Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Поэтические воззрения славян на природу (Том 1)

Афанасьев Александр

Шрифт:

______________

* Ibidem, 75.

** Истор. Татищева, 1,39.

*** Сементов., 10, 40.

**** Филолог. Зап., год 3, III, 166-7; Доп. обл. сл., 310.

***** Соловей - глашатай весны; пение его - счастливая примета (Пузин., 195). Слово о полку в числе бедственных предвещаний упоминает, "щекот славий успе, говор галич убуди", и наоборот - как хороший знак: "галици помлекоша, соловии веселыми песьми свет поведают" (Рус. Дост., III, 46, 244-6).

****** Норк, Andeutungen eines Systems der Myth., 169.

******* Русск. Сказки Сахар., 65-93; Н. Р. Ск., 1,12; Подснежник 1859,1, 92-99; Песни Киреевск. I и IV, 1-46; Кирша Дан., 352-9, 418-420; Рыбник., I, 45-65; III, 13-37.

Имя Ильи Муромца самое популярное в русском народе; оно встречается весьма часто в песнях и преданиях, приписывающих ему различные богатырские подвиги. И хотя Илья Муромец известен, как лицо историческое (он жил около 1188 года)*; но, выступая в народном эпосе, он усвояет себе черты более древние, принадлежащие к области мифических представлений о боге-громовнике. В этом убеждает нас самый характер его баснословных подвигов и сравнительное изучение их, в связи с прочими преданиями нашего и других индоевропейских народов. В эпоху христианскую верование в Перуна, его воинственные атрибуты и сказания о его битвах с демонами были перенесены на Илью-пророка (см. главу IX); Илья Муромец, сходный с Ильею-пророком по имени и также славный святостью своей жизни (а может быть - и военными доблестями), слился с ним в народных сказаниях в один образ, и там, где, по преданию, конь Ильи Муромца выбивал копытом источники ключевой воды, - народ ставил часовни во имя Ильи-пророка. В Московской губ. крестьяне объясняют громовые раскаты поездкою Ильи Муромца на шести жеребцах по небу**. Любопытные похождения Ильи Муромца с богатырем Святогором целиком принадлежат к области древнейших мифов о Перуне (см. гл. XXI). Тридцать лет от самого рождения сидел Илья Муромец сиднем, не двигаясь с места, но вот "по божьему повеленью приходили два калика перехожие, становились под окошечко косящетое и просили милостыни. И говорит им Илья: нищие братия! взойдите ко мне во храмину: есть у нас всего много, а подать вам некому. И говорят ему калики перехожие: встань-ка сам!
– Сижу сиднем я тридцать лет, а вставать не встану: нет

у меня ни рук, ни ног!
– проговорит им Илья. И говорят калики перехожие ему во второй раз: встань-ка сам! Илья сидит, силу пробует, а в ответ держит речь: встал бы я, и сила есть, да нет ног. И говорят ему калики перехожие в третий раз: встань-ка сам! Илья сидит, силу пробует: тронет ногу - нога поднимается, тронет другую - другая поднимается. Встает Илья - поднимается, посерёд пола становится. И говорят ему калики перехожие: сходи-ка за пивом, да напой нас! И взял Илья братину великую, пошел в подвалы глубокие, наливал братину пивом крепким и подносил каликам перехожим.
– Выпей-ка сам!
– в ответ молвят калики перехожие. Хватил Илья братину зараз - только и видели пиво! Говорят ему калики перехожие: сходи-ка за пивом, да напой нас! И взял Илья братину больше прежнего, пошел в подвалы глубокие, опускался ниже того, наливал братину пивом крепким пуще того и подносил каликам перехожим. Выпей-ка сам!
– в ответ молвят калики перехожие. Хватил Илья братину зараз только и видели пиво! И спрошали его, Илью, калики перехожие: слышишь ли, Илья, свою силу? И молвит Илья: слышу! И спрошали его, Илью, калики перехожие: как велика твоя сила? И молвит Илья: кабы был столб от земли до неба, я перевернул бы всю землю! Стали промеж себя калики говорить: много дано силы Илье, земля не снесет; поубавим силы. Еще раз посылают они Илью за пивом, заставляют его выпить и спрашивают: слышишь ли, Илья, свою силу? Отвечает Илья: "поубавилось силы кабы на семую часть!" Стали промеж себя калики говорить: будет с него! Несмотря на легендарный тон, приданный этому рассказу (в одном варианте былины, вместо (154) калик перехожих, являются к Муромцу, поят его и наделяют силою Спаситель и два апостола), здесь слишком очевидна мифическая основа. В народных сказках богатырь, собирающийся на битву с змеем - демоническим представителем зимних облаков и туманов, должен трижды испить живой (или сильной) воды, и только тогда получает силу поднять меч-кладенец. Пиво, которое пьет Илья Муромец, - старинная метафора дождя (см. главу VII). Окованный зимнею стужею, богатырь-громовник сидит сиднем, без движения (=не заявляя себя в грозе), пока не нальется живой воды, т. е. пока весенняя теплота не разобьет ледяных оков и не претворит снежные тучи в дождевые; только тогда зарождается в нем сила поднять молниеносный меч и направить его против темных демонов. Наделенный богатырскою крепостью, Илья Муромец отправляется на совершение трудных подвигов. Как самое имя Перуна сменилось историческим именем Ильи Муромца, так и борьба его с демоническими существами - великанами и змеями перенесена на битвы, характеризующие первое время государственной жизни Руси, когда строй общественный еще достаточно не окреп, внутри государства, среди лесов и пустынных мест, легко укрывался разбой, а извне, из широких степей угрожали беспрерывные набеги диких кочевников, с которыми должны были бороться русские витязи. Илья Муромец усмиряет разбойничью шайку и освобождает Чернигов-град от несчетных басурманских полчищ; но и в этих ратных подвигах он сохраняет свое родство с древним Перуном; он действует его оружием - всесокрушающими стрелами и выезжает на таком же чудесном коне, как и бог-громовержец. Конь его словно сокол летит, с горы на гору перескакивает, с холма на холм перемахивает, реки, озера и темны леса промеж ног пускает, хвостом поля устилает; подобно Зев-сову коню Пегасу, он выбивает копытами колодцы. Окруженный станишниками (разбойниками), Илья Муромец вынимал из налушна тугой лук, вынимал стрелу каленую и пускал ее по сыру дубу:

______________

* Описание Киево-Печер. лавры, 87.

** Матер, для изучен, нар. слов., 5.

Спела тетивка у туга лука

Станишники с коней попадали;

Угодила стрела в сыр-кряковистый дуб,

Изломала дуб в черенья ножевые

Сражаясь один против несметной рати кочевников, он куда ни бросится там улица, где ни поворотится - часты площади. Вслед за тем наезжает Илья Муромец на Соловья-разбойника, который заложил прямоезжую дорогу к Киеву ровно на тридцать лет (время, когда богатырь сидел сиднем): никакой человек по ней не прохаживал, зверь не прорыскивал, птица не пропитывала. Соловей-разбойник свил себе на двенадцати (или девяти) дубах гнездо и, сидя в нем, свистал так сильно и громко, что все низвергал своим посвистом, словно напором стремительного вихря. За десять верст раздался его свист - и богатырский конь под Ильею спотыкнулся,

Темны леса к земле приклонилися,

Мать-река Смородина со песком сомутилаоя

Богатырь сшиб его каленой стрелой с высоких дубов и повёз с собой в Киев; там, во дворе князя Владимира, заставляют Соловья-разбойника показать свою удаль - засвистать вполсвиста. Соловей отзывается, что уста его запеклись кровию, и просит испить. (154)

Налили ему чашу зелена вина,

Весом чаша в полтора ведра;

Принимал он чашу единой рукой,

Выпивал чашу за единый вздох (дух).

Наливали ему другую чашу пива пьяного и третью меду сладкого; выпивал чаши Соловей-разбойник, и как Илья Муромец с пива - набирался с того силы великой, свистнул и оглушил своим свистом могучих богатьфей, так что они наземь попадали, а простые люди мертвы стали, и потряс крепкие своды княжеских палат: слетели с них крыша и вышки, лопнули связи железные.

Засвистал Соловей по-соловьиному,

А в другой зашипел разбойник по-змеиному,

А в третьи зрявкает он по-звериному (нар. по-туриному).

Те же выражения употребляет народный эпос, говоря о вещем коне сивке-бурке, в образе которого, как и в образах змея и быка, олицетворялась громоносная туча (см. ниже). Раздраженный Илья Муромец убивает Соловья-разбойника, кидая его (по свидетельству одного варианта) выше дерева стоячего, чуть пониже облака ходячего. Соловей-разбойник гнездится на двенадцати дубах; народная сказка то же самое говорит о змее, и подробность эта объясняется мифическим значением дуба - дерева, посвященного Перуну: "загремел Зилант (змей), выходя из железного гнезда, а висело оно на двенадцати дубах, на двенадцати цепах"*; в одном заклятии говор змея сравнивается с шумом ветра: "что не дуб стоит - Змиулан сидит, что не ветр шумит - Змиулан говорит"**. Согласно с показанием народной былины о свисте Соловья-разбойника, в одной рукописной повести XVII века читаем: "начаша змий великий свистати; от змиева свистания падоша под ними (послами) кони"***. В украинской сказке, напечатанной в "Записках о южной Руси"****, по сличении ее с вариантами того же эпического сказания, записанными в других местностях, Соловей-разбойник заменяет собою Змея Горыныча; в другой сказке Илья Муромец побивает двенадцатиголового змея, избавляя от него красавицу-королевну*****. Все эти сближения убедительно свидетельствуют, что в образе Соловья-разбойника народная фантазия олицетворила демона бурной, грозовой тучи. Имя Соловья дано на основании древнейшего уподобления свиста бури громозвучному пению этой птицы. "Свист бури, вихрей, ветров" выражение общеупотребительное в нашем языке; народная песня, описывая бегство удалого добра молодца от царских разъездов, прибавляет:

______________

* H.P.Cк.I-II.стp.310.

** Библ. для Чт. 1848, IX, ст. Гуляева, 57.

*** Архив ист.-юрид. свед., II, ст. Бусл., 48.

**** Кулиш, II, 48-57.

***** H.P.Cк.,III,11.

Что гнались-то, гнались за тем добрым молодцем Ветры палевые,

Что свистят-то, свистят в уши разудалому Про его разбои*.

______________

* Москв. 1854, XV, критика, 131.

У моряков до сих пор существует поверье, что свистом можно накликать бурю, подобно тому, как призывается она звоном колоколов и резким криком хищных (156) птиц; при стихающем попутном ветре пловцы обыкновенно свистят но ветер. Эсты также убеждены, что от свиста свежеет ветер*. О водяном рассказывают наши крестьяне, что он не любит, когда беспокоят его сон свистом, и опрокидывает за то лодку, а пловца увлекает на дно реки**, т. е. свист подымает бурю, которая волнует и бурлит сонные воды и грозит пловцу бедою. С 1-го марта начинают дуть весенние ветры, и потому о св. Евдокии, память которой празднуется в этот день, крестьяне выражаются: "приехала свистунья"***. Свистать в жилой избе почитается в простонародье дурною приметою и грехом; от того, кто это делает, отвращается Богородица. Изба, в которой свистят, скоро опустеет - все высвищешь! Домовой, как охранитель семейного благосостояния и покоя, пугает таких неосторожных "свистунов" по ночам. Не должно свистать во время весенних посевов; иначе зерно будет вывеяно с пашни ветрами и не даст роста****. Одно из самых обыкновенных олицетворений дующих ветров было представление их хищными птицами; вот почему дети Соловья-разбойника оборачиваются, по свидетельству былины, воронами с железными клювами (об этих воронах см. гл. X).

______________

* Die Windgottheiten, von Genthe, 15.

** О.З.1848, V, ст. Харитон., 24.

*** Сахаров., II, 16.

**** Ворон. Г. В. 1851,11; Иллюстр. 1846,171-2; Нар. сл. раз., 159 Приметы: не свисти в ключ - потеряешь память; не свисти там, где сидит на яйцах наседка, - цыплята замрут.

Эпитет "разбойника" объясняется разрушительными свойствами бури и тем стародавним воззрением, которое с олицетворениями туч соединяло разбойничий, воровской характер. Закрытие тучами и зимними туманами небесных светил называлось на старинном поэтическом языке похищением золота: в подвалах Соловья-разбойника лежала несчетная золотая казна; точно так же в летней засухе и в отсутствии дождей зимою видели похищение живой воды и урожаев. Демонические силы грабят сокровища солнечных лучей, угоняют дождевых коров и скрывают свою добычу в неприступных скалах. Этот хищнический характер облачных демонов повел к тому, что, вместо великанов и змеев, с которыми сражаются богатыри в более сохранившихся вариантах эпического сказания, - в вариантах позднейших и подновленных выводятся на сцену воры и разбойники. Таким образом древнейшие мифические предания, с течением времени, сводятся народом к простым объяснениям, заимствуемым из его обыденной жизни*.

______________

* Сличи сказки, напечатанные в Н. Р. Ск., V, 27, 28; VI, 51-53; Худяк., 10, 84; Эрлснвейн., 11; Труды курск. статист, комитета, 420-3, и Сказку об Иване-богатыре, крестьянском сыне (М., 1847).

Пламя грозы сопровождается порывистыми ветрами, и взаимными их усилиями очищается воздух от туманных испарений; эта естественная связь их отразилась и в языке: от санскр. корня рй- очищать произошли существительные pavaka огонь и pavana - ветр, лат. purus (purgare), греч. пvр и с переходом звука р в f др.-вер.-нем. fiur; как от латин. fio - дую образовалось flamma - пламя, так от глагола вею (санскр. va - flare) произошло не только ветр (зенд. vata, перс. wad, греч. antnc , лат. ventus, кельт, bad и gwynt, гот. vinds, англос. wind и wedher, сканд. vindr и vedr, др.-вер.-нем. wetar, лит. wejas и wetra), но и ватра (серб. и чеш.) - огонь, пламя, через страдательное причастие ватый, ват; в Ведах ветр - vata. В старину ватра имело значение не просто огня, но огня небесного = молнии, как видно из глосс Вацерада*. Признаваемые

за дыхание бога-творца небесных гроз, за дуновение его могучих уст, ветры и буря вызывали в человеке то же религиозное чувство, с каким обращался он к грому и молниям. В Астраханской губ. пловцы, садясь в (157) ладью, всегда произносят при этом: "святой воздух! помоги нам"**. Стрыйковский говорит, что славяне и литовцы, заслыша вой бури, преклоняли колена, ибо в шуме ветра узнавали шаги шествующего бога***.

______________

* Ист. очер. рус. слов., 1,9; Пикте, II, 684. Финс. tuli - огонь и tuuli - ветер одного происхождения.

** Послов. Даля, 11.

*** Kronica polska, litewska etc., 137.

Ветры олицетворялись и как существа самобытные; фантазия древнего человека представляла их дующими = выпускающими из своих открытых ртов вихри, вьюги и мятели. Средневековое искусство воспользовалось этим языческим представлением и постоянно изображало ветры в виде дующей человеческой головы*. На наших лубочных картинах ветр и "дух бурен", приносящий град и снег, изображаются в виде окрыленных человеческих голов, дующих из облаков; такова, например, картина, приложенная к сказке о мужике, у которого ветер разнес муку. Крылья, данные ветрам, - эмблема их быстрого полета. По народному поверью, зимние вьюги бывают оттого, что нечистые духи, бегая по полям, дуют в кулак. В высшей степени интересно украинское предание, утверждающее, что старый Ветер сидит с закованными устами: "що тепер Витри je - то молодь шастаецця; старий же тильки иноди в щилинки помиж губив дмуха - и отто бури бувають. Як би ему губи роскувать и вин дмухонув на ввесь рот - все б поздував на свити, горы з долинами поривняв, кинець свитови був би... Одже колись таки ему роскуюцця губи!"** Предание это примыкает к мифу о грозном владыке демонов, который сидит окованный цепями и будет освобожден только при конце мира (см. гл. XIV). Сверх того, веянье ветров сравнивали с действием кузнечных мехов в руках бога-громовника и его помощников. Эти меха- метафора грозовых туч. Облака, как увидим ниже, уподоблялись шкурам различных животных; из этих же шкур приготовлялись издревле и мешки для хранения воды и опьяняющих напитков и раздувательные мехи; слово мех (уменьшительная форма: мешок) доселе служит у нас и для названия мягкой рухляди. С таким же двойственным значением раздувательного меха и бурдюка употребляются пол. miech, чешек, mech, илл. mjesiniza, ирл. bolg, builg и латин. follis; сравни перс. masah - кузнечный мех, санскр. macaka - кожаная сума для держания воды, литов. maszas, maiszas - большой мешок, сканд. belgr - раздувательный мех, готе. baigs - мешок***. Давая туче название меха, в ней видели или вместилище небесного нектара = дождя, или орудие для раздувания грозового пламени. В гимне Ригведы, обращенном к Парьянье (Перуну), читаем: "реви, греми, оплодотворяй, пари над нами на своей водою наполненной колеснице (т. е. на облаке); сильно растяни вниз нависший мешок с водою!" В Аргау о солнце, садящемся за облаками, доныне выражаются: "d'sunne schliieft in е sack" (солнце влезает в мешок)****. Гомер рассказывает, что Эол, бог ветров, дал Одиссею бычий мех, туго стянутый серебряной нитью (метафора молнии), в котором были заключены суровые вихри; но когда спутники Одиссея развязали мех - освобожденные ветры подняли страшную бурю и рассеяли корабли по широкому морю*****. С помощию таких мехов Гефест раздувал пламя в горнах своей кузницы. Скандинавские саги упоминают про мех (vedhrbelgr=wetterbalg), которым когда потрясали, то в то же мгновение восставала грозная буря******. Финские колдуны, по народным рассказам, завязывали ветры в кожаные мешки и продавали их морякам в запас на дорогу. (158)

______________

* Die Gutterwelt, 97.

** Номис., 285.

*** Пикте, II, 144.

**** Sonne, Mond u. Steme, 72.

***** Одисс., X. 19-24.

****** D. Myth., 607.

Русские сказки, песни и заговоры наполнены обращениями к ветрам с просьбою о помощи, как существам живым и готовым выручить в беде. Подобное обращение находим и в словах Ярославны: "о ветре-ветрило! чему, господине, насильно вееши? чему мычеши хиновьские стрелкы на своею нетрудною крилцю на моея лады вой? Мало ли ти бяшет гор (горе?) под облакы веяти лелеючи корабли на сине море? Чему, господине, мое веселие по ковылию развея?"* В простом народе ветер доселе слывет господином**, и об нем ходит такой рассказ: шел мужик, смотрит - навстречу ему идут мужики: Солнце, Ветер и Мороз. Мужик мужикам поклонился, посерёд дороги становился, а Ветру еще поклон наособицу. Этот лишний поклон разгневал Солнце: "постой, мужик!
– сказало оно, - вот я те сожгу". А Ветер молвил: "я повею холодом и умерю жар." - Постой, мужик! я тебя заморожу, - сказал Мороз; а Ветер: "я повею теплом и не допущу тебя"***. В сказке о царевне-лягушке**** эта вещая жена режет полотно на мелкие лоскутки и бросает в открытое окно, причитывая: "буйные Ветры! разнесите лоскутки и сшейте свекору рубашку". В другой раз она изрезывает шелк, серебро и золото и выбрасывает в окно с приговором: "буйные Ветры! принесите ковер от моего батюшки", т. е. чародейка, обращаясь к ветрам, заставляет их приносить облака, в которых поэтическая фантазия видела небесные одежды и ковры-самолёты (см. гл. X). В другой сказке о смирном мужике и драчливой жене***** ветры олицетворены в человеческих образах и, соответственно четырем сторонам света, представляются четырьмя братьями: Ветры Северный, Южный, Западный и Восточный; то же деление допускала и греческая мифоло-гия: Вoрeac, Notoc, Еvрoc и Zeфvрoc. Нёс мужик муку в чашке, поднялся сильный ветер и развеял ее по полю; бурные, разрушительные ветры в народных преданиях изображаются существами голодными и прожорливыми. Когда воротился мужик домой, злая жена прибила его и послала к Ветру требовать за муку уплаты. Мужик пошел в дремучий лес, повстречал старуху и рассказал ей свое горе. "Ступай за мною!
– сказала старуха, - я мать Ветрова, но у меня четыре сына: Ветр Восточный, Полуденный, Западный, и Полуночный; так скажи, который развеял у тебя муку?" - Полуденный, матушка! Привела его старуха в избушку, положила на печь и велела закутаться: "мой сын Полуночный Ветер очень холоден, придет - зазнобит тебя!" Когда братья воротились домой, говорит мать Полуденному Ветру: "на тебя есть жалоба; зачем бедных людей обижаешь?" Ветер дает мужику в уплату коробочку, у которой что ни попроси: яств или напитков каких - все даст. Но коробочку у мужика похитили; жена снова прибила его и послала к Ветру за мукою. Ветер дал ему бочку - только скажи: пятеро из бочки! тотчас выскочат из нее молодцы с дубинками и станут побивать врагов - удары их ничем не отразимы. С помощью чудесной бочки мужик воротил свою коробочку. Сказка эта известна у разных народов - хотя с некоторыми отменами в обстановке и подробностях, но везде с сохранением одних и тех же основ главного содержания: знак, что ей должно приписать весьма древнее происхождение******. Упоминаемые в ней диковинки суть поэтические представления дождевых и грозовых облаков, приносимых ветрами: коро(159)бочка или скатерть-самобранка =дожденосная туча, дарующая земле урожай, а ду-бинка-самобой, выскакивающая из бочки или мешка (сумки) = молния, поражающая из тучи; в итальянской редакции она, согласно с уподоблением грозы молотьбе, заменена молотильным цепом*******. Та же сказка, в малорусском варианте, вместо матери выводит Ветрова батьку, к которому идет мужик жаловаться: "твий сын выбив у мене просо!"******** На Украине есть поговорка: "гоне, як витрав батько!"********* Лужичане знают ветровых молодцов (wjetrec holey): это родичи и слуги Ветра, они обитают в воздушных пространствах и на земле, вздымают вихри и творят и добрые и злые дела; ударит ли ветер воротами, вырвет ли буря дерево - это их проказы; о шумящей буре лужичане говорят:"^е1гес holey pak prawje haruja"**********. В русских заговорах упоминаются семь братьев буйных ветров, и к ним воссылается мольба навеять в сердце девицы любовную тоску, так как они наносят дождевые облака, участвуют в весенних грозах и таким образом помогают любовному союзу неба с землею: "Встану я, раб божий, и пойду в чистое поле под восточную сторону. Навстречу мне семь братьев, семь Ветров буйных. Откуда вы, семь братьев, семь Ветров буйных, идете? куда пошли? Пошли мы в чистые поля, в широкие раздолья сушить травы скошенные, леса порубленные, земли вспаханные.
– Подите вы, семь Ветров буйных, соберите тоски тоскучия со всего света белого, понесите к красной девице (имярек) в ретивое сердце; просеките булатным топором ретивое ее сердце, посадите в него тоску тоскучую, сухоту сухотучую"***********. Плодотворящая сила весенней грозы необходимо соединилась и с сопутствующими ей ветрами. Как первый весенний гром пробуждает земную природу (только после его ударов земля, по народному убеждению, принимается за свои роды и деревья начинают одеваться зеленью), так о весеннем ветре говорят, что он приносит семена (т. е. семя дождя) из страны вечного лета и разбивает почку деревьев************. Такие олицетворения ветров - отголосок отдаленной языческой старины. В эпических сказаниях других индоевропейских народов подобные олицетворения очень обыкновенны. В норвежской сказке: "Soria-Moria-Schloss"************* герой идет искать этот таинственный замок, куда скрылась его милая царевна; он обращается с просьбою к месяцу указать ему путь-дорогу, но Месяц не знал, где лежит замок и не мог пособить страннику. "Подожди, - сказала ему одна старушка, - скоро придет Западный Ветер (Westwind), он наверно знает дорогу в замок, потому что дует в каждый угол". Пришел Западный Ветер и подул так, что хижина заскрипела. "Западный Ветер!
– закричала старуха, - знаешь ли дорогу в Soria-Moria-Schloss? здесь есть странник, который желал бы туда отправиться".
– Да, я знаю дорогу и теперь же должен идти в ту сторону, - отвечал Ветер, - если он быстр на ногу, то может пуститься со мною в путь". Сказочный герой надел семимильные сапоги, пошел вместе с Западным Ветром через горы и долы и сча(160)стливо добрался до замка. Другая норвежская сказка************** развивает то же содержание с более поэтическими подробностями: жена царевича идет искать своего милого, который скрылся в далеком замке, что лежит на восток от солнца и на запад от месяца. Она является к Восточному Ветру и спрашивает его о дороге. "Я не могу указать тебе этой дороги, - сказал Восточный Ветер, - я так далеко не дую; но хочешь - донесу тебя к моему брату Западному Ветру, он будет посильнее меня. Садись на мою спину!" Но и Западный Ветер не ведал дороги в заветную сторону; на своей спине понес он странницу к Южному Ветру, а этот последний к Северному, который был старшим и сильнейшим из всех четырех братьев: если он не укажет дороги, тогда и искать нечего! Северный Ветер был так дик и беспокоен, что издали еще обдал приближающихся холодом и снегом. На вопрос о замке он отвечал: "я знаю, где он лежит; раз как-то донес я туда осиновый лист, но так утомился, что потом не в силах был дуть целый день. Если хочешь, - прибавил он страннице, - я готов нести тебя, пока буду в силах". Рано на другое утро проснулся Северный Ветер, подул с необычайною силою и быстро понесся вперёд по воздуху, вместе с женою царевича. Поднялась страшная буря, целые деревни и леса были исторгнуты, и когда Ветер достиг великого моря, то в водных безднах потонули корабли. Несясь над водою, дальше и дальше, Северный Ветер становился все слабее и слабее и наконец настолько утомился, что почти не мог веять, и стал опускаться ниже и ниже; уже волны морские стали ударяться по его пяткам. Но земля была близко; Северный Ветер собрал последние силы и донесся на берег, прямо к заветному замку. После того он так ослабел, что должен был несколько дней отдыхать - прежде чем отправился в возвратный путь***************. На Украине и в Белой Руси ходят рассказы о людях, захваченных вихрем и пропавших без вести****************, и доселе слышатся клятвы, призывающие на недругов бурные вихри: "щоб тебе буря вивернула!", "щоб тебе взяло та понесло поверх дерева!", "щоб тебе горою (кверху) пидняло!", "щоб тебе понесло по-за витряками!", "щоб тебе вихрами та бурами винесло!", "о, щоб их вихром винесло"*****************, "вихор табе палыми!"******************

Поделиться с друзьями: