жажда власти и способность пустить в ход любые средства для достижения этой власти и для уничтожения стоящих на пути к ней. Вот только Рему казалось, и в этом он был прав, что за последнее время Шлейхер утратил какую-то долю прежнего тонкого политического чутья и недопонимал смысла происходящего вокруг. Именно с целью кое-что разъяснить Шлейхеру и заставить его вступить в борьбу с неблагодарным Гитлером на стороне штурмовиков и его, Рема, штаб-шеф и приехал в Нойбабельсберг.

– Старшее поколение германской армии дало в вашем лице своего сильнейшего и последнего представителя в политику, - сказал Рем.
– Оно больше не имеет резервов. От меры и направления вашей активности зависит не только судьба армии, но и судьба всей Германии...

Он говорил непривычно долго и, как казалось ему, очень убедительно.

Шлейхер слушал, и лицо его оставалось по обыкновению непроницаемым. Изредка он, не прерывая гостя, пододвигал ему рюмку вина или ящик с сигарами. Иногда Рем умолкал, полагая, что сказал уже довольно и пора бы Шлейхеру высказаться самому, но генерал только вежливо улыбался, отделывался каким-нибудь незначащим замечанием и снова принимал вид человека, готового слушать.

Чем дальше, тем больше это молчание генерала сбивало Рема с толку. Он же знал, что второго такого оратора и казуиста, как Шлейхер, не найти во всей армии, так какого же чорта он сидит подобно истукану. Словно речь не идет об его собственной жизни?! Или он и этого не хочет понять, несмотря на всю очевидность?.. Может быть, и это нужно выложить ему начистоту? Хорошо, пусть так и будет.

– И, наконец, - решительно проговорил Рем, - я должен вам доверить то, чего вы, повидимому, не знаете: они уже сговорились между собой - Гитлер и его дружки, им остается только наметить день, наиболее удобный для того, чтобы перестрелять всех, кого они считают стоящими на их пути.

– Не слишком ли?..
– это были первые слова по существу дела, которые Рем услышал сегодня от генерала. Рему даже показалось, что нечто похожее на насмешливое выражение появилось на лице Шлейхера.
– Первое, что следовало бы вспомнить всякому, кто замыслит что-либо против СА, а следовательно, и против вас лично, - декабрьский указ кабинета "об обеспечении единства партии и государства". Разве там не сказано, что партия и СА одинаково неотделимы от государства и являются носителями его идей? Разве там не сказано, что члены НСДАП и СА, как руководящие силы национал-социалистического государства, будут нести ответственность перед фюрером и государством?.. Всюду - партия и СА! Они неразделимы, они полноправные партнеры.

– У вас прекрасная память, генерал, - насмешливо проговорил Рем, - я тоже хорошо помню, что в этом указе сказано: заместитель фюрера и глава штаба СА будут членами имперского кабинета, чтобы обеспечить тесное сотрудничество партии и СА с государством. Я это помню. Но я не забыл и того, что сказано дальше в том же самом указе: устройство партии - "часть народного права", а организация ее определяется волей фюрера. Слышите: волей фюрера, чорт побери! Не народ, не государство будут создавать это, чорт бы его драл, "право", а Адольф.
– По мере того как Рем говорил, его лицо становилось багровым.
– Он оставил за собою возможность, в качестве рейхсканцлера и главнокомандующего СА, определять порядок проведения в жизнь того, что он называет "правом".
– Лицо его исказилось свирепой гримасой. В нем были ненависть, страх, презрение, все вместе. Сжимая кулаки, он выкрикнул: - Вот он и определил порядок применения!
– Рем красноречиво провел себя ладонью поперек горла.
– Мне и вам - всем тем, кого он боится.

– Всякому, кто задумает подобное, - с хорошо разыгранным спокойствием ответил Шлейхер, - следует оценить позицию рейхсвера.

– Он говорил по обыкновению негромко, но так раздельно и четко, что каждое его слово поневоле запоминалось и казалось особенно значительным. Чтобы придать своему напоминанию еще больший вес, он повторил: - Рейхсвер!

– Рейхсвер?!
– Рем деланно рассмеялся.
– Вы, видно, не в курсе дела. А если я вам скажу, что в секретных инструкциях к проведению того, что Адольф называет "чисткой", прямо сказано: части рейхсвера должны прийти на помощь СС там, где сил охранных отрядов окажется недостаточно для осуществления указаний фюрера. Да, прошу вас, не удивляйтесь, но мне кажется, что господа с Бендлер утратили не только ясность понимания ситуации, но и желание твердо высказать свое мнение Гитлеру?.. Боюсь, что страх - вот что руководит теперь действиями и мыслями господ из военного министерства.

Он на мгновение задумался и смотрел на генерала словно в нерешительности: стоит ли говорить то, что просилось на язык, но что было, по существу, его главным козырем в сегодняшней беседе. Желание покончить со всем этим заставило его выложить и этот козырь:

– Мне совершенно точно известно, что ваше собственное имя содержится в списке, приготовленном на тот случай, о котором я говорил.

Даже у Рема, испытанного интригана, имеющего на совести не одну человеческую жизнь, нехватило развязности, чтобы сказать в лицо Шлейхеру, что его имя значится в описке приговоренных к смерти в ночь предстоящей расправы.

Шлейхер не мог не понять, о чем идет речь, но лицо его выразило хорошо разыгранное удивление:

– О каком описке идет речь?

Рему пришлось пояснить все своими словами. Шлейхер и тут слушал с видом сфинкса. Лишь когда Рем закончил, он с усмешкой ответил:

– Неужели вы верите в эту чепуху?! Кто же им позволит?

Рем искренно удивился:

– Вы готовы были верить всему этому: и намеченной дате и существованию списка, пока дело не дошло до вас...

Шлейхер согласно кивнул головой. Рем умолк. А Шлейхер все так же спокойно проговорил:

– Рейхсвер никогда не позволит.

– Вы говорите о себе? Именно о самом себе?!
– воскликнул Рем.

Шлейхер ответил молчаливым кивком головы.

– Ну, так я вам скажу, - сердито крикнул Рем, - им ничего не стоит закрыть глаза даже на это... на вас...
– опять не решился проговорить "на вашу смерть".
– Эти господа способны разыграть роль Пилата... Скажу вам больше: я знаю, что они именно так и намерены сделать.

– Это ложь! Этого... не может быть!

– А между тем это именно так: они согласились на...

Видя, что он колеблется, Шлейхер пробормотал:

– Ну же, не стесняйтесь, - и сам договорил за Рема: - Они согласны на мое устранение от дел?

– Вовсе нет, - возразил Рем.
– Они согласны на то, чтобы вас убрали совсем... Так же как меня.

При этих словах глаза Шлейхера испуганно расширились. Несколько мгновений он боролся с волнением, потом проговорил:

– Не может быть. Среди немецких генералов не найдется такого подлеца, который...

Рем не дал ему договорить:

– Не стройте дурака!
– Грубо крикнул он.
– Поймите, наконец, что остался один способ укоротить Гитлеру руки - нам самим объединиться против него и действовать. Немедленно действовать! Иначе...

Он не договорил. Шлейхер молчал, так же как в начале беседы, предоставляя говорить Рему. И Рему пришлось снова доказывать, убеждать. Лишь тогда, когда больше нечего было сказать, когда все доводы были использованы, генерал, словно в забытьи, повторил:

– Он не посмеет...

– Уж не думаете ли вы, что можете его запугать бумажонками, которые держите против него?
– со злобой спросил он.