Поэтика. История литературы. Кино.

Последний пример особенно интересен тем, что перерыв происходит на границе двух строф, что создает на конце первой строфы как бы жест.

Пушкин идет далее, внося интонационные словечки в авторские обращения:

Кого твой стих боготворил? И, други, никого, ей-богу! (I, 58) Тьфу! прозаические бредни <…> А где, бишь, мой рассказ несвязный?

(Отрывки из "Путешествия Онегина")

Гм! Гм! Читатель благородный, Здорова ль ваша вся родня? (IV, 20).

Последний пример в особенности интересен, так как делает интонационные словечки особо ощутимыми, делая их с стиховой, метрической стороны эквивалентами настоящих слов.

То же и в разговорном сокращении:

Да щей гоpшок, да сам большой

(Отрывки из "Путешествия Онегина").

Интонация влияет даже на метрические особенности произведения:

Визг, хохот, свист и хлоп, Людская молвь и конский топ! (V, 17)

(в изд. 1828 г.; сдавшись на указания критики, Пушкин заменил слишком смелый в метрическом отношении стих:

Лай, хохот, пенье, свист и хлоп!).

Этот прием сгущается до введения жестов:

Татьяна ах! а он реветь (V, 12).

То, что в прозаическом романе имело бы значимость чисто семантическую, воспринималось бы как известный сюжетный пункт, то в стихе становится ощутимым конкретным моторным образом:

Вдруг топот!.. кровь ее застыла Вот ближе! скачут… и на двор Евгений! "Ах!" — и легче тени Татьяна прыг в другие сени, С крыльца на двор, и прямо в сад, Летит, летит; взглянуть назад Не смеет; мигом обежала Куртины, мостики, лужок, Аллею к озеру, лесок, Кусты сирен переломала, По цветникам летя к ручью, И задыхаясь на скамью (III, 38) Упала… (III, 39).

В этом отрывке яснее всего сказывается динамическая сила стиха; enjambement здесь обретает свой примитивный смысл моторного образа: и на двор (повышение и пауза, — делающаяся более ощутимой именно оттого, что ее здесь не должно быть, оттого, что предыдущий стих связан с последующим) Евгений (понижение и снова пауза); замечательную динамическую силу приобретают при этом стихи от enjambement

взглянуть назад

Не смеет; мигом обежала

До

Упала…

Эти стихи совершенно не воспринимаются с точки зрения их значения — они являются как бы преградой для моторного образа — и поэтому упала достигает конкретности словесного жеста [Ср. с термином "звуковой жест" [117] ], конкретности, достигнутой исключительно стиховой динамикой. [Большую роль играют здесь внутренние рифмы, которые в соединении с enjambement еще более нарушают границы ритмических рядов:

117

Термин "звуковой жест" восходит к работам Е. Д. Поливанова. (Е. Д. Поливанов. По поводу "звуковых жестов" японского языка. — "Сборники по теории поэтического языка", вып. 1. Пг., 1916, стр. 31; то же в кн.: Е. Д. Поливанов. Статьи по общему языкознанию. М., 1968, стр. 295).

1) и на двор

Евгений! "Ах!" — и легче тени

Татьяна прыг в другие сени

2) мигом обежала

лужок

лесок

переломала

ручью

скамью

Упала.]

1) Подобно этому и простейшие явления прозаического романа деформировались стихом до степени ощутимости, которая становилась комической (именно вследствие того, что явление прозы, где семантика являлась организующим принципом, было преобращено в явление стиха, где таким принципом были фонические элементы).

Такого эффекта Пушкин достиг уже в 34-й строфе III главы, где разговорные интонации как бы разрушили слово; но разрушенный элемент, не играющий в прозе роли самостоятельного слова, являющийся лишь его эквивалентом, в стихе является равноправным метрически членом, стиховым словом:

С запиской этой к О… к тому К соседу…

В 37-й строфе той же главы:

Задумавшись, моя душа, Прелестным пальчиком писала На отуманенном стекле Заветный вензель О да Е.

Здесь прием сгущен; по конкретность образа отступает на задний план перед чисто фоническим явлением уподобления стихом букв равноправным словам (даже рифмующим).

То же в каламбурном виде в черновике 32-й строфы той же главы:

И думала: что скажут люди И подписала: Т. Л.

То же с различной силой в разных местах:

И подпись: t. a. v. Annete (IV, 28). О ком твердили целый век: N. N. прекрасный человек (VIII, 10). Письмо: князь N. покорно просит (VIII, 21). Шестого был у В. на бале, Довольно пусто было в зале R. С. как ангел хороша

("Альбом Онегина", 5).

Вчера у В., оставя пир, R. С. летела как зефир

("Альбом", 9).

Вечор сказала мне R. C.: Давно желала я вас видеть. Зачем? — мне говорили все, Что я вас буду ненавидеть.

("Альбом", 6).

И, наконец, сгущение приема:

Боитесь вы графини — овой Сказала им Элиза К. Да, возразил N. N. суровый, Боимся мы графини — овой, Как вы боитесь паука.

("Альбом", 2).

Обычный прозаический прием сокращения фамилий начальной буквой или окончанием (Элиза К., графини — овой) здесь приобрел совершенно необычное значение именно вследствие внедрения в стих [Весь отдельный отрывок построен на этом приеме, представ[ленном] как бы экспери[ментально]], вследствие того, что эти обрывки слов не только играют роль самостоятельных слов, но, рифмуя с полными словами (-овой — суровый; Элиза К.
– паука), приобретают даже тень какого-то смысла. Крайне характерно, что Пушкин колебался в первом стихе; в черновом варианте он читается:

Боитесь вы княжны — овой,

причем стих, разрушаясь метрически, заставлял бы думать о пропуске и был бы несомненным прозаизмом (в прозе такие начертания имеют чисто зрительный характер и при громком чтении их ощущается неловкость). Отвергнув этот вариант, Пушкин следовал принципу: не роман, а роман в стихах.

Наконец, подчеркнутая игра приемом в черновом отрывке из "Альбома Онегина":

Вчера был день довольно скучный; Чего же так хотелось ей? Сказать ли первые три буквы? К-Л-Ю-Клю… возможно ль, клюквы!

2) Подобно этому слово второстепенного значения, категория отношений (частицы etc.) выдвигаются стихом, их метрической ролью в стихе на степень полноправных слов. Этим отчасти и определяется разница языка поэзии и прозы; поэтический язык с трудом примиряется с второстепенными словами (ибо, который и т. д.) [118] .

Чему-нибудь и как-нибудь (I, 5). То есть умел судить о том, Как государство богатеет, И чем живет, и почему Не нужно золота ему (I, 7). Что? Приглашенья? В самом деле, Три дома на вечер зовут (I, 15). Вдруг получил он в самом деле От управителя доклад (I, 52). Но так как с заднего крыльца Обыкновенно подавали Ему донского жеребца (II, 5). Но вот Неполный, слабый перевод (III, 81).

118

В рукописи на полях написано: "Вставить из "Домика в Коломне", III".