Поэты пушкинской поры

Он не поет пред мертвою толпой,

Но избранным приятна песнь Баяна,

Она живит любовь к стране родной,

И с ней выходит из тумана

Заря свободы золотой,

Боготворимой, величавой.

О, пой, мой бард, да с прежней славой

Нас познакомит голос твой,

Но не лелей сограждан слуха

Роскошной лютнею твоей:

Они и так рабы страстей,

Рабы вельмож, рабы царей,

В них нет славян возвышенного духа

И доблести нетрепетных мужей.

Они ползут к ступеням трона,

Им лесть ничтожная дана.

Рабов воздвигнуть ото сна

Труба Тиртеева нужна,

А не свирель Анакреона.

ДЕМОН

К. К-у

Бывает время, разгорится

Огнем божественным душа!

И всё в глазах позолотится,

И вся природа хороша!

И люди добры, и в объятья

Они бегут ко мне как братья,

И, как любовницу мою,

Я их целую, их люблю.

Бывает время, одинокий

Брожу, как остов, меж людей,

И как охотно, как далёко

От них бежал бы в глушь степей,

В вертеп, где львенка кормит львица,

Где нянчит тигр своих детей,

Лишь только б не видать людей

И их смеющиеся лица.

Бывает время, в мраке ночи

Я робко прячуся от дня,

Но демон ищет там меня,

Найдет – и прямо смотрит в очи!

Моли, мой юный друг, моли

Творца небес, творца земли,

Чтобы его святая сила

Тебя одела и хранила

От ухищренной клеветы,

От ядовитого навета,

От обольщений красоты

И беснования поэта.

Валериан Николаевич Олин

1790–1841

Старший современник А.С. Пушкина. Поэт, переводчик (лучший перевод – «Умирающий христианин» А. Ламартина), прозаик, журналист, издатель. В целом творчество Олина было подражательным и развивалось в русле байроновского романтизма, под которым понималась поэзия страстей и мелодраматизм сюжета.

СТАНСЫ

O lacrimarum fons, tenero sacros

Ducentium ortus ex animo! quater

Felix! in imo qui latentem

Pectore te, pia nympha, sensit^[5].

Gray, Poemata

Нет, злобою людской и мраком гробовым

Надежд похищенных ничто не заменяет,

Когда под гибельным дыханьем роковым

И мыслей гаснет огнь, и сердце увядает!

Тогда не только роз слетает цвет с ланит,

Но самая душа, лишась очарованья,

Теряет свежесть чувств, и всё ее томит

В пустыне бытия тоской воспоминанья.

Тогда враждебный вихрь страдальцев жалких

сих,

Не исчезающих под яростью волненья,

В пучину грозную влечет пороков злых

Или бросает их на камни преступленья

^[6]

.

Гроза свирепствует, ревут громады волн;

Не блещут в очи им отрадные светилы…

Уж нет кормы, уже в щепы разбит их челн,

И бездна залила их сердцу берег милый!

Тогда несчастного объемлет душу хлад,

Как смерти страшное и мразное дыханье…

Ах! жизнь без прелести и сладостных отрад —

Без дружбы и любви – одно лишь наказанье!

Тогда бесчувственны к страданьям мы чужим;

Нет страсти ни к чему в душе осиротелой.

Блеснет ли взор чела под сумраком густым?

То блеск слезы… но блеск слезы оледенелой!

Появится ль порой улыбка на устах?

Так метеор во тьме могилу озаряет;

Так плющ, виющийся на башенных стенах,

Зубцы их ветхие гирляндами венчает.

«О башня! ты крепка», – прохожий говорит.

И правда, всё на ней снаружи зеленеет;

Внутри ж, под камнями, ужасный змей лежит,

Всё развалилося, всё мрачно и всё тлеет.

Ах! если бы я мог по-прежнему питать

Чувствительности огнь в груди моей застылой!

По-прежнему любить…

^[7]

иль слезы проливать!..

Тогда бы на пути сей жизни, мне постылой,

Отраден сердцу был и мутных слез ручей!..

Мои душевные потери невозвратны,

Я знаю; но в степи, где свежих нет ключей,

И воды горькие для путника приятны!

^[8]

СЛЕЗЫ

Я зрел, как из твоих пленительных очей

Посыпался как град кипящих слез ручей;