Поэтесса
Шрифт:
Просто власть не должна ограничивать страну собой.
О том, что, возможно, наша власть не доросла до народа, живущего при демократии, я говорить не стал. Но – подумал.
Мы помолчали совсем недолго, и Аркадий, глядя куда-то в сторону, проговорил:
– Одного не могу понять. Почему вы, художник, пытаетесь во всем разобраться, а политики, похоже, нет? – и по крайней мере часть ответа на его вопрос была для меня очевидна:
– Настоящий художник старается сделать мир лучше.
И для этого приходится разбираться в том, какой он, этот мир, на самом деле.– Но для этого, Петр, у вас нет достоверных источников информации.
– А газеты? – ответил Аркадию я первое, что пришло мне в голову.
Хотя мог бы рассказать о сотне самых разных людей,
– Толку-то от этих газет, – вздохнул Аркадий.
– Средства массовой информации, это обратная связь любой функциональной системы, – возразил я. Впрочем, довольно вяло. – От газет нет толку только в одном случае.
– В каком?
– Когда плохое государство создает людям плохие газеты.– Знаете, Петр, по-моему, многие скажут вам, что их все это не интересует. – Аркадий, это не интересует только тех, кому безразлично то, в каком мире будут жить их дети.
– Петр, вы хотите что-то изменить в России?
– Да.
– Тогда, возможно, вас сочтут сумасшедшим.
– А если я смогу когда-нибудь ясно и вразумительно объяснить людям, почему я хочу это сделать?
– Тогда вас сочтут сумасшедшим совершенно точно…– …Скажите, Петр, – Аркадий переключился, наверное, посчитав, что серьезных вопросов и ответов пока хватит для нас обоих, – вы были женаты?
– Да, – ответил я, – я был женат трижды.
И все три жены оставили меня из-за моего беспробудного пьянства.
– Теперь, похоже, вы бросили пить.
Что-нибудь в личном плане изменилось?
– Да.
После того как я бросил пить, появились не только женщины, которые оставляли меня, но и женщины, которых оставлял я.И напоследок Аркадий задал мне один очень сложный вопрос:
– Зачем вам все это надо? – и я ответил совершенно честно:
– Не знаю……Когда мы вернулись в зал, я увидел Ларису, что-то обсуждавшую с кандидатом в депутаты. И форма их обсуждения вполне подходила под определение «оживленно».
Во всяком случае, разговаривали они довольно бойко – как люди, обсуждающие что-то по-настоящему интересующее их.
Начала их токовища я, разумеется, не слышал, но продолжение уверило меня в том, что они нашли понятную обоим тему:
– …В фойе мы разместим выставку детского рисунка, а перед началом концерта вы вручите детям призы.
– Я и дети – великолепная находка, Лариса Павловна!
Это не какая-нибудь там национальная идея, – в этот момент и Лариса, и кандидат в депутаты одновременно оглянулись и увидели меня, слушающего их. Мне показалось, что кандидату стало чуть неловко, а Лариса, деловито кивнув мне, указала рукой, державшей авторучку, на рояль:
– Взгляни, я там тебе оставила записку с очередными предложениями.
Я кивнул в ответ Ларисе, и отприбыл от их творческого междусобойчика.
И подойдя к роялю, за которым еще совсем недавно сидела Лариса, обдумывая предложения по организации предвыборной компании владельца пивных заводов и сетей специализированных магазинов, понял, что ее мысль работала в самом лучшем на свете направлении.
На листке бумаги в клетку были выписаны слова, сочиненные моей поэтессой для меня:Отбросив все сомненья на закланье,
Оставив все текущие дела,
Хочу с тобою встретиться в желании.
Переплести и души, и тела…
…Время общения с кандидатом в депутаты подошло к концу, и прощались мы как закадычные друзья.
А когда напоследок я, чувствуя, что в глупости переборов не бывает, внес предложение:
– На концертах мы можем организовать лотерею. Разыграем подарочные бутылки с пивом на этикетках которых будут ваши предвыборные портреты, – то удостоился искренней похвалы:
– Вот видите, Петр, с вами, оказывается, можно разговаривать серьезно.
А то, что вы говорили раньше – это, знаете, спорная правда.
В ответ на эти слова кандидата в депутаты я промолчал, потому что знал, что спорной считает правду только тот, кто ее не любит.– Хорошо пообсуждали дела, – сказал кандидат в депутаты, выходя на крыльцо
и пожимая мне руку на прощанье, хотя его лицо говорило: «На кой черт я сюда приперся?»Да и вообще, за все то время, что шли наши переговоры, пивному королю ни разу не удалось стать просто человеком. Он все время был богачом…
…Уже садясь в машину, будущий крупный чиновник очень серьезно пообещал:
– В самое ближайшее время увидимся! – Но я, как и всякий человек, не только существующий, но и живущий в России, не придал его словам никакого значения.
Российские чиновники дают слово не для того, чтобы его сдержать, а для того, чтобы его дать.
А потом – забыть.Я давно заметил, что мне совершенно неинтересно то, что говорят российские чиновники.
Хотя бы потому, что российский чиновник – банальный врун.
И – небанальный лжец……Но это было еще не все.
Аркадий, прощаясь со мной, задал мне самый неприятный вопрос, какой только можно было задать россиянину.
А может, только россиянину и нужно задавать такие вопросы:
– Россия умрет? – В ответ я вынужден был подбирать слова, как подбирают дешевые очки – не для того, чтобы видеть лучше, а для того, чтобы просто видеть:
– А разве такая страна, как Россия, есть?
Разве можно назвать страной то, где нет правоохранительных органов и армии? То, где нет системы образования и здравоохранения?
А главное, то – где нет суда? И значит – нельзя найти правду.Страна – это живой организм, и, чтобы жить – она должна развиваться.
Но нельзя развиваться там, где чиновники удушат не то что большой, но даже самый маленький бизнес.
Коррупция укорачивает людей на величину себя.
Россия не умрет только в том случае, если перестанет мешать людям заниматься тем, без чего и люди, и Россия обойтись не могут.
– Заниматься чем? – по-моему, Аркадий задал этот вопрос не потому, что не знал ответа на него, а для того, чтобы дать мне возможность поставить точку.
И я поставил многоточие:
– Делом.– Петр, вы очень умный человек.
Я вам завидую.
– Не завидуйте, Аркадий.
Быть умным – это проблема…– …Петр, вы ни разу не заговорили о деньгах.
Вам что – так много платят за ваши картины, что деньги вас не интересуют?
Мои картины действительно покупают, хотя я никогда не уговариваю людей делать это.
Уговаривают купить свои картины только те художники, которые пишут картины для того, чтобы получить за свои картины деньги.
Я пишу картины не для того, чтобы их продать, а потому, что не могу не писать их.– Иногда мне платят так много, что можно предположить, что я умер в ХIХ веке; иногда – так мало, что можно предположить, что в ХХI веке я жить не собираюсь, – ответил я Аркадию, и подумал: «А ведь действительно, я ни разу не подумал о деньгах.
Кстати, ведь и вправду заплатят.
Возможно – за пивные этикетки.
Не за то, что я мог и должен был сделать, а за то, что я делать был не должен…»…И уже совсем – напоследок:
– …Петр, вы – художник, писатель…
Почему вы не отказались от участия в компании моего шефа? – и мне в очередной раз пришлось задуматься в ответ: «Действительно, может, то, что я делаю – глупо?
Впрочем, если бы я не делал глупостей так много, меня вполне можно было бы считать умным».Но ответить Аркадию мне пришлось не так, как я думаю, а так, как есть на самом деле: – Если художники и писатели не попытаются сделать наших политиков лучше – наши политики останутся такими, как есть…
…Потом Аркадий подошел к Ларисе, что-то сказал ей тихо, она кивнула в ответ, и машины оставили двор клуба современного творчества «Белый конь», унося своих пассажиров в ведомую только им жизнь.
А мы с Ларисой остались наедине с нашей жизнью, и я спросил ее:
– Что тебе сказал начальник охраны пивного короля?
– Он сказал, чтобы я берегла тебя.
– Почему это?
– Потому, что стране ты нужнее, чем любая «партия власти».
– Еще почемее?
– Потому, что, по его мнению, любую «партию власти» можно заменить.
А тебя заменить некем…