Поджигатели (Книга 2)

– Позвольте, - воскликнул Эгон, - это же за пределами империи!

Бурхард не обратил внимания на его возглас.

– Исходной позицией будут горные цепи вдоль границ Саксонии, Баварии и Австрии. Я говорю с вами откровенно, доктор Шверер, потому что хочу, чтобы вы ясно представляли себе задачу вашей новой машины.

Эгону пришлось взять себя в руки, чтобы казаться спокойным.

– Район операций не определяет их характера, генерал.

– Наступление. Бомбардировка.

– Объекты?

– В основном - узкие цели, узлы сопротивления - форты, батареи: бетон, сталь, земля... Возможны и населенные пункты.

Эгон боялся верить ушам. То, что говорил Бурхард, означало воину. Ни больше, ни меньше. А война с Чехословакией означала и войну с ее союзниками - европейскую войну.

Бурхард испытующе смотрел на растерянного Эгона.

– Ваше мнение?

Эгон впервые с такою реальностью ощутил, что делает не елочные игрушки. С ним еще никогда так просто и ясно не говорили о намерении сбрасывать при помощи его самолетов бомбы, уничтожать города, убивать людей. Цель его работы скрывалась за туманом отвлеченностей, символизированных цифрами и сложной терминологией технических требований.

– Я слишком давно отошел от практики полетов, - неопределенно сказал он.

– Мне очень неприятно сообщать вам, но у правительственного инспектора завода создалось впечатление, что процесс сдачи вашей машины затягивается. Слишком затягивается! Скажем так.

Бурхард видел, как щеки Эгона залились краской.

Эгон вспылил:

– Он так и сказал?

Бурхард предостерегающе поднял руку:

– Я говорю с вами совершенно конфиденциально.

– Что же, он подозревает меня в умышленном затягивании?
– сердито спросил Эгон.

– Недостаток рвения. Скажем так... Может быть, виноват кто-либо из ваших сотрудников, ну, хотя бы тот, кто ведет испытания?

Эгон молчал.

– Вы никого не имеете в виду?
– спросил Бурхард.
– Мне говорили о какой-то Эльзе Германн...

Эгон уверенно проговорил:

– Не нахожу в ее работе ни одного пробела, который можно было бы считать хотя бы ошибкой. Если кого-нибудь нужно обвинить в недостатке энтузиазма, пусть это будет главный конструктор группы.

– Вы?

– Вот именно.

– Никогда не будьте слишком уверены в себе, господин доктор.

– Я достаточно уверен в своей машине.

Автомобиль остановился. Видя, что к ним подходят офицеры, генерал сказал:

– Разговор закончим в другой раз...

Эгон сам изложил экспертам недочеты, замеченные в машине. Представив свое детище со всех сторон, он устранился от выводов.

Когда комиссия закончила работу, Эгон не знал, радоваться ему или огорчаться: эксперты признали, что, помимо основного назначения корабельного бомбардировщика, его самолет пригоден для работы в условиях горной войны. Он должен был быть как можно скорее подготовлен к пуску в серию в сухопутном варианте. Эгон без объяснений понял, что это значило: Рудные горы, Судеты. Может быть, склоны Малых и Больших Карпат.

Что они затевают? Руками таких, как он, собираются перекраивать карту Европы? Им мало Австрии? Значит, очередь за Чехословакией. А что за нею? Может быть, Швейцария? Почему Боденское озеро до сих пор не целиком германское? А Скандинавский полуостров? И там война будет горной, и там его машина окажется на месте. А Балканы? Чорт возьми, почему господа инженеры и доктора математики считают себя глубоко мирными людьми? Ведь если бы не они, генералам нечем было бы воевать! Сами генштабисты не могут выдумать простой зажигалки, не говоря уже о порохе. Какую эволюцию возвращения к древности должно было бы совершить военное искусство, если бы господа военные не опирались на инженеров!..

Перед отъездом Бурхард сказал Эгону:

– Мы поручим вам ответственную задачу нужно подумать над машиною совершенно нового типа. Для начала поговорим о "мocкитах"...

– "Москиты"?
– спросил Эгон.
– Никогда не слышал!

– Когда будете в Берлине, заезжайте ко мне. Я вам кое-что покажу. А пока - это между нами...

11

Когда стало известно благоприятное заключение комиссии, Эльза, не выдержав нервного напряжения, расплакалась у всех на глазах. Она не решилась подойти к Эгону, когда его поздравляли другие сотрудники. С завистью смотрела она, как Эгон взял под руку Пауля Штризе и, дружески беседуя с ним, повел в бюро.

Молодой инженер, появившись на заводе, быстро завоевал симпатию Эгона умением схватывать на лету его идеи. Он был исполнительным помощником и способным организатором. Мало-помалу к нему перешла часть работы, мешавшая Эгону: распределение обязанностей между инженерами бюро, наблюдение за выполнением задании. Эгон и не заметил, как Штризе стал его фактическим помощником.

В личных отношениях Штризе привлекал Эгона кажущейся непосредственностью. Он не стеснялся выражать свои мнения. Когда Штризе критиковал существующие порядки, Эгону нечего было добавить. Но зато очень часто вслед за этими суждениями следовали другие, резко противоположные взглядам Эгона.

Эгон искренно удивлялся: в голове молодого инженера точные технические идеи уживались с очевидным абсурдом, преподносимым министерством пропаганды. Когда Эгон рисовал Паулю картину того, что было бы с Германией, если бы ее западные соседи взялись за оружие, Штризе со смехом возражал:

– Но ведь не взялись же!

При всем том Штризе знал свое место. Он был скромен, не лез на глаза, вносил в дело свою долю помощи незаметно.

Узнав, что Штризе играет на скрипке, Эгон несколько раз звал его к себе и охотно ему аккомпанировал.

Эльза ревниво следила за развитием их отношений. Она не любила Штризе и, пока была близка с Эгоном, делала все, чтобы помешать этой дружбе. Может быть, теперь Эгон нарочно подчеркивал свое расположение к Штризе, чтобы досадить ей? Чувствуя свое бессилие, Эльза могла только нервничать и плакать по ночам. Матушка Германн приписывала исчезновение Эгона боязни поддерживать отношения с семьей арестованного книготорговца. Сидя по ночам у постели дочери, старушка бранила трусливого доктора Шверера.

От утешений матери Эльзе становилось еще тоскливей, но она не смела возражать.

Через несколько дней после отъезда комиссии, когда Эльза, понурая и одинокая, шла к автобусу, к ней подошел блоклейтер.

– Тебя ждет Шлюзинг.

Она попыталась ускользнуть, но блоклейтер ухватил ее за руку и повел в бюро Шлюзинга. Эльза не скрывала испуга и отчаяния. Она упала на стул перед столом Шлюзинга и, не дав ему произнести ни слова, сквозь рыдания, сбивчиво и путанно объяснила, что не может быть полезной.