Поединок. Выпуск 17

Баскаков вскочил и глазами и дулом пистолета обвел пространство двора и пустые окна коттеджа. Никого.

Привалившийся к забору не шевелился, над его левой бровью темнело аккуратное пятнышко. Это застывал не Сомов, не Валёк, не тот, кто был сейчас ему нужен больше всех и всего на свете.

— Сомов! — яростно крикнул Баскаков. — Ты здесь, Сомов! Где? Выходи!

Крикнул от беспомощной злости, понимая, что тот мог и должен был уйти куда-то туда, в поля за строениями. Но Валёк вышел из-за ближнего угла, со стороны солнца, и виделся очень большим на ярком, слепящем фоне.

Они медленно пошли навстречу друг другу.

— Брось оружие! Конец. Бросай!

Баскаков не слышал выстрелов, просто понял, что тот стрелял дважды, и тогда выстрелил сам.

Валёк лежал, смежив веки, и оттого, что не оказалось на лице ледяных глаз, оно смотрелось очень юным и совсем неопасным. А рубашка на груди мокро темнела, набухшее пятно расплывалось все шире.

Кругом было пусто и тихо. Припекало уже изрядно, и над бетонной площадкой перед коттеджем дрожал нагретый воздух.

— М-мм… М-ма-ах… — Сомов застонал, дрогнули веки на посеревшем лице.

Баскаков всмотрелся в это лицо, потом разогнулся, переложил бумажник в брючный карман, сбросил куртку и вложил пистолет в кобуру.

Если б не мягкая пахота, было бы еще ничего. Если бы не ноющая боль в висках, было бы сносно совсем.

Голова Сомова свисала у правого плеча, одна нога перекинута через левую руку, другая болталась сзади.

Стена кукурузы постепенно приближалась, но оставшееся пространство давалось все труднее.

Баскаков упал на колени, медленно сбросил тяжелое тело и достал мятую пачку.

— Не донесешь… Все равно… кончусь… — прохрипел раненый.

— Лежи, лежи. Отдыхай. Потом еще тебя мент покатает.

— Дай… покурить.

— Перебьешься.

— Тогда… пристрели…

— Дерьмо ты, понял? Дерьмо!

Баскаков отшвырнул сигарету и начал взваливать на себя очень грузную ношу.

Сомов застонал и затих.

Сидя на водительском месте и опершись спиной о левую закрытую дверцу, Певцов через открытую правую глядел на стену несжатой кукурузы. Там что-то мелькнуло, зашевелились стебли, и нечто бесформенное выдвинулось на поле.

Баскаков брел спотыкаясь, сильно припадая то на одну, то на другую ногу, его шатало из стороны в сторону. Но он шел.

Певцов зажмурился, крепко потер лицо, и оно было очень счастливое, когда опять взглянул на поле.

Баскаков и его ноша приближались, хотя были еще далеко, на середине поля. Баскаков что-то кричал и даже взмахнул рукой. Певцов оглянулся. За недалеким гребнем на дороге показался столб пыли, через гребень перевалила машина и помчалась вниз, за ней вторая.

На белом халате врача проступали обширные пятна пота, и было видно, что под халатом до брючного ремня голое тело. Круглое лицо под белой шапочкой тоже взмокло, и на нем читалось выражение озабоченности.

— Ну, что? Как? — спросил Долгушин.

Он встал со скамьи в коридоре, а Баскаков, Баранов и двое сотрудников из местных остались сидеть.

— Ваш в полной норме. Отдохнет, полежит и вскоре выпишем. Думаю, даже можно транспортировать, если есть нужда… А другой был очень плох.

— Был? — переспросил Баскаков. — А как сейчас?

— Пулю извлекли, и ранение… удачное, определим так. Но потерял много крови, консервант не помогает, нужна свежая донорская кровь. Будем перевозить в городскую больницу. Думаю, что спасем, — врач слегка развел руками. — Не все зависит от нас.

— От вас зависит отправить его как можно скорее, — сказал Баскаков.

— Придет машина — отправим.

— Когда? Когда он даст дуба? — резко спросил Баскаков. — Мы его заберем. Я отвезу его сам, — он тяжело встал. — Куда надо идти?

— Но вы же ранены тоже… И очень устали. Вам необходим покой…

— Раз нет времени, не будем впустую сотрясать эфир! Он мне крайне нужен, поймите. — Скрашивая начальную резкость, Баскаков попытался улыбнуться врачу. — Выгляжу я не очень, но это чисто внешнее, поверьте… Так куда идти?

— Никуда. Сядьте, — сердито предложил врач. — Сейчас его привезут.

— Хорошо, но только, пожалуйста, побыстрее…

Самолет шел в безбрежном голубом пространстве, и далекие внизу облака казались заснеженной поверхностью огромного озера.

Баскаков сидел у окна, рядом спала девочка лет десяти, за ней подремывала толстая мама.

Он видел обширное многолюдное помещение, слышались знакомые звуки, но где это и что происходит было не разобрать. А он очень старался, потому что сквозь шевелящуюся толпу кто-то пробивался навстречу и даже различалась фигура, но никак не проявлялось лицо…

Девочка зашевелилась, толкнула соседа коленом, и, сразу открыв глаза, Баскаков бросил правую руку к левой подмышке.

В салоне шипели воздухоподатчики, большинство пассажиров спало. Баскаков взглянул на часы: стрелки показывали девятнадцать двадцать.

Он опять закрыл глаза, и как бы из тумана снова выделился знакомый зал аэровокзала, и обычная суета в нем продолжалась все так же. Но та, чье лицо раньше он не мог различить, уже прошла сквозь толпу, подходила все ближе, улыбаясь ему, и он тоже улыбнулся в ответ.

Валентин Машкин НАГИЕ НА ВЕТРУ

Я знаю все, но только не себя.

Франсуа Вийон

За поздним временем он отложил отъезд до утра. Но на следующий день, едва забрезжил рассвет, он был уже на ногах и спешил умыться, принять душ и позавтракать, чтобы пораньше оказаться на месте происшествия. Инспектор криминальной полиции Тони Найт отличался редкой добросовестностью.

На ветровом стекле его старенького «шевроле» прикорнула большая яркокрылая морфо. Движением руки он согнал красавицу бабочку и сел за руль. Машина стояла впритык к тротуару. Гараж под домом был на ремонте — меняли асфальтовый настил. Дом к числу фешенебельных не принадлежал — четырехэтажный, без лифта, но все же не развалюха какая-нибудь, гараж, во всяком случае, имелся.

«Шевроле» промчал полупустыми утренними улицами, пересек мост через канал и, еще больше разогнавшись, заспешил по Межамериканскому шоссе среди холмов, обступивших столицу. Для спешки основания были — до города Давид, возле которого случилась авария, часов шесть езды.