Поэма о фарфоровой чашке

Поликанов ни с кем не соглашался. Директора он ругал за планы переоборудования и рационализацию — куда же народ денется, если всех машинами заменить — дочь корил за красоту, за то, что «по собраниям хвостом треплет», старшего сына высмеял и отчитал за общественную активность, за мечту стать со временем членом партии. Даже самому малому в доме доставалось: «Я тебя, стервеца, вот примусь учить по-своему, ты забудешь свои галстучки и барабаны!» Таков его характер, таков язык, напористый и жесткий, въедливый и острый, с юмором, с подковыркой, со стариковской ворчливостью и многословием.

Неопровержимые факты новой жизни, благотворные результаты энергичной работы коммуниста Широких, кипучая активность и заинтересованность общим делом молодых рабочих заставляют Поликанова подобреть, потеплеть, заметить то, чего раньше он не замечал. Сначала о Широких одобрительно подумал: «Работяга!» Потом обнаружил, что и правда плотина ветхая и лучше будет, если ее заменят. Затем, скрываясь и стесняясь, тайно ото всех, через газету, которую ранее пренебрежительно называл «стенухой», сам делает ценное рационализаторское предложение.

Образ Поликанова — характернейший пример того, как социализм одерживал победу в сознании наиболее отсталой части рабочего класса, как практика социалистического строительства ломала у них старые представления об обществе и людях, как воспитывала хозяйское отношение к фабрике, творческое отношение к труду, наконец, порождало могучее чувство коллективизма.

О том, как в упорной борьбе с отсталостью, бюрократизмом и вредительством классовых врагов рождался и зрел на фабрике рабочий коллектив, Ис. Гольдберг рассказывает подробно. Сначала за Поликановым, за стариками пошло большинство, а предфабкома Савельев формально-бюрократически отнесся к своим обязанностям, не подумал о привлечении всех рабочих для решения дальнейшей судьбы фабрики. Движение за коллективное решение вопроса о реконструкции началось снизу, только результаты его оказались для многих неожиданными: люди сами превращались постепенно из противников в сторонников нового на фабрике.

Нескончаемый брак продукции из-за плохого, износившегося оборудования, размыв плотины, поджог кулаками новых корпусов фабрики, наконец, реальные улучшения условий труда и быта — все это заставляло рабочих задумываться и прислушиваться к голосу коммунистов, которые не уставали разъяснять, что только общими усилиями, коллективно, организованно можно добиться высокого качества изделий, ликвидировать последствия аварий и вредительства. Рисуя перелом, происходивший в сознании отдельных рабочих, создавая полные движения массовые сцены, показывая, как рабочий коллектив с каждым новым шагом все увереннее и решительнее берет в свои руки будущее фабрики, Ис. Гольдберг правильно подчеркивает всеобщность и массовость созидательного подъема, охватившего в те годы всю страну.

«Поэма о фарфоровой чашке» — остроконфликтное, сюжетно-занимательное произведение. Сын бывшего хозяина фабрики Вавилов приезжает из Москвы на фабрику, чтобы… инспектировать ее, проверять и определять, нужны ли, оправдывают ли себя требуемые большие капиталовложения? Старики-рабочие жаждут видеть фабрику хорошей, работающей без брака, и… рьяно противятся ее перестройке, не хотят никаких новшеств, боятся их; молодая работница, еще девчушка, обманутая парнем, пытается покончить жизнь самоубийством; Карпов мучительно ревнует Широких — все это такие конфликтные узлы, которые двигают, развивают события, делают сюжет романа динамичным и напряженным.

Ис. Гольдберг хорошо дает почувствовать читателю, что в основе борьбы за реконструкцию фабрики лежат классовые столкновения. Сын фабриканта Вавилов явно желает помешать экономическому строительству, потому он против планов Широких, хотя и прикрывается разглагольствованиями о государственных интересах. Для кулаков фабрика — красная зараза, которая «портит» деревенскую молодежь, они ее ненавидят тихо и люто. Поджог новых корпусов фабрики — дело их рук. Вольно или невольно Вавилова и кулаков поддерживают невежды, гуляки и пьяницы, злопыхатели, люди политически беспечные, обюрократившиеся.

Мастер Черепахин, ревниво сохраняющий свои производственные секреты, горновщик Федюшин, все еще пресмыкающийся перед бывшими хозяевами, старики с их пристрастием к привычному, с их недоверием и скептицизмом, Карпов с его индивидуализмом, наконец, всякого рода гуляки и лодыри, политически беспечные люди, которые думают, что борьба закончилась, — вот сила, с которой не так просто бороться. Ис. Гольдберг не делает нажима на разоблачение и обличение вредителей, классовых врагов. Вавилов приехал барином на фабрику и уехал самоуверенный и неуязвимый. Поджигатель арестован, но поджог выглядит невинной местью за поруганную дочь, о проступке Черепахина, скрывшего от художника секрет красок, по фабрике ходят еще споры, виновен он или нет. Факты эти только на первый взгляд выглядят как умаление роли реально происходившего сопротивления классового врага строительству социализма. В новых условиях Ис. Гольдберг обращал внимание на сложность и трудность борьбы с врагами социализма. Он стремился не просто рассказать еще одну историю вредительства и его разоблачения, а показать, как в сознании таких, как Поликанов, созревала неодолимая тяга к новому, как создавался единый здоровый рабочий коллектив, способный смести все препятствия на своем пути, как рождалось творческое отношение к труду. Появившись в 1930 году, «Поэма о фарфоровой чашке» была первой ласточкой в ряду лучших произведений советской литературы, созданных на фактах социалистического опыта.

Есть еще примечательная особенность «Поэмы» — это ее лиричность, взволнованность, приподнятость. Она подчеркнута и названием романа, и специальными вступлением и заключением, написанными торжественно и празднично, как стихотворение в прозе, и всегда взволнованным описанием самой фарфоровой чашки, где бы и когда бы о ней ни говорилось, наконец, тем, что на ней, после реконструкции фабрики, решено нарисовать портрет вождя народов В. И. Ленина.

«В обед, после ликующего гудка, Никулин взял две обожженные готовые чашки и, неся их на виду, пошел в контору, к директору. Он нес свои чашки сосредоточенно и осторожно, как драгоценность, он нес их как знамя…»

Это были первые чашки с изображением Ильича, это были первые чашки новой фабрики. И об этой победе нельзя было говорить спокойно и буднично «Поэма о фарфоровой чашке» еще не закончена, — писал Ис. Гольдберг в заключение. — Ее закончат неутомимые руки, роющие жирную глину, в сердце земли, мнущие эту глину, заставляющие ее принимать живые формы, творящие из нее вещи. Ее закончит живой, радостный, всепобеждающий труд». И действительно, это звучит в «Поэме» как песня, как гимн. Гимн труженикам, гимн труду.

В свое время критика отмечала и недостатки произведения. Говорилось о схематичности отдельных образов, особенно отрицательных, о прямолинейности в разрешении некоторых конфликтов, о недостатках в языке. Со всем этим можно согласиться. Но те многочисленные бытовые черты и черточки, запечатленные в произведении, поэзия коллективного труда, пафос созидания, которым проникнута вся «Поэма», хорошо передают дух того времени Художественная и исторически-познавательная ценность произведения неоспорима.

Внимательно следил М. Горький за развитием литературы в Сибири. Естественно, он не мог не заметить и такого писателя, как Ис. Гольдберг. Перечисляя лучшие произведения советской литературы о «социалистическом заводе», М. Горький назвал и «Поэму о фарфоровой чашке». Иначе и не могло быть. А когда сибиряки отмечали в 1933 году тридцатилетие творческой деятельности Ис. Гольдберга, М. Горький писал ему:

«Дорогой Исаак Григорьевич! Примите мой искренний и почтительный поклон. Мне кажется, что я довольно четко и живо могу представить себе, что значит и сколько требует сил тридцатилетняя работа в области литературы за пределами внимания литераторов и критиков «центра». Известно, что иные критики и литераторы отличаются постоянным и непонятным безразличием по отношению к литературе областей и союзных республик».