Поэтические воззрения славян на природу - том 1
Шрифт:
Весною, когда земля вступает в брачный союз с небом, поселяне празднуют в ее честь Духов день; они не производят тогда никаких земляных работ, не пашут, не боронят, не роют земли и даже не втыкают кольев, вследствие поверья, что в этот день земля — именинница и потому надо дать ей отдых. [309] Больные лихорадкою отправляются на то место, где, по их мнению, пристала к ним болезнь, посыпают вокруг себя ячменной крупою и, кланяясь на все стороны, говорят: «прости, сторона мать сыра земля! вот тебе крупиц на кашу» и уверены, что земля простит их и избавит от лихорадки. [310] «Выздороветь, исцелиться от болезни» на старинном языке выражалось словами: получить от Бога прощение. Иногда выходят больные на перекресток, падают ниц и просят мать сыру землю исцелить их от недуга. В Нижегородской губ. крестьяне, получившие при падении наземь какое-нибудь повреждение или ушиб, ходят прощаться на то место, где упали, т. е. молить наказующую землю о прощении. В разных сторонах Руси жницы, окончив работу, катаются по ниве, приговаривая: «нивка-нивка! отдай мою силку, что я тебя жала, силку роняла». [311] Эта обращенная к земле просьба: воротить силу, потраченную на жнитве, напоминает греческое сказание о великанах, которые, падая в пылу битвы, как только прикасались к матери-земле, тотчас же восставали с новою силою. На вешний Юрьев день также в обычае у наших крестьян кататься по нивам; [312] болгары и сербы, заслышав первый гром весною, валяются по земле и трутся спинами, чтобы кости не болели; то же соблюдается и в Германии. [313] Земля, смоченная слюною (метафора (74) дождя), признается средством, заживляющим раны; [314] при головной боли берут из родника песку и прикладывают к голове с приговором: «как здорова земля, так бы моя голова была здорова!» [315] Как всеобщая кормилица, земля есть источник сил и здоровья; она же растит и целебные травы. Тот, кто приступает к собиранию лекарственных зелий и кореньев, должен пасть ничком наземь и молить мать сыру землю, чтоб она благоволила нарвать с себя всякого снадобья; мольба эта обращается к ней в такой эпической форме:
309
Совр. 1856, XI, смесь, 7.
310
Сахаров., II, 14.
311
Терещ., IV, 134; Цебриков, 286.
312
Киев. Г. В. 1850, 20.
313
Cрп. рjечник, 103; Каравел., 241; Die G"otteiwelt, 197. Земля, взятая с могилы, умиряет скорбь по усопшему. — Нар. сл. раз., 158.
314
Украин. мелодии Марковича, 108.
315
Послов. Даля, 429.
Чтобы нечистая сила не поселилась в нивах и не выжила с пастбища стад (т. е. не повредила бы тем и другим), хозяева в августе месяце выходят раннею зарею на поля с конопляным маслом и, обращаясь на восток, говорят: «мать сыра земля! уйми ты всяку гадину нечистую от приворота и лихого дела»; затем выливают на землю часть принесенного масла. Обращаясь на запад, продолжают: «мать сыра земля! поглоти ты нечистую силу в бездны кипучие, в смолу горючую»; на юг произносят: «мать сыра земля! утоли ты все ветры полуденные со ненастью, уйми пески сыпучие со мятелью» и наконец на север: «мать сыра земля! уйми ты ветры полуночные со тучами, содержи (сдержи) морозы со мятелями». За каждым обращением льют масло, а в заключение бросают и самую посудину, в которой оно было принесено. [316] У литовцев в эпоху язычества было обыкновение приготовлять осенью (после уборки хлеба) пиво и часть его выливать на землю с такою мольбою: «Zevenyle ziedekle, pakyiek musu ranku darbus!», т. е. цветущая Земля! благослови дело рук наших. [317] Это жертвенное возлияние масла и пива имело символическое значение влаги, проливаемой небом и дарующей нивам урожай; ибо и «масло» и «пиво» были метафорическими названиями дождя. Увлаженная дождем земля сулила обилие, богатство и счастие; потому, при избрании кошевого, если на ту пору случалось быть ненастью, казаки мазали голову избранного грязью, почитая это за доброе предзнаменование. [318]
316
Сахаров., II, 47.
317
D. Myth., 231.
318
Ч. О. И. и Д., год 2, VI, 18: «История о казаках запорожских».
По свидетельству Дитмара (1018 г.), славянские жрецы, нашептывая какие-то слова, раскапывали пальцами землю, и по встречающимся приметам гадали о будущем. [319] Народные русские сказки упоминают о старинном обычае: произнося клятву, есть землю, чтобы таким действием еще тверже скрепить нерушимость (75) произносимого обета или справедливость даваемого показания. [320] По словам Вадима Пасвека, на Украине бывали примеры, когда клятва скреплялась целованием земли, и такая клятва почиталась самою священною. Он приводит пример, как один украинец требовал от своего сильно обиженного противника: «целуй землю и клянись, что ты не будешь мне мстить и что мы останемся друзьями». Тот поцеловал землю и остался верен своему обещанию. [321] Хроника Дитмара говорит, что славяне при утверждении мирных договоров подавали пучок сорванной травы или клок обрезанных волос; трава, как волосы матери-земли, и волоса, как метафора травы, употреблялись здесь за символические знамения самой богини — в удостоверение того, что мир будет соблюден свято и границы чужих владений останутся неприкосновенными. [322] В старину на Руси, вместо обыкновенной присяги, долгое время в спорных делах о земле и межах употреблялся юридически признанный обряд хождения по меже с глыбою земли: один из тяжущихся клал себе на голову кусок земли, вырезанный вместе с растущею на ней травою на самом спорном поле, и шел с ним по тому направлению, где должна была проходить законная граница; показание это принималось за полное доказательство. В древлеславянском переводе Слова Григория Богослова, относящемся к XI веку, сделана весьма важная вставка о языческих суевериях, о которых не упоминается в подлиннике; здесь, между прочим, замечено: «ов же дьрьн (дерн) вскроущ (от кроить — резать) на главе покладая присяг творить». [323] Митрополит Евгений указал на свидетельства XVII века из писцовых книг, данных Соль-Вычегодскому монастырю на покосы и пожни: «и в том (споре) им(тяжущим) дан суд, и с суда им учинена вера, и ответчик Окинфенко дал истцу Олешке на душу. И Олешка, положа земли себе на голову, отвел той пожне межу». — «И с суда дана им вера, и ответчик Ерофеенко в том дал на душу старцам и слугам (служкам); и монастырский служка Пронька Михайлов». Память об этом обычае удержалась в народе до позднейшего времени. Покойный Макаров рассказывает такой случай: в Рязанской губ. один простолюдин, оспаривая принадлежность луга, вырезал дернину, положил ее на голову и, оградясь крестом, клялся, перед свидетелями, что если право свое на покос он утверждает ложно, то пусть сама мать родная земля прикроет его навеки. [324] Конечно, тот же смысл грядущего наказания (= смерти), насылаемого богинею Землею за ложную клятву, соединялся и с описанным обрядом хождения по меже. За его религиозный характер прямо говорит та замена, упоминаемая в юридических актах XVI века и узаконенная потом в Уложении, следуя которой обход спорных полей совершался с иконою на голове, а не с землею и дерном. Преимущественно носили иквну Богородицы, которая в христианскую эпоху сменила в народных верованиях древнюю богиню земного плодородия, и это технически называлось: «отводить землю по речистой». [325] Обычай присягать, держа на голове кусок земли, известен и у других племен. Существование его в Венгрии засвидетельствовано документом 1360 года, где он так описан: «Фома и Михаил Ханы, разув ноги и распоясавшись, положили себе на голову глыбу земли и клятвенно подтвердили, что та самая земля, которую они обошли и отвели по означенным межам, принадлежит к их владению». В Оппельн(76)ском земском уставе 1562 года сказано: присяга должна быть принимаема на межах по древнему обычаю, и затем постановлено для крестьян: «крестьяне должны раздеться до рубахи, стать на колени в яме, вырытой на один локоть в глубину, держать на голове дерн, не иметь при себе ни ножа, ни оружия, и таким образом произносить присягу». Взятая с поля глыба и дёрн были символами матери-земли, а с тем вместе и поземельной собственности; по всему вероятию, как было у других народов, так и у нас — при уступке и продаже полей и пашней кусок земли или дерн передавался из рук в руки от продавца покупщику, как видимый знак перехода права владения от одного лица к другому. На это указывает старинное выражение: продать в дернь или одерень, т. е. продать в полную и вечную собственность. У римлян, в случае тяжбы о поземельном владении, противники отправлялись на спорное поле, брали из него глыбу и приносили к претору, который должен был рассудить их; у германцев в подобном случае также вырывали глыбу из спорной земли, приносили пред феодала и, вступая в судебный поединок, прикасались к ней своими мечами. [326] От общего представления о Земле народ земледельческий переносит свое религиозное почитание на отдельные родовые участки, подобно тому как культ огня склонился к обоготворению домашнего очага; земля, на которой селился род, которая возделывалась его руками и которая действительно была его кормилицей, становилась ему родною. Уходя на чужбину, древние предки наши брали с собою горсть родной земли и хранили ее, как святыню: обычай, доселе соблюдаемый болгарами. [327] К ней тяготели общие интересы родичей; даруя им необходимые средства жизни, она тем самым привязывала их к определенной местности и теснее скрепляла семейный союз. Самая торжественная клятва побратимства у скандинавов произносилась с коленопреклонением под полосою вырезанного дерна: чрез этот обряд чужеродцы становились братьями, как бы вскормленные одною матерью. С словом земляк до сих пор соединяется у нас что-то родственное, близкое. (77)
319
Макуш., 102.
320
Н. Р. Ск., IV, стр. 8; Эрленвейн, стр. 165.
321
Путев. Записки, 151 — 2.
322
Макуш., 155.
323
Изв. Aк. H.,IV,310.
324
Вест. Евр. 1813, XIII, 28–39; Речь Колмыкова о символизме права — при Крат. отчете о состоян. СПб. университета за 1837 — 8 академ. год, 81–84; Труды и Лет. О. И. и Д., IV, 197 — 8.
325
Юрид. Ак., 16,18, 20,32; Уложение, гл. X, стат. 236 — 7.
326
Речь Колмыкова, 75–77,80, 86–90; D. Rechtsalt., 110–121.
327
Миладин., 525.
IV. Стихия света в ее поэтических представлениях
Солнечный свет дает возможность видеть и различать предметы окружающего нас мира, их формы и краски; а темнота уничтожает эту возможность. Подобно тому зрение позволяет человеку осматривать и распознавать внешнюю природу, а слепота погружает его в вечный мрак; без глаз так же нельзя видеть, как и без света. От того стихия света и глаза, как орудие зрения, в древнейшем языке обозначались тождественными названиями: а) зреть, взор, зоркий, зорить — присматриваться, наблюдать, прицеливаться, зорька — прицел на ружье, обзариться — промахнуться из ружья, зырить — зорко смотреть, зирять — оглядываться, зирк — глядь, зирок = зрачок, зорный — имеющий хорошее зрение, и зо(а)ря, зирка (малор.) — звезда, зирка с метлою — комета, зо(а)рница (зирныця, зарянка) — утренняя или вечерняя звезда, планета Венера; зарница — отдаленная молния = малор. блискавиця, которой приписывают влияние на созревание нив и которую потому называют хлебозоркою (глагол «зреть, со-зревать» указывает на мысль, что поспевающие хлеба, окрашиваясь в желтый, золотистый цвет, чрез то самое уподобляются солнечному блеску; зрелый — собственно: светлый, блестящий); зорить — о молнии: сверкать и помогать вызреванию нив; зорить — прочищать, прояснять, наприм., «зорить масло» — дать ему отстояться, очиститься (зазорить — зажечь, засветить свечу, зарный (свето-зарный) — горячий, страстный, зарево — отражение пламени, зорко (вятск.) — ясно; дозор — присмотр и дозоры (перм.) — зарница. Слово зрак, означающее у нас глаз, у сербов значит: солнечный луч, подобно тому как у немцев stern — и звезда и зрачок глаза. В Краледворской рукописи: «zira (светить) jasne slunecko»; литов. zereti — блестеть, сиять, [328] о) Видеть и серб. виддело — свет; с) малор. бачыть — смотреть и санскр. bhas — блистать и видеть; [329] d) другой малор. глагол дивитьця — смотреть и санскр. корень его div — светить, divan — день. На эту древнейшую связь понятий света и зрения в слове «дивитьця» указывает на(78)родная загадка о месяце, в которой почти каждое слово есть метафора: «лысый вил криз забор дывитця (вар. загляда)», [330] т. е. месяц, в виде быка, смотрит или проще — светит сквозь забор, е) В следующем поверье слово глядеть употребляется в значении «светить»: если, замечают крестьяне, новый месяц обглядится до трех дней, то во все время до следующего нарождения этого светила будет стоять ясная погода; а если на новый месяц польет дождь и тучи помешают ему оглядеться, то в продолжение четырех недель погода будет дождливая. В заговорах находим такое обращение к звезде: «ты заглянь, звезда ясная, на двор к рабу божьему», [331] f) Бельмы — глаза, от слова белый = светлый; зеница (ока = зрачок), зенки, зенькй — глаза и зенка — стекло [332] от глагола зе(и)ять — блестеть: здесь глаз сближается со стеклом на том же основании, на каком ясное небо названо было «стеклянною горою», g) Луна, луниться — светать, белеть и лунить — хлопать глазами. [333] Постоянный эпитет, сопровождающий очи — ясные, светлые; малорусы говорят: «свитить очима», [334] а в литературной и разговорной речи обыкновенны выражения: сверкать глазами, посыпались искры из очей, и т. п.
328
Обл. Сл., II, 66, 70–72, 248; Доп. обл. сл., 56, 68; Вест. Р. Г. О. 1852, V, 20; О. З. 1850, X, Крит., 45–46; Изв. Ак. Н., IV, 413.
329
Мат. сравн. слов., I, 409.
330
Сементов., 5–6.
331
Ворон. Беседа, 204; Сахаров., II, 14, дневн.
332
Обл. Сл., 19,72.
333
Доп. обл. сл., 104.
334
Номис., 67.
Из такого сродства понятий света и зрения, во-первых, возникло мифическое представление светил небесных — очами, а во-вторых, родилось верование в чудесное происхождение и таинственную силу глаз. Представление светил очами равно принадлежит народам и Старого и Нового Света. Во многих языках Восточного архипелага названия, даваемые солнцу, означают: око дня. [335] Скандинавские поэты солнце, луну и звезды называют глазами неба, и наоборот: глаза человека уподобляют солнцу и луне, а лоб (череп) его — небесному своду, что встречается и в наших старинных рукописях: «яко на небеси светила солнце и луна, гром, ветр, сице и в человеке во главе очи, и глас, и дыхание, и мгновение ока, яко молния». [336] Выше мы привели болгарскую загадку, которая о солнце и месяце выражается, как о глазах дня и ночи. Это уподобление должно было занять подобающее ему место в антропоморфических олицетворениях неба и его явлений. В Ведах солнце называется глазом Варуны (= неба), самое божество дневного света (Savitar) именуется златоглазым, а в некоторых гимнах солнце и луна представляются двумя очами неба. [337] Верховный бог германцев Один (Вуотан) называется одноглазым: в человеческом образе его олицетворено дышащее бурями грозовое небо, с высоты которого солнце, словно громадное всемирное око, озирает землю. Подобно тому у персов оно представлялось глазом Ормузда, у египтян — Демиурга, у греков Зевса. [338] Отсюда в средние века явилось то обычное изображение божества в виде всевидящего ока, испускающего из себя кругом солнечные лучи, которое вошло в церковную символику и удержалось до настоящего времени; на иконах оно доныне рисуется среди облаков. Эпитет «всевидящего» придавался солнцу еще индусами, [339] и эта характеристическая черта постоянно соединяется с ним в народных сказаниях, на которые (79) укажем несколько ниже. Первобытные племена обожали в стихиях их живую творческую силу, и как в самой природе различные явления неразрывно связаны между собою и сопутствуют друг другу, так и в мифических представлениях они нередко сливаются в одно целое. Религиозное чувство древнего человека по преимуществу обращалось к весеннему небу, которое являлось его воображению во всем божественном могуществе: одетое грозовыми тучами, оно вещало в громах, разило в молниях, изливало семена плодородия в дожде и, взирая с высоты на дольний мир ясным солнцем, пробуждало природу к новой жизни. Яркие лучи весеннего солнца возвращались миру вместе с дождями и молниями, и вместе с ними похищались на зиму злыми демонами; от того и в народных поэтических сказаниях мифы солнечные и грозовые взаимно переплетаются и спутываются. Таково греческое сказание об исполинских одноглазых циклопах; в образе великанов арийские народы представляли темные тучи, громоздящиеся по небесному своду; так как громовые удары уподоблялись стуку кузнечных молотов, а молнии — стрелам, то о циклопах рассказывается, что они куют Зевсу молниеносные стрелы. В этой грозовой обстановке солнце представляется как глаз во лбу великана; самое имя циклопов указывает на круглый диск солнца — . [340] Собственно древнейшее представление должно было всем циклопам вместе дать один глаз, как едино на небе солнце, и воспоминание об этом сохранила норвежская сказка. Давно когда-то, повествует сказка, заплутались двое детей в лесу, развели огонь и сели греться. Вдруг послышался страшный треск и затем показались три великана, вышиной с дерево; у всех трех был один глаз, и они пользовались им по очереди: у каждого великана было во лбу отверстие, куда и вставлялся общий всем глаз. Ловкие дети успели одного из великанов ранить в ногу, а других напугать, так что тот, который держал глаз во лбу, уронил его наземь; мальчик тотчас же подхватил его. Глаз был так велик, что не уложить и в котёл, и так прозрачен, что мальчик видел сквозь него все, будто в светлый день, хотя и была темная ночь. [341] Предание это совпадает с греческим сказанием о трех сестрах — старухах Грайях , названных так по их седым (т. е. дымчатым, облачным) волосам; они имели только один глаз = солнце и один зуб = молнию и также пользовались ими поочередно; Персей отнял у них то и другое и возвратил не прежде, как выпытав от них сведения, необходимые для дальнейших его подвигов. [342] Необходимо, однако, заметить, что поэтическая фантазия первобытных народов относилась к явлениям природы с несравненно большею свободою, нежели какую вправе себе дозволить современный поэт. Если с одной стороны она отождествляла совершенно отдельные явления, по сходству некоторых их признаков, зато с другой — единое явление дробила на разные образы, по различию производимых им впечатлений. Как в периодических фазах луны древний человек усматривал погибель старого месяца и нарождение нового, так в закате солнца видел его смерть, а при утреннем восходе приветствовал рождение нового бога; в естественной смене годовых времен представлялась ему смена одного солнца другим: зимнее солнце уступало весеннему, весеннее — летнему, майское — июньскому, и т. дал.
В этих воззрениях, по мнению Шварца, нашла себе опору и басня о многих циклопах, из которых каждый имеет свой глаз во лбу. [343] Предания об одно(80)глазых великанах составляют общее достояние всех индоевропейских народов, а потому не чужды и славянам. [344]335
То же у татар: кюнькарагы — солнце, до слова: глаз дня. — Казан. Г. В., 1852, 40.
336
Щапов, стат. II, 2.
337
Кун, 53; Orient und Occid., год 1, перев. Ригведы, 30,54, 405, 604.
338
D. Myth., 534-6, 665; Симрок, 6, 336; Ж. М. Н. П. 1839, VI, 200. Греческий миф знает еще Зевса трехглазого: два глаза составляют естественную принадлежность человеческого олицетворения, а третий во лбу есть солнце.
339
Ж. М. Н. П. 1845, XII, 136-7.
340
Кун, 68; о представлении солнца колесом смотри в V главе.
341
О.З. I860, X, ст. Бусл., 662; в другой норвежской сказке [I, 24] говорится о старой одноокой бабе, у которой сказочный герой дважды похищает глаз и заставляет выкупать его за дорогие диковинки. Смысл приведенного предания тот, что малютки-молнии, поражая великанов-тучи, освобождают из их власти солнце; подвиг совершается ночью, т. е. в то время, когда дневной свет затемнен облаками.
342
Unsprung der Myth., 192 — 4.
343
Sonne, Mond und Steme, 155.
344
Н. Р. Ск., III, 14 и стр. 134-9; VIII, стр. 256–262.
Итак, дневное, озаренное солнцем небо олицетворялось в образе божества, во лбу которого горит единственный глаз; напротив, ночное небо, усеянное бесчисленными звездами , греки представляли многоглазым Аргусом. Убитый Гермесом, он был превращен Герою в павлина: миф, возникший из поэтического уподобления звездного неба великолепному, блистающему яркими звездочками хвосту павлина. [345] По древнегерманскому сказанию, когда светлые асы убили великана Thiassi, Один взял его глаза и забросил на небо, откуда кажутся они двумя звездами; если допустить догадку Я. Гримма, то эти глаза сияют в созвездии Близнецов. [346] Но еще чаще звезды принимались за очи небесных карликов, в образе которых древний миф воплотил обитающие в облаках молнии. Так как ночной мрак сравнивался с темными тучами, а звезды — с блестящими в них молниями, то отсюда понятен переход к представлению звезд очами карликов. В средние века место этих последних заступили ангелы; в ночные часы они кротко взирают на землю из своих небесных чертогов и охраняют мирный сон человека; в Германии запрещают детям указывать пальцем на звезды, чтобы не уколоть очей своему ангелу-хранителю. [347] Из глаз убитого мальчика мифический кузнец Volundr выковал драгоценные камни, что стоит в связи с уподоблением звезд самоцветным каменьям, рассыпанным по небесному своду; [348] разгоняя облака и туманы, бог-громовник как бы кует эти богатые украшения и прикрепляет их своим молотом к высокому небу. Селене (луне) греки давали эпитет светлоокой = .
345
Sonne, Mond u. Sterne, 279.
346
D. Myth., 686.
347
Sonne, Mond u. Sterne, 145.
348
D. Myth., 1168.
Стих о голубиной книге поведает, что зори утренняя и вечерняя, светел месяц и частые звезды зачались от очей божиих, или по другому варианту — что свет у нас светится от господних очей; [349] с этим согласно любопытное краинское сказание: «Iz pocetka ne biase nista nego Bog, i Bog spavase i snivase. Vieke yjekova mu taj san trajase. Nu sudjeno bi, da se probude. Prenuv se iza sna ozirase se i svaki pogled mu sepromieni u zviezdu». [350] По индийскому преданию, солнце создано из глаз Брамы. [351] Утренняя зоря предшествует восходящему солнцу, точно так, как вечерняя провожает его при закате; она есть только отблеск от сияния его божественного ока. Потому сербы «восход солнца» называют прозором божиим; в народной песне поется, что Бог заповедал трем ангелам сойти на землю.
349
Калеки Пер., II, 287,331 — 6,355; сличи Пам. стар. рус. лит., II, 307: «Беседа Иерусалимская».
350
Эрбен, 257. Перевод: Изначала не было ничего, кроме Бога, и Бог покоился и спал. Века веков продолжался тот сон. Но суждено было ему пробудиться. Очнувшись от сна, он стал озираться, и всякий взгляд его превращался в звезду.
351
Myth. Forsch. und Sammlung, 1832,5–6.
Слово прозор (болг. прозорец, прозорче) имеет один корень с словами зоря, зрак, про-зреть и означает: окно. В нашем языке окно (уменьш. окошко, оконце), как отверстие, пропускающее свет в избу, лингвистически тождественно с словом (81) око (снк. aksha совмещает обозначение); [353] окно, следоват., есть глаз избы. В южной Сибири словом очко называют маленькое окошечко в питейных домах, через которое подают водку. Народная загадка, означающая «глаз», говорит: «стоит палата, кругом мохната, одно окно, и то мокро». [354] С восходом солнца-небо, до той минуты погруженное в ночной мрак, прозревает; на востоке вспыхивает красная зоря, и вслед за нею показывается самое светило. Появляясь на краю горизонта, оно как будто выглядывает в небесное окно, открытое ему богинею Зорею. Болгарская загадка о ночном времени выражается: «у Господа един прозорец, а чрез него той не гледа; [355] а русская о восходящем солнце: «красная девушка в окошко глядит». По словам чешской сказки, Солнце к вечеру ворочается домой западным окном, а поутру выходит странствовать по свету восточным окном. [356] Германцы верили, что бог Воутан озирает землю из окна своего небесного чертога [357] и потому знает все, что творится между людьми. У Гомера сказано, что Гелиос все видит и все ведает. [358] Солнце, Месяц и Звезды — зоркие небесные стражи, от глаз которых ничто не укроется; к ним обращаются герои народных сказок с расспросами во всех трудных случаях жизни: «вы, — говорят они, — светите во все щели, вам все ведомо!» В одной немецкой сказке добрый молодец отправляется искать потерянную сестру и приходит к красавице-Солнцу («eine schone Frau — das war die Sonne»). Она принимает его дружелюбно и дает обещание посмотреть на другой день попристальнее — «und am andern tage hat die Sonne geschienen so hell und so heiss, dass die Matter und das gras verdorrt sind». [359] У всех народов существует убеждение, что небесные боги взирают с высоты на землю, наблюдают за поступками смертных, судят и наказуют грешников. [360] Из этих данных объясняются сказочные предания: а) о чудесном дворце, из окон которого видна вся вселенная, а владеет тем дворцом прекрасная царевна (= Солнце), от взоров которой нельзя спрятаться ни в облаках, ни на суше, ни под водами; b) о волшебном зеркальце, которое открывает глазам все — и близкое и далекое, и явное и сокровенное. Там, где в русской сказке завистливая мачеха допрашивает волшебное зеркальце, в подобной же албанской сказке она обращается прямо к Солнцу. [361] Народные загадки уподобляют глаза человеческие зеркалам и стеклам: «стоят вилы (ноги), на вилах короб (туловище), на коробе гора (голова), на го(82)ре два стекла (или зеркала = глаза)»; [362] сличи: глядильцо — зрачок глаза и гляделка, глядельце — зеркало; [363] то же сродство означенных понятий обнаруживается и словом зеркало (= зерцало, созерцать). В древности зеркала были металлические; а потому мифическое представление солнца зеркалом, известное еще греческим философам, совпадало с уподоблением его золотому щиту, [364] о чем будет сказано в следующей главе. Раскольники уверяют, что в зеркало по ночам смотрится нечистая сила, [365] т. е. во время ночи блестящий щит солнца закрывается демонами мрака. Вероятно, и примета, что разбитое зеркало предвещает несчастие или смерть, указывает на солнечное затмение, когда, по народному воззрению, нечистая сила нападает на это светило и стремится уничтожить его. [366]
352
Срп. н. njecмe, I, 128 — 9.
353
Пикте, II, 254; Rad. ling. slov., 59.
354
Маяк, т. VI, 49 и дал.; Сарат. Г. В. 1844,6: «для празднования Семика выбирают лучший дом в селе, ставни окон (которого) выкрашены зеленою краскою, и по широте ставней намалевано черною краскою подобие лица: это изображение солнца… Замысловатая русская символика, в этом изображении видит отношение окна к солнечному свету, входящему в дом через окно». Малорусская загадка обозначает окно, дверь и печь в следующих выражениях: одно просить: свитай. Боже! друге просить: смеркай, Боже! трете мовить: мени все одно, як в день, так в ночи!» (Сахаров., II, 107).
355
Из рукописи, сборн. Каравелова.
356
В числе других имен, присвоенных солнцу в санскрите, оно называется также «окном небесных пиров». — О.З.1852, XI, ст. Бусл., 38.
357
Лонгобардская сага рассказывает, что вандалы молили Гводана о победе над винилами; бог отвечал, что дарует ее тем, которых прежде увидит при своем пробуждении. Покровительствуя винилам, Фрея научила их, чтобы рано поутру обратились они на восток к окну, из которого обыкновенно смотрит Гводан. — Die G"otterwelt, 133.
358
Одиссея, XI, 109.
359
Zeitsch. f"ur D.M.,1,312.
360
D. Myth., 124 — 5; H. Р. Лег., стр. 183 — 9. В средневековом сказании об Александре Македонском приведены слова Дейдамия: «Бог все ведает, пред ним ничто не утаено; солнце, месяц и звезды суть очи его». — Моск. Телегр. 1832, XXIV, 561.
361
H. Р.Ск., VII, 41; VIII, стр. 655-9 и 565-6; Ган, 1,51; II, стр. 138.
362
Сличи Сементов., 9.
363
Обл. Сл., 38.
364
Sonne, Mond u. Sterne, 13.
365
Воронеж. Г. В. 1850,21.
366
Пузин., 164.
Не только с солнцем, но и с месяцем и звездами соединялась мысль о небесных окнах. Небо, по народному выражению, — терем божий, а звезды — окна, из которых смотрят ангелы. [367] Связывая это представление с верою в зависимость судьбы человеческой от звезд, поселяне наши утверждают: как только народится человек, то Господь тотчас же велит прорубить в небе окошечко и посадит к нему ангела наблюдать за делами и поступками новорожденного в продолжение всей его жизни; ангел смотрит и записывает в книгу, а людям кажется, что то звезда светится. А когда человек умрет — окно запирается и звезда исчезает = падает с неба. [368] Малорусские колядки изображают светила дня и ночи — окнами в небесном храме:
367
Послов. Даля, 300, 1029.
368
Смолен. Г. В. 1853, 7.
В первый день Светлой недели, встречая весну, крестьяне выходят в поле смотреть с пригорков на игру лучей восходящего солнца и, как скоро оно покажется на краю горизонта, начинают причитывать:
Солнышко-вёдрышко,Выгляни в окошечко!Причитанье это обращают к солнцу и тогда, когда темные тучи заволокут небо и настанет ненастье; на Украине говорят: «Сонечко, Сонечко! одчини, боже, виконечко». [370] В народной сказке, замечательной по свежести древнемифических представлений, Иван-царевич, будучи преследуем злою ведьмою, скачет к теремам Солнцевой сестры (= Зори) и просит укрыть его: «Солнце, Солнце! отвори оконце». [371] Приготовляя с вечера опару для поминальных блинов, крестьянки становятся против месяца и шлют к нему такое воззвание: «Месяц, ты Месяц, золотые твои рожки! выглянь в окошко, подуй на опару». [372] По преданию русского народа, сам Бог нау(83)чил человека делать окна. Долго люди не знали, как бы предохранить себя от непогоды и стужи; наконец черт ухитрился и выстроил для них избу: всем бы хороша — и тепло, и уютно, да темно, хоть глаз выколи! Сколько ни возился лукавый, а этому горю не помог. Но явился Господь и прорубил окно; с тех пор люди стали строить избы с окнами. [373] Это один из древнейших мифов, примененный позднее, при забвении метафорического языка, к жилью человека. В грядах зимних облаков нечистая сила созидала свои постройки, помрачающие светлое небо (см. гл. XXI); но весною являлся бог-громовник, рубил молниями тучи и давал миру свет, или, выражаясь метафорически, прорубал окно в небесном чертоге.
369
Киев. Г. В. 1851, 17; см. во II главе, стр. 79.
370
Номис., 7; Вест. Евр. 1821, III, 199.
371
Н. Р. Ск., VI, 57.
372
Сахаров., II, 72.
373
Н. Р. Лег., стр. 153; Лат. рус. лит., кн. II, 101; Основа 1861, VII, 60.
Называя солнце глазом, народ невольно должен был соединить с его закатом мысль о сне, смежающем очи, а с восходом — мысль о пробуждении. У индейцев Северной Америки встречаем следующее любопытное поверье: когда бог Солнце закрывает свои очи, тогда наступает темная ночь, [374] подобно тому, как человек, зажмуривший глаза, лишается света и возможности видеть, различать предметы. У нас это представление выразилось в пословице: «чем черт не шутит, когда бог спит», т. е. ночью, когда перестает светить солнце и всем овладевает нечистая сила мрака. [375] Малорусы о солнце, скрывшемся на западе, говорят: «солнце сточило»; [376] по пословице «солнце днем работает, а ночью отдых берет». [377] Сербы убеждены, что не следует говорить: солнце зашло или село, а «смирило се (легло на покой) сунце». [378] «С Успеньева дня (15 авг.), говорят великорусские крестьяне, солнце засыпается», [379] т. е. ночь удлиняется, а день становится меньше. Выражение: «солнце садится», употребительное и в других языках, указывает на стул, седалище, на котором отдыхает божество от дневных забот; закат солнца в др. — вер. — немецком — sedalkanc, англос. setelgong; наряду с словом sedal Гримм ставит выражение kadam, ср. вер. — нем. gaden — cubiculum. Утомленное Солнце жаждало к вечеру успокоения и не только садилось, но и возлегало на постель и предавалось сну: «muss doch zu ruste (слово это означало и покой, и захождение солнца) gehen, so oft es abend wird, der schone himmelsschild»; простой народ в Германии боялся в старину говорить о солнце, что оно заходит, а выражался: «sie gieng zu rost und gnaden». По литовскому сказанию, Вечерняя Звезда, заступающая место Зори, приготовляла богу дневного света мягкое ложе. Поутру Солнце пробуждается — erwacht, и греческая Эос (утренняя зоря) встает с постели Тифона, своего бессмертного супруга. [380] Наоборот, месяц и звезды бодрствуют ночью и удаляются на покой с началом дня; болгары, завидя перед утренним рассветом падающие звезды, думают, что они отправляются спать. [381]
374
Сказ. Грим., I, стр. XXXI.
375
Послов. Даля, 944.
376
Старосв. Банд., 206.
377
Архив ист. — юрид. свед., II, ст. Бусл., 3.
378
Срп. рjечник, 695.
379
Послов. Даля, 993.
380
D. Myth., 700-2,710.
381
Каравел., 240.