Поэты и джентльмены. Роман-ранобэ

– Господин Даль!

Рывком затянул нить. Выдернул иглу. Чтобы замаскировать шов, рванул за волосы траву вместе с дерном.

– Что вы делаете? – удивился полковник Тучков. Глаза у него были обведены черными кругами. Черный круг, белый круг, в середине черное «яблочко». Две мишени. Даль прыснул, меленько затрясся. Глаза-мишени Тучкова подернулись туповатым недоумением: обижаться или нет?

– Извините, – заглох Даль.

– Какая-то лекарственная трава? – с уважением, но без интереса спросил Тучков.

Даль посмотрел на свои руки. Между пальцами торчали стебли, торчали корни.

Даль ткнул пучок поверх наложенного шва – спиной оттеснил взор Тучкова:

– Я сперва подумал, что лекарственная. А теперь вижу – обознался. – Он пристроил маскировку получше, утоптал. – Горная флора. Все виды немного отличаются от наших. Легко обознаться.

Посмотрел критически: видно? не видно? Хотелось верить, что нет. Потянул носом. Духами, по крайней мере, больше не пахло.

– Это да, – как-то слишком поспешно согласился Тучков. – Насчет обознаться и отличаются. Я как раз хотел вас спросить как… э-э-э… специалиста…

– Господин полковник… Дружочек, – проглотил зевок, икнул Даль. – Зачем вам ответы?

Тучков заморгал.

Даль воспользовался заминкой в его умственном процессе, проскользнул мимо – и быстро скрылся в палатке.

***

Час спустя эта же горничная, закутанная в клетчатый клок, подошла к подъезду французского посольства и передала швейцару записку для господина посла. Записка была не запечатана. Этого не требовалось. По дороге в лакейскую в нее сунул нос швейцар (агент на жалованье русского Третьего отделения). А по дороге к кабинету посла – и лакей (тоже агент на жалованье Третьего отделения). Вечером того же дня содержание записки было письменно донесено шефу Третьего отделения графу Дубельту. Утром подшито к делу о наблюдении за французским посольством. И забыто.

Ибо содержание ее было самым тривиальным:

«Девица Лансье нижайше просит господина посла о финансовом вспомоществовании для возвращения на родину морским путем».

Жюли Гюлен была уверена, что сумеет вытянуть из русского морского министра военные сведения беспримерной ценности. Так близко к источнику французская разведка еще не подбиралась.

***

Тридцать два года – все-таки великое дело. Плоть, быть может, и теряет упругую свежесть, которую так беззаботно не ценишь, когда тебе шестнадцать (возраст, когда Жюли Гюлен начала карьеру). Но зато приходит опыт. Который, впрочем, в шестнадцать лет тоже не ценишь – просто потому, что не имеешь о нем ни малейшего представления.

Морской министр князь Александр Сергеевич Меншиков сидел на диване в вальяжной позе. Глаза его блестели, на щеках играл румянец. А во всех движениях сквозила та особая, самоуверенная и неторопливая сытость, по которой безошибочно узнаешь, что накануне вечером этот мужчина получил искуснейшую порцию… нет, не то, что вы подумали. А лести.

Был густо обмазан медом комплиментов, осыпан похвалами. И всё под видом разговора о нем самом. О его впечатляющей личности. О его интересном парадоксальном характере. О его уникальных привычках, рисующих яркий ум. О его баснословном опыте. А уж как Жюли хохотала над его шутками! Не забывая, конечно, под столом ласкать пах морского министра ловкой ножкой в шелковом башмачке. Что позволило ей убедиться, что дальше разговоров этим вечером дело не дойдет. Князю Меншикову было за шестьдесят.

Но разговоры с Жюли были лучше всего, что только могла женщина дать мужчине в постели.

– Друг мой, – добродушно призвал Меншиков князя Туркестанского, – изложите же мне все по порядку.

Порядка в облике князя Туркестанского и правда было маловато. Парик сидел криво. Под глазами – мешки. По мундиру хотелось пройтись щеткой.

Зато Меншиков сиял. Ордена на груди министра были похожи на морские звезды, а золотые погоны – на актинии с густыми золотыми щупальцами.

– Коротко и по существу, – предложил морской министр.

Князь Туркестанский думал три секунды и высказался короче некуда:

– Катастрофа!

– Ну-ну, мой друг, – сцепил морской министр руки на животе, выпиравшем из-под мундира. – Выпейте чаю. И расскажите, что стряслось.

Князь Туркестанский торопливо обжег губы чаем. Отставил чашку. И начал:

– Как вы знаете, господин министр, завоевания афганского Туркестана изволил благоугодно пожелать государь. В заботах своих о процветании России государь милостиво и проницательно увидел в Афганистане ворота в Индию. Разумеется, государю известно было о мечтаниях его дражайшего деда омыть сапоги наших казаков в Индийском океане. Но государь проницательно пожелал держать эти ворота на замке. Дабы заведомо пресечь поползновения Британской империи на расширение своей территории вплоть до… – Мишель сглотнул и умолк.

– Государь бесконечно мудр, – заметил министр.

Мишель снова залепетал:

– Удивительно злосчастная кампания. Мы были уверены в ее успехе. Наши доблестные, испытанные на Кавказе полки были экипированы наилучшим образом. Опытнейшие командиры разрабатывали военные действия. Разведка исправно собрала сведения о силах неприятеля, который выставил против нас шотландских горных стрелков. Наш штаб…

Мишель благоразумно не сказал «я».

– Наш штаб полагал завершить кампанию в три недели. Разбив или обратив в бегство шотландские полки. Но они… Они…

– Так и не появились? – участливо подсказал морской министр.

– Да!.. нет. То есть и да, и нет. Неприятель повел себя крайне необъяснимо. Атаки начинались ровно в полночь. Можно было сверять по брегету. Наша армия всякий раз дралась блистательно и наносила неприятелю страшные потери. Но… но…

Челюсть Мишеля задрожала. Меншиков – весь в сиянии вчерашних ласк – искренне пожалел его:

– Неприятель обладал слишком весомым численным преимуществом?

– Нет.

– Превосходил вооружением?

– Нет.

– Неужели храбрость наших солдат и боевой дух…

– О нет! Все это на надлежащей высоте.

– Так что же? В армии началась эпидемия холеры? – Тон морского министра стал раздраженным.

– Нет.

– Черт вас побери, князь! – воскликнул в сердцах министр. Чашки отозвались тоненьким фарфоровым звоном. – Вытягивать из вас сведения – все равно что вытаскивать экипаж из воронежской грязи!

Мишель закрыл лицо руками. А министр метал громы и молнии:

– Говорите толком, если желаете, чтобы я вам помог. Или выкатывайтесь вон! В отставку! В имение!

При каждом залпе министра Мишель вздрагивал. Потом проговорил из-под ладоней:

– Это неописуемо, Александр Сергеевич. Неприятель нападает среди ночи. А к утру исчезает. Не оставляя ни оружия, ни убитых, ни раненых. Мы не сомневаемся, что в каждом бою наносим неприятелю большие потери. Но черт подери, мы их не видим! Нет даже трупов!

– Хм, – только и сказал Меншиков.

– Такая тактика производит тяжелое впечатление на наших солдат. Вкупе с тяжелыми природными условиями. Вкупе с…