Поэтесса

Но я ничего не смог сказать.

Вот так мы и стояли втроем.

Молча.И я понял, что он любит ее.

Я понял это по тому, как он встал между мной и Ларисой, слегка заслонив ее.

Защищая ее от меня.Защищая ее и свою любовь к ней от моей любви…

– …Я знаю многое о вашем прошлом, – он нарушил молчание.

Наверное, потому, что мужества в нем оказалось больше, чем во мне.

И мне ничего не осталось, как ответить:– Никого не интересует прошлое того, у чего нет будущего.

– Я могу что-нибудь сделать для вас?

– Нет, – ответил я.

– Может, вам нужны деньги?

– Нет.

– Н-да.

Вы – второй из моих знакомых, которому не нужны деньги.

Возможно, у вас ко мне есть какие-нибудь вопросы?

– Есть.

– Я готов ответить на любой ваш вопрос.

– Скажите, а кто – первый?

– Что – первый?

– Кто первый ваш знакомый, которому не нужны деньги? – спросил я, и Ларисин избранник, очень внимательно посмотрев на меня, пожал плечами, словно речь шла об очевидном и известном всем и каждому:– Билл Гейтс…

– …Вот моя визитная карточка.

Если понадобится, звоните в любое время.

– Не понадобится, – сказал я. И он тихо ответил мне:– Если не понадобится – все равно звоните…

34

…Подъезд, в котором я живу и работаю, обыкновенный для подмосковной пятиэтажки: два алкоголика, милиционер, три молодых мамы, две женщины легкого поведения, три – тяжелого, средний бизнесмен, два мелких торгаша, четыре гражданина из братских республик и пять пенсионерок.

Женщины легкого поведения отличаются от женщин тяжелого поведения тем, что никогда не ругаются по поводу того, что тарифы ЖКХ опять поднимаются.

Интеллигенции, если с огромной натяжкой не причислить к этой прослойке меня, нет.

Как и во всей стране.

Машина во дворе у нас разные, от «Жигулей», именуемых «Ладами» до «Мерседеса», и в количестве, вполне достаточном для того, чтобы бабки-пенсионерки ругали автовладельцев на чем свет стоит.

Среди этих машин была и «Хонда» моего старшего сына, которую он оставил под окнами моей мастерской со словами:

– Посторожи.

– А если что-то случиться?

– Не переживай, папочка, – все застраховано.

– Да, – ответил я сыну, хотя в душе усомнился в том, что на свете действительно застраховано все.И – ото всего…

…В погоде был такой же бардак, как и во всем остальном, и осень, слегка похолодив природу, оголив деревья и покрыв асфальт мрачными лужами, куда-то запропастилась, вернув тепло до такой степени, что женщины поснимали осенние колготки…

…Я курил на лавке у подъезда, когда во двор въехала черная «Мазерати», за рулем которой сидела Лариса.

Она вышла из машины, а я поднялся со скамейки, и мы оба молча смотрели в глаза друг другу.

– В этой жизни я любила только тебя, – прикончила молчание Лариса, и я ответил единственное, что мог ответить на эти слова:– После моей смерти можешь считать себя моей вдовой.

– Если бы у тебя было много жизней, одну из них ты посвятил бы мне? – по тому, что было непонятно, говорит Лариса серьезно или шутит, мне стало ясно, что она спрашивает серьезно.

– Я и одну жизнь не сумел посвятить тебе.

– Ну, а все-таки?

Как бы ты поступил?

– Не знаю.

Я ведь и сейчас, сегодня – не знаю, как потупить?А только тот, кто знает, как нужно поступать каждый день, понимает – как нужно поступать каждую жизнь…

– …У тебя был один-единственный недостаток – ты хотела стать моей женой, – прошептал я, и Лариса, погладив крыло своей «Мазерати», ответила мне так же тихо: – А у тебя был единственный недостаток – ты не хотел быть моим мужем…

– … Теперь у тебя все хорошо, Лариса.

Во всяком случае, у тебя есть все.

– Он дал мне все, – ответила теперь уже бывшая моя поэтесса, а потом – прибавила:– А ты дал мне все остальное.

– Раз уж ты здесь, Лариса, зайди, – проговорил я, сам не зная – ни чего желая, ни – на что рассчитывая.

– Я не войду в твой дом.

– Почему? Раз уж ты приехала.

– Потому, что ты не можешь потом пойти в мой дом.

И если я зайду к тебе, это будет предательством и по отношению к тебе, и по отношению к нему.

Поедем в лес.

– Нет, Лариса.

– Почему?

– Потому, что в лесу я могу захотеть затащить тебя на заднее сиденье, а ты можешь не удержаться и позволить мне это сделать.И это станет предательством и по отношению ко мне, и по отношению к нему, и по отношению к тебе.

– Поедем в лес! – повторила Лариса, и я почувствовал то, как она изменилась.

Передо мной была женщина, научившаяся приказывать.

И это был не приказ барина холопу, а приказ генерала полковнику.Генерала, принимавшего на себя ответственность за то, что произойдет в дальнейшем.

Лариса была красивой и талантливой женщиной, а значит, красота ее была агрессивной. Красотой, достигающей своей цели.

– Ты понимаешь, что я буду делать с тобой, если мы поедем в лес, Лариса?

– Понимаю, – ответила бывшая моя поэтесса, опустив глаза:– Будешь меня ларисить…

…«Мазерати» вернула нас в мой двор через час. Вернула каждого из нас в свой мир.

– Ну, ты скажи: быть богатой – это очень приятно?

– Ага.

Одни проблемы.

Раньше у меня было два брючных костюма: один светлый и один темный – и я всегда знала, что надеть.А теперь одежды шесть шкафов, а, не поверишь, надеть нечего.

– А как твои дела? – Как и были, – ответил я, – только иногда хочется напиться.

И, услышав мои слова, Лариса вытащила из кабины гитару и, облокотившись на полировку автомобиля, тихо наиграла мотив:

…Ты мне говорил о разном.

Ни разу за веки кои,

Не спутав запой с оргазмом.

Не спутав оргазм с запоем…

– Это было о тебе, – проговорила Лариса, перебирая при этом струны. – А это – обо мне:

Клетка из золота, словно из стали…

Жду в воскресенье – не Воскресенья…

Мы были – любовники…

Стали друзьями…

Невероятно!..

Какое паденье!..

Красивая, умная, богатая женщина, имеющая возможность выбирать себе зал, импровизируя, устроила свой шутливый микро-концерт посреди замусоренного двора для меня.

Одного – меня.И я был благодарен ей именно за это мгновение.

А потом ей стало пора.

И она на прощанье спросила:

– Ты будешь завтра дома? – и я ответил ей честно:

– Не знаю, милая.

– Почему?– Потому, что на свете ничего завтрашнего еще ни разу не было.

Лариса сделала мне подарок тем, что показала, что наша последняя встреча, возможно, не последняя.

А значит, моя последняя судьба – не последняя тоже……Каждый раз, уходя от меня, она уносила рюкзак ласковых и нежных слов, которые я говорил ей, иногда невпопад, но ни разу не завязав узла на душе…