Поэма о фарфоровой чашке

Как результат изучения бурного хода социалистического строительства и деятельного в нем участия самих писателей родились такие произведения, как «Бруски» Ф. Панферова и «Гидроцентраль» М. Шагинян, «Поднятая целина» М. Шолохова и «Соть» Л. Леонова, «Ненависть» И. Шухова и «Время, вперед!» В. Катаева. Это был своеобразный художественный дневник по-своему неповторимого времени. В эти годы Ис. Гольдберг усиленно разрабатывает боевую тему современности — тему социалистического строительства.

Жизнь писателя на реконструируемой Хайтинской фарфоровой фабрике дала «Поэму о фарфоровой чашке» (1930). Изучение труда и быта черемховских шахтеров породило повесть «Главный штрек» (1932). Многолетнее пристальное внимание к судьбе русского крестьянина вызвало появление романа «Жизнь начинается сегодня» (1934) — романа о первых шагах коллективизации в сибирской деревне. Под знаком большого творческого подъема прошли для писателя тридцатые годы.

Его романы и повести этих лет затрагивают самые насущные вопросы времени: реконструкцию, перестройку промышленности и коллективизацию, труд рабочих и крестьян и их новый быт, решительные изменения в умах и душах трудящихся; рассказал он и о вредительстве, о цепкости старых взглядов и обычаев. И все это воодушевлено у него, наполнено пафосом борьбы за коренные изменения жизни на социалистических началах.

«Поэма о фарфоровой чашке», пожалуй, наиболее характерное свидетельство значительного идейно-художественного роста писателя под могучим воздействием подъема народных масс, строящих социализм.

Содержание «Поэмы» на первый взгляд незамысловато. На старой, уже обветшалой фарфоровой фабрике красный директор и директор технический, люди молодые и энергичные, приходят к выводу, что необходимо произвести основательную реконструкцию: слишком износилось оборудование фабрики, слишком много потому дает она браку. Но они не нашли поддержки ни в центральном хозяйственном аппарате, ни в местных организациях, ни у большинства старых кадровых рабочих фабрики. Началась трудная борьба. Простая техническая проблема обернулась проблемой политической. В ее разрешении столкнулись интересы не только людей разных характеров и темпераментов, но и различных классов. Широко задуманная красным директором реконструкция фабрики стала определять судьбы людей, и необязательно тех, кто сейчас непосредственно был с нею связан.

Перестройка фабрики на основе новейших технических достижений втягивала в борьбу тысячи и тысячи людей, заставляла их иначе взглянуть на самих себя, на свое завтра.

В горячей постоянной устремленности в будущее, в «фантазерстве», по выражению бывшего владельца фабрики, отличительная особенность всей деятельности красного директора коммуниста Андрея Фомича Широких. Он мечтает о существенной, а не частичной рационализации производства, мечтает выпускать на отечественной фабрике первосортную, лучшую, чем за границей, посуду и снабжать ею другие страны и народы, он жаждет видеть вокруг обновленной, чистой и светлой фабрики, благоустроенный рабочий городок, в котором зашумела бы культурная жизнь. Убежденно и страстно говорит он рабочим: «Позаправдашнему социалистическое строительство раздувать будем!»

Андрей Фомич — большой, сильный человек. Он выходец из рабочих, активный участник гражданской войны. Своими руками устанавливал он в Сибири Советскую власть. И все, что совершалось в стране в те 1926–27 годы, было близко и дорого ему, неотделимо от личного. Широких всегда на людях, постоянно с людьми, разъясняет, убеждает, действует. Он целиком отдается работе, горит на ней. Однако Андрей Фомич не сухарь, живущий как заведенная машина. «Что-то похожее на тоску коснулось его», когда вспоминал он, что, «живя поблизости от леса, от полей, совсем не видел зелени, что он ни разу не вышел в поле, не полежал на сочной, зеленой траве, не погрелся на солнце». Еще сильнее захватило его новое, в горячей сутолоке неотложных дел неиспытанное, чувство настоящей любви. А как внимателен он к нуждам рабочих, к их бедам, сомнениям и недоумениям! Так возникает в «Поэме» интересный реалистический образ коммуниста.

Следует тут же отметить, что своего положительного героя Ис. Гольдберг боится уронить в глазах читателя излишним, по его мнению, психологизмом. Поэтому писатель скуп на краски, которые передавали бы переливы, изменения в состоянии и в настроении героя, разнообразие и богатство его душевных переживаний.

Широких малограмотен. Он может неправильно построить предложение, сказать «пущай», «в таком разе», «покеда что», «зачнем обсуждение» и т. п. Он грубоват и прямолинеен — может накричать на рабочих, сух и холоден в отношениях с людьми, мягкость для него необычайна, подчеркивает автор. И в то же время он отзывчив и внимателен. В соответствии с духом времени, Широких на личное, интимное смотрит, как на пустяки, как на «волынку», постороннюю и лишнюю, мешающую работе, делу.

Все эти черты характера Андрея Фомича показаны художником, но полноты и многогранности в воспроизведении внутреннего мира героя читатель все-таки не ощущает, так как образ красного директора по существу статичен. Даже громаднейший опыт борьбы за новую фабрику почти никак не отразился в нем, не изменил, не обогатил его.

Если не прямой противоположностью, то во всяком случае внутренне полемично с образом Широких выписан технический директор инженер Карпов С Карповым в «Поэме» вставал злободневнейший тогда вопрос о приобщении технической интеллигенции к активному участию в социалистическом строительстве.

Карпов молод, талантлив, дело свое знает и любит, он душа проекта капитальной перестройки фабрики. Все техническое обоснование проекта принадлежит ему. Казалось бы, они работают с Широких дружно, энергично, согласно. Да, это так, но до определенного предела, пока нет серьезных препятствий, пока устраняются они не его, Карпова, усилиями. Сначала конфликт между ними кажется простым и понятным. Карпов полюбил ту же девушку, что и красный директор Широких, и когда обнаружил, что Федосья не питает к нему никаких чувств, что он чужой ей, когда узнал, что Широких женился на Федосье, — немедленно подал заявление об уходе с еще недостроенной и дорогой ему фабрики. Суть же разногласий глубже и тоньше. Дело в том, что Карпова в перестройке фабрики увлекла чисто техническая задача, а во имя чего ее нужно было решить, он никогда не задумывался.

Когда Широких, не умея хорошо выразить свои мысли, взволнованно и возвышенно говорит о служении людям — «Нам оттуда, с гор, из степей высоких природа глину намывает, а мы им, живым людям, монголам, продукцию нашу? а?» — Карпов называет его про себя фантазером и чувствует в этот момент «какое-то превосходство над директором».

Вот характерный внутренний монолог Карпова: «Красные стены нового цеха, с широкими квадратами веселых окон, стройная труба, над которой скоро заклубится густой дым, — все это по его, Алексея Михайловича, планам, по его чертежам построено. Во всем этом — кусочки его усилий, его знаний, его трудов. И это не какая-нибудь фантазия о Монголии, о далеких степях! Подумаешь! Интернационал какой-то фарфоровый придумал директор! Нет, он, Алексей Михайлович, не фантазер, не мечтатель! У него знания, цифры, математика. У него точный расчет, холодная, неошибающаяся наука!..»

Карпов не думает о людях, идея всей перестройки фабрики ему пока не ясна, а ведущий пафос коренных изменений в стране не понятен, да он и не старается его понять. Этим главным и объясняется тот факт, что Карпов сразу же, как узнал об отрицательном отношении к проекту Москвы, смутился, растерялся, готов был отступить Затем, когда препятствия нарастали, а действия Широких были небезуспешны («Под суд пойду, а докажу правильность нашего проекта!» — волновался Широких), Карпов предлагал компромисс — частичную перестройку. Однажды, уже мучимый ревностью, он промолчал на собрании, где нужна была энергичная защита его же проекта. Наконец, он оставил фабрику в самый разгар строительства. Так отсутствие ясно осознанной цели, безыдейность, индивидуализм приводят честного интеллигента к расхлябанности, к капитуляции перед врагами, к «бессознательному вредительству», как тогда говорили. Ис. Гольдберг глубоко заглянул в духовный мир инженера Карпова, изнутри раскрыл его характер, особенности его мировосприятия, поэтому образ его в сравнении с образом Широких кажется объемней, рельефней, полнее.

Но наибольшей удачи достиг писатель в изображении отсталого рабочего Поликанова. Это — живой, оригинальный характер, данный писателем в движении, в развитии, в борении различных зревших в нем сил. Поликановы в совершенстве знали свое дело, имели немалый жизненный опыт, но мир их общественных интересов не выходил далее околицы родного рабочего поселка, он был ограничен своей нелегкой профессией, своим двором, своей семьей, которую они обычно по старинке держали в руках грубой деспотической родительской властью. Поэтому новые порядки на фабрике — собрания, стенгазеты, планы переоборудования, рационализаторские предложения — новый быт семьи — ясли, пионерию, растущую изо дня в день самостоятельность детей — они встретили в штыки, яростно доказывая, что «прочно и налажено только старое», что «новое бесполезно и глупо». В том-то и достоинство созданного Ис. Гольдбергом образа Поликанова, что в нем раскрыт сам процесс созревания новых мыслей и чувств, иного отношения к делу, к коллективу, ко всему советскому укладу жизни.