Поезд на Риддер

Он снял с плеча мотыгу и поплевал на ладони. Ежедневная работа на огороде стала для него чем-то свято чтимым. Великое дело – любить и содержать в порядке свой участок земли. В этом одно из выражений твоей духовности.

Сегодня предстояло устранить разор, содеянный среди овощей ночным дождём: поправить размытые грядки и по-новой натянуть бечеву, по которой вилась вверх фасоль. Кроме того, с покосившимся плетнём нужно было что-то делать.

Солнце миновало зенит и уже валилось к западу, когда он закончил работу. Напоследок выдернул несколько плодов корейской моркови и один исследовал на ладони. Морковь была без признаков порчи. Удовлетворённый этим, он обломил ей хвосты и сунул в брезентовую сумку. Только с капустой не всё обстояло благополучно, её то и дело поражала мягкая гниль, химикатов же, чтобы бороться с оной пакостью, у Рэймонда не было. Скудные урожаи капусты сильно огорчали огородника, и не раз он божился навсегда отступиться от неё, но и вовсе исключить из рациона, с другой стороны, тоже не мог.

Он отправился обратно.

Хорошо прогретый берег. На камнях, как белая паутина, рыбные скелеты. Позапрошлая зима выдалась не в пример прочим холодной. Озеро промёрзло глубже обычного и по весне долго не могло высвободиться из-подо льда. Не счесть, сколько рыбы задохнулось. Рэймонд помнил, как в тот год далеко заплывал на лодке и, будто в айсбергах, лавировал среди искрящихся глыбищ. Помнил, как потом убывающий паводок оставлял на берегу навалы чешуйчатых тел. Рыба разлагалась, источала смрад.

Рэймонд присел на валун, разрезанный поверхностью озера посередине. Зачерпнул пригоршню воды и пролил через пальцы. «Вода есть какое-то земное состояние неба, что объясняется многими её свойствами». Подняв голову, стал смотреть на облака. Он знал, каким бывает небо.

Любая человеческая жизнь стоит того, чтобы лечь в основу исследования.

«С чего пошёл бы я, – подумал Рэймонд, – безусловно, с самого начала». Двадцатый год от рождения стал отправной точкой в жизнь, что было до него, никак не повлияло на убеждения уже зрелых лет. Всё случилось потом.

Он знал, каким бывает небо. Раскалённое боем небо бело, бело, как оцинкованная жесть.

* * *

3 часа 13 минут. Воздушный караван плывёт со скоростью 217 миль в час. Под крылом вереницей, словно стадо горбатых животных на водопой, ползут горы на север к проливу Цугару. Главная горная цепь, массив Китаками, получивший название японского Тибета. Местность дика и почти безлюдна, лишь изредка встречаются деревни.

Вылетели около двух часов назад, пять бомбовозов Б-25 и 12 «лайтингов» сопровождения. Взяв курс 260 градусов, самолёты пошли на Йокоте.

Лейтенант Рэймонд Уикс вёл своё звено, держась слева от головного Б-25. Со стороны могло показаться, что стайка дельфинов следует за плывущим китом, настолько бросалось в глаза соотношение объёмов. Массивное тело бомбовоза зеркально отражало солнце.

– Опричник, – связался Уикс со своим звеньевым, – ответь Янычару.

В наушниках раздался треск.

– На связи.

– Подтянись.

Ведомый справа подплыл чуть вперёд и правильно встал в звене. Уикс еле разобрал его ворчание насчёт того, что, дескать, идём, как на параде и что-то ещё.

Лейтенант разомкнул контакт на шлемофоне и соединил снова.

– Опричник.

– На связи.

– Дай счёт от одного до десяти.

– Один, два, три, четыре… – Уикс дослушал до конца, на этот раз слышимость была чистой.

Ничто не выматывает душу так, как полёты на крейсерской скорости и над вражеской территорией. Временами начинается свербёж в нервах и ничего с ним нельзя поделать, тогда отключи связь и, что есть в тебе патриотизма, пропой «Непокорённый форд Нокс» – бывает, что помогает.

Но, если без дураков, у каждого, и у Уикса тоже, имелось своё личное средство. Зубами стянув с пальцев крагу, он поднёс её изнанкой к носу и с наслаждением вдохнул: перед каждым вылетом тайком он кропил перчатку изнутри дамскими духами. Аромат навевал альковные фантазии и снимал напряжение. Попадись он на этом любому из своей эскадрильи – и лучше пиши рапорт на перевод: до конца войны в лётную сумку и под кровать будут подбрасывать женские кружевные перчаточки. В авиации умеют шутить.

3часа 43 минуты. Страшный крик в наушниках:

– Янычар, япы!

Именно тогда, когда Уикс увидел их сам. На стороне солнца они висели, будто рой пчёл. Они неслись в атаку, казалось, их двигатели дико ревели «банзай!» и ни один пилот не выйдет из боя, даже израсходовав последний патрон, но воздушный караван не дойдёт до Йокоте.

Ещё с дальней дистанции японцы вспыхнули пулемётными огнями.

3 часа 58 минут. Эскадрилья несёт потери: сбиты 2 «лайтинга» и один Б-25, пламенеющий, искалеченный, он завалился брюхом вверх и устремился к земле.

Каллиматор прицела взял цель. Уикс нажал гашетку, и самолёт заходил ходуном от огня его пулемётов.

Их атаковали истребители класса «Мицубиси» и «Зеро», первый немного уступал «лайтингу» в весе и был менее разворотлив, но зато превосходил в вооружении и мощностью мотора. Больше он был опасен кораблям, оборудованный, как торпедоносец.

Сектора газа вперёд. Уикс бросил машину в глубокий вираж, повернул на сорок градусов и зашёл противнику в хвост, дал длинную очередь. Ложась на крыло, попал в группу нескольких «Мицубиси». Завертелась бешеная кутерьма.

Мокрый, как мышь, с пробитым консольным баком, Уикс вырвался на дистанцию. Разворот, и истекающий горючим «лайтинг» снова бросился в бой.

Вокруг тянулись огненные трассы, совсем близко две пересеклись точно на японском истребителе, и тот разлетелся, словно стеклянный.

Он не успел увернуться. Да и ни один самый опытный пилот не смог бы – какой-то обломок со страшной силой ударил в фонарь, и «лайтинг» завертело.

Воздух тяжело навалился на грудь – фонарь был разбит. Пытаясь стабилизировать машину, Уикс оттолкнул штурвал и ринулся вниз. И уже выровнялся, как вдруг почувствовал, что на затылке вздыбились волосы: прямо ему в бок несся в полнеба раскинувший крылья «Зеро».

«Сейчас он врежет. Нет, не самолёт – пилот ему нужен, иначе почему он так долго выцеливает».

Японец открыл огонь. Он в упор расстреливал «лайтинг».

Не понимая, что делает, Уикс закричал, закрыл голову руками и увидел, как в пробоине разорванного снарядом днища бешено вертятся земля и небо. Самолёт не слушался руля, разматывая спираль дыма, ввинчивался вниз. Едкая гарь не давала дышать.

И тут инстинкт самосохранения подсказал, что нужно делать. Лейтенант взялся за каретку фонаря, толкнул, она даже не стронулась – удар прогнул её и зажал намертво.