Поезд на Солнечный берег
Шрифт:
– Ищи ветер в поле, ищи цветок среди цветов…
Потом осколок зеркала треснул пополам и стал оплывать, как свеча. Филипп сполз по стене на пол и смотрел, как серебристая лужица застывает, приобретая очертания лица не то Матильды, не то Ады; но он хотел, чтобы это была Ада. Так он сидел долго. Солнце зашло и взошло, зеркальная лужа затвердела. Из щелей выползли автоматические полотеры и тщетно пытались соскрести ее, потому что она нарушала их представление о гармонии. Громкий звонок огласил квартиру.
– Филипп, к нам посетители, – прозвенел голос центрального компьютера.
– Меня
– Невозможно, кодекс Дромадура, – проверещала дверь. – Представители власти, ублажать, оказывать содействие.
Фаэтон вскочил на ноги, но было уже поздно. Два дюжих молодца–мышкетера с аршинными усами стояли перед ним, загораживая путь к отступлению. Филипп оправился, сколько это было возможно в данной ситуации, и смело взглянул на них.
– Я полагаю, вы пришли…
– Смотри–ка! – прыснул первый мышкетер. – Он полагает!
– Я могу узнать, в чем дело? – спросил Филипп.
– Можешь, голубчик, – со вздохом подтвердил второй мышкетер. Он вынул из нагрудного кармана свиток толщиной в китайскую стену и развернул его, отчего нижняя часть рулона скатилась к его ногам. – Филипп Фаэтон?
– Он самый.
– Арестован, – заключил мышкетер и стал скатывать свиток обратно.
– За что?
– Это ты сам должен знать лучше нас.
– А все–таки?
– За переход улицы в неположенном месте и за государственную измену, содействие в побеге мутанту, убийство с отягчающими обстоятельствами и так далее и тому подобное, – уточнил мышкетер со свитком. – Если мало, добавим пререкания с представителями власти.
– Это мы, – вставил мышкетер без свитка.
– Он уже понял, – сказал первый мышкетер и для пущей верности саданул Филиппу под дых. – Будешь шелковым?
– Это значит – вести себя хорошо и не рыпаться, – снова влез мышкетер без свитка.
Филипп не мог вымолвить ни слова.
– Готов, – сказал мышкетер со свитком. – В машину его.
– Я ни в чем не виноват, – упрямо сказал Филипп и получил второй удар.
– А теперь – готов, – сказал мышкетер без свитка, защелкивая на нем наручники. – Пошли.
Филипп повиновался. Он шел впереди, и мышкетеры подгоняли его пинками. Он падал, поднимался и снова падал. На ступеньках, ведущих на улицу, мышкетер со свитком подставил ему ножку, а тот, что без свитка, – толкнул в спину. Филипп скатился по ступенькам. Первое, что он увидел, сидя на асфальте, были изящные бриджи, заправленные в лакированные сапоги. Филипп поднял глаза. За бриджами начинался камзольный пиджак лимонного цвета, а над пиджаком возвышалась голова, отдаленно напоминавшая пончиковую. В левой руке Пончик держал золотую трость с набалдашником из цельного рубина и постукивал ею по своим сапожкам. На трости было выгравировано: «Любимому служащему от любимого начальника». Словом, Пончик выглядел настоящим денди. Филипп поднялся, чувствуя мышкетеров за своей спиной.
– Здравствуй, – сказал он. – Вот, я…
Он поднял руки с наручниками, желая объяснить. Пончик вскинул брови, выражая неподдельное изумление.
– Мы знакомы? – учтиво спросил он.
Бедного Филиппа словно холодом
обдало.– Да, – сказал он. – Как твои дела? Все режется девятый зуб мудрости?
– Не понимаю, о чем это вы, – отозвался денди, похожий на Пончика. – Мудрости у меня и так, слава богу, хватает, а если ваши слова шутка, то она весьма неуместна.
– Я не шучу, – упорствовал Филипп, – и если я вспомнил об этом дурацком зубе, так только потому, что ты мне все уши им прожужжал.
– Я, сударь, вообще вижу вас впервые – и если вы пьяны, то я полагаю, эти господа не замедлят определить вас куда следует.
– Я не пьян, – сказал Филипп, – нет! А помнишь, как ты прыгал с этого самого дома, как я бросился вниз и удержал тебя? Помнишь?
– Я? Прыгал? – с расстановкой переспросил Пончик, играя тросточкой. – Вы в своем уме, любезный? Ведь эдак можно ненароком поцарапать асфальт и нанести урон государственной собственности. А государственная собственность…
– Я все понял! – прервал его Филипп. – Не надо больше ничего говорить.
– Заприте его покрепче, – сказал Пончик вполголоса мышкетерам, отдававшим честь любимому сотруднику.
Филипп позволил втолкнуть себя в арестантское отделение мышкетерского истребителя. Он слышал, как мышкетеры хлопают дверцами и смеются. Гнев душил его, поднимаясь волнами, как море. Сердце молотом отдавало в висках. Машину трясло и заносило на поворотах, и Филиппа то и дело отбрасывало к стене. Кто–то робко чихнул возле него.
– Простите, – извинился голос, но не удержался и снова чихнул.
– Кто здесь? – спросил Филипп.
Ответом ему был новый чих. Филипп протянул руку и наткнулся на что–то твердое и круглое, как мяч.
– Это я, – сказал голос.
– «Я» – это кто? – спросил Филипп, теряясь.
– Если сами не знаете, к чему спрашивать меня? – возразил голос обиженно. – Я–то уж точно не знаю, кто вы. Чихи!
– Нет, кто вы? Но неизвестный только чихал, не переставая.
– Будьте здоровы!
– Спасибо, – сказал голос из темноты. – Сейчас будет поворот, держитесь!
Филипп не удержался и врезался в стену. Мяч упал на него. Филипп снял его с себя и, к своему ужасу, убедился, что это голова. Он выронил собеседника и забился в угол.
– Я бы попросила вас не ронять меня, – сухо сказала голова из темноты.
– Извините, – смешался Филипп.
– Ничего, – смягчилась голова.
– А где же все остальное? – робко поинтересовался Филипп. Голова чихнула и задумалась.
– Вы имеете в виду, где мое тело? Увы! Нас подло разлучили. Его увели для установления личности, а меня растяпы–мышкетеры забыли здесь. Чихи!
– Это, должно быть, ужасно, – искренне сказал Филипп.
– Не так ужасно, как вы думаете, – возразила голова. – Оно всегда было немного грубовато. Вечно поправляло мои волосы, трогало за нос да еще постоянно пускало пыль в глаза. Пусть теперь помучается без меня, так ему и надо. Чихи! Кстати, мне почему–то кажется, что я где–то слышала ваш голос.
Филипп поежился. Он тоже узнал в ней голову человека, который спрашивал у него дорогу. Его снова ударило о стенку.
– Повернули налево, – промолвила голова, – значит, везут в тюрьму.