Поездка в Москву. Новейший Хлестаков
Шрифт:
Узаконение через последующий брак по нашему закону не допускается; наше законодательство не старается отыскать отца, но дозволяет матери указать его, и в таком случае обязывает содержать ребенка, вместе с матерью, известное время, но только в том случае, если отец и мать ребенка свободны от брачных уз. В противном случае, за прелюбодеяние налагается только наказание на того и другого, и то не иначе как по жалобе оскорбленного в своей чести супруга. Незаконных детей, по нашим законам, воспрещено определять в гражданскую службу с присвоением права на получение классных чинов, хотя бы они получили воспитание даже в гимназиях и равных им заведениях. По достижении 21
Подкидыши или непомнящие родства, хотя бы они были воспитаны дворянами, тогда только могут быть принимаемы в гражданскую службу, когда были записаны сперва в податное состояние и из этого законным образом уволены, и окончат курс учения в каком-либо из учебных заведений, дающих, на основании Устава о службе по определению от правительства, права на вступление в службу (т. III, ст. 6).
Для воспитанных дворянами, таким образом, сделана льгота.
Незаконные дети, хотя бы и были воспитаны теми, которые именуются их родителями, не имеют права на законное после отца или матери имущество (т. X. ст. 136).
Лицо, рожденное от недействительного брака, хотя бы по Монаршей милости и был ему предоставлен какой-либо удел в родительском имении, не приобретает через то права на наследство после других родственников (ст. 137).
Таковы наши положения о «незаконнорожденных» детях, для приюта которых у нас только и есть два воспитательных дома, где в живых остаются не более половины приносимых детей. Еще Петр Великий приказывал в Москве и других городах, при церквах, где пристойно, подле ограды, построить для них «гошпиталии», в Москве каменную, а в других городах деревянные, но после смерти Петра эти «гошпиталии» были закрыты и, конечно, количество детоубийств увеличилось.
Не мешает, между прочим, в назидание мудрецов, полагающих, что от облегчения усыновления детей, рожденных вне брака, семейная жизнь, будто бы, расшатается — привести из упомянутой брошюры следующую табличку, доказывающую, что где легче усыновление и узаконение, там и меньше число рождающихся вне брака. Так, в Пруссии на 100 родившихся приходится 7, в Саксонии 15, а в Баварии 20 незаконных.
Мусульманское законодательство гораздо гуманнее относится к несчастным детям, чем относимся мы. Вот что говорит об этих детях Магомет:
«Покинутое дитя, несчастный плод преступления или нищеты, имеет полное право на сострадание со стороны своего собрата — человека. Потому каждый, нашедший младенца у дверей мечети, дома, купальни, на улице, или где бы то ни было, обязан оказать ему всевозможную помощь. Найденное дитя должно быть свободным от рабства, если б имело родителями даже рабов. Принявший на воспитание найденного младенца считается его приемным отцом. Он обязан ему все дать, без всяких корыстных видов, а также возвратить его по востребованию родителей, представивших надлежащие доказательства их прав на ребенка. Приемный отец обязан научить найденное дитя такому ремеслу, которое доставляло бы ему средства существования. Если никто не принимает найденыша на воспитание, то он должен быть воспитан на счет государства».
Но гуманнее всего относительно детей, законы у евреев. По объяснению Талмуда «все незаконнорожденные дети, хотя бы от публичной женщины, имеют право наследовать отцу и считаются законными».
Говорят, что «вопрос» о «незаконнорожденных» рассматривается в наших государственных учреждениях. По крайней мере, об этом давно ходили слухи в печати, но пока еще даже
слово «незаконнорожденный» употребляется в, нашем официальном языке.XI
Судьба, видно, судила мне, в последние дни моего пребывания в Москве, еще раз встретиться с моим спутником на железной дороге — Свистунским. Он, как оказалось, застрял в Москве долее предположенного по маршруту времени, изучая, как видно, не столько московских жителей, сколько кулинарное искусство московских поваров и достоинства завтраков и обедов, которые давали ему наивные люди, обманутые, конечно, его враньем о данной будто бы ему миссии и о его близости со всеми людьми, от которых, будто бы, зависит торговля, промышленность, пошлины, словом — чуть ли не благоустройство империи.
Москва, не смотря на свой почтенный возраст и, если верить г. Каткову, даже «умственную зрелость», признаться, довольно-таки еще легковерная старушка, охотно готовая не только торжественно принять, накормить до отвала, но и поверить всякому приезжему «генералу», хотя бы этим «в некотором роде генералом» и был неподражаемый Свистунский. Если принять при этом в соображение его необыкновенную способность врать, не останавливаясь, коли нужно, в течении 24-х часов кряду, прелесть московских завтраков и обедов и обилие вина, что всегда возбуждает красноречие, и, наконец, внимание, с каким чествовавшие купцы-москвичи слушали невозможное «блягерство» этого «почетного гостя», то не трудно понять, почему мой бывший товарищ застрял в Москве и восхищал своими речами наивных москвичей.
Признаться, я, было, и забыл совсем о Свистунском (его речи в газетах не печатались) когда сидел однажды в «Эрмитаже» за чашкой кофе после обеда, как вдруг из соседней комнаты до меня долетело громозвучное «ура», и вслед затем я услышал знакомый, крикливый голос моего товарища…
«Это он!» пронеслось в моей голове, я поспешил расплатиться и собирался уже уходить, как в коридоре совершенно неожиданно столкнулся с ним лицом к лицу. Он был торжествен, возбужден и несколько пьян, во фраке со звездой Льва и Солнца и какими-то сиамскими орденами, полученными им во время пребывания в этой далекой стране…
— А, вот неожиданная встреча! — воскликнул он, бросаясь ко мне. — Нет, так нельзя… Пойдем, пойдем к нам!.. Ты увидишь!
И с этими словами он чуть ли не насильно втащил меня в отдельную залу «Эрмитажа», где за большим столом сидели незнакомые, сияющие лица господ во фраках с большими медалями на шеях. Не успел я еще осмотреться, как Свистунский уже говорил:
— Господа! позвольте вам представить моего друга… литератора…
И, затем, обращаясь ко мне:
— Я удостоился чести… Достоуважаемые мои друзья, представители Москвы, именитые граждане, в моем скромном лице, желали, так сказать, почтить представителя администрации, не жалеющей трудов… Я очень рад…
Я не слышал дальнейших его слов, изумленный обстановкой этого торжественного собрания, и безропотно сел около Свистунского, посадившего меня на стул. Устремленные на него со всех концов стола эти почтительные, масляные, пьяные взгляды, его собственный торжественный вид, это количество медалей, обстановка, — все ясно свидетельствовало, что «героем» банкета был он, этот невозможный враль, Свистунский. Его каждое слово ловилось на лету. Он с таким покровительственным видом обращался то к одному, то к другому из гостей, точно в самом деле воображал себя настоящим «почетным гостем», каким-нибудь важным лицом, которого чествуют благодарные сограждане.