Поджигатели (Книга 2)

– Отдай ему деньги, и пусть убирается!

Фрау Винер велела впустить портного. Фельдман вошел в зал, где Винер снимал последние картины, работая наравне с прислугой. В одной жилетке, с растрепанной бородой, он карабкался на стремянку.

Фельдман стоял молча. Винер делал вид, что не замечает его.

– А ну-ка, помогите!
– скомандовал он вдруг, снимая со шнура очередную картину.

Фельдман послушно принял из рук Винера полотно и бережно приставил его к стене.

– Господин советник...
– Фельдман прижал руки к впалой груди. Он изогнулся, стараясь заглянуть в лицо стоявшему на стремянке Винеру.

– Мне нужно сказать вам несколько слов...

Винер нетерпеливо махнул рукой:

– Отложим, давайте отложим. Я знаю, все знаю!

Фельдман с трудом сдерживал дрожь губ.

– Уверены ли вы, господин советник, что это не может случайно коснуться и вашего дома, как дома любого берлинца?

– Моего дома?
– произнес Винер и даже притопнул тяжелой ногой.
– Вы сошли с ума! Они собираются громить евреев, а не "любых берлинцев".

– В таком случае я прошу вас, доктор... прошу за детей?

– Что за глупости вы там говорите?!
– все больше раздражаясь, крикнул Винер.

– Господин советник, вас просит отец.
– Голос портного звучал торжественно.
– Мне некуда деваться.
– Заметив, что Винер с досадой поморщился, Фельдман поднял руку.
– Господин доктор!.. Я прошу убежища не для себя!

Винер спустился со стремянки и, расставив ноги, стоял перед портным. Он собрал в кулак бороду и нетерпеливо мотнул головой:

– Покороче - здесь не синагога.

Фельдман снова поднял руку.

– Я прошу за своих детей!

Винер с раздражением дернул себя за бороду.

– Какого чорта вам от меня нужно?
– грубо крикнул он.

– Моим детям нужно совсем немножко места в подвале.

– Подвал уже занят, там картины!

– Детей можно спрятать в сыром уголке, куда вы не решитесь поставить картины.

– Не просите, Фельдман, это невозможно!

Фельдман умоляюще протянул к Винеру руки:

– Моих детей!

Винер подбежал к двери и, распахнув ее, крикнул:

– Уходите, сейчас же уходите.

Вошла фрау Гертруда.

– Послушай, Вольфганг, мы должны это сделать.

Винер с изумлением смотрел на жену.

– Но ведь если они узнают, что здесь есть евреи, в доме не пощадят ничего! Ты это понимаешь?

– Я все понимаю, о, я очень хорошо понимаю! Прежде всего я понимаю, что все эти страхи, все эти слухи - ерунда. Немцы никогда не сделают того, в чем вы их подозреваете.

– Но Мюнхен, Мюнхен!
– в отчаянии крикнул Фельдман.

Гертруда подняла голову:

– Так ведь это же баварцы!

– Вот, вот, послушайте, - заторопился Фельдман.
– Отсюда они повезли штурмовиков в Мюнхен, чтобы они громили баварских евреев. Из Мюнхена они повезли штурмовиков в Дессау. Из Дессау везут сюда. Вот как они это делают.

– Какая бессмыслица!
– гневно воскликнула фрау Гертруда.
– Но не в этом сейчас дело. Ты должен спрятать его детей, Вольфганг!

– Ага, у Винера есть дом! Почему же им не воспользоваться? Там столько места - истерически закричал Винер.
– Но ведь у Винера есть еще и деньги. Может быть, вам нужны и его деньги?
– Он выхватил бумажник и размахнулся, как бы намереваясь швырнуть его к ногам Фельдмана, но вместо того снова сунул его в карман.

– Убирайтесь, пока я не позвонил в полицию!..

21

Эгон заехал домой проститься с матерью и неожиданно застал там отца. Генерал не хотел показать, что приехал раньше обычного ради сына. Сидя в будуаре жены, он молча слушал ее жалобы на покинувших ее детей. Даже Эрни, ее маленький Эрни, совсем забыл свою старую мать!.. При воспоминании о любимце нос Эммы покраснел.

Это выглядело слишком глупо, чтобы сердиться.

Не обращая внимания на жену, генерал увел Эгона в кабинет и стал расспрашивать о работе.

Он слушал Эгона с нескрываемым интересом. Сегодня он гордился сыном. Настоящее швереровское семя. Молодец, молодец Эгон!

Генерал не мог усидеть на месте. Он вскочил и пробежался по кабинету. Он и себя-то почувствовал бодрее, моложе!

– Молодец, малыш! Брось бредни о покое и прочей чепухе!
– Маленький, подтянутый генерал остановился перед Эгоном и хлопнул его по плечу.
– Твоя машина - не последний козырь в колоде, которой будет играть Германия! Кое-кто будет кричать, что колода крапленая. Нас будут обвинять в нечистой игре. Но пусть кричат! Мы доведем игру до конца. До конца!
– Он рассмеялся.
– Значит, и ты, наконец, понял, что Германия должна стать Европой? В нее должно собраться все. И тебе перепадет оттуда кое-что!..

Раздражение Эгона поднялось сразу. Он хотел уехать из Германии, оставив ее родной и любимой, а тут ему говорят бог знает что!

– Ты помнишь условие?
– спросил Эгон.
– В обмен на машину - свобода.

– Да, да! Ты будешь богат и сможешь жить в любом месте Германии.

– Басня о соловье в золотой клетке, - раздраженно сказал Эгон.

Сухие старческие пальцы Шверера впились в плечо Эгона. В голосе старика послышалась страстность, которой Эгон еще никогда не слышал.

– Ты хочешь сказать, что намерен уйти за пределы родной страны? Ты единственный Шверер!

Генерал порывисто привлек его к себе и, поднявшись на цыпочки, поцеловал. Он не мог достать до лба Эгона - мокрый старческий поцелуй пришелся в переносицу.

Эгон стоял молчаливый и угрюмый. Ему хотелось вытереть влажную переносицу. Он чувствовал, как рвется нить, связывавшая его с отцом, со всем, что его окружало, с этим домом.

Первый раз в жизни они переменились ролями: Эгон указал отцу на стрелку часов, напоминая об отъезде.

Генерал опустил голову, сгорбился.

Он стоял маленький, старый. Совсем старый и жалкий.

Так прошло несколько мгновений. Наконец Шверер поднял голову, выпрямился и, посмотрев сыну в глаза, протянул ему руку.

Эгон с облегчением переступил порог отцовского кабинета. Как казалось ему - навсегда.

Он велел позвать Лемке.

Франц пришел подтянутый и строгий.

– Прощайте, Франц. Может быть, мы никогда не увидимся.

Лемке огляделся.

– Здесь не место торчать шоферу. Вытребуйте меня у генерала на час раньше. Автомобиль - самое подходящее место для разговоров.