Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

С наибольшей отчетливостью этот процесс проявил себя в 60-70-е годы XIX века, когда литература была частью революционно-демократического движения. К концу же века формы романтизма в национальных литературах приобретают все большее значение. С одной стороны, они были свидетельством художественной возмужалости многих литератур, с другой — ясно говорили о том, что общественная жизнь уже была на пути к буржуазной определенности, однако громадный потенциал демократизма и революционности, накопленный национальными литературами, ведомыми идеей национальной свободы и независимости, не позволял остановиться на ней как на искомом идеале, взыскуя таких человеческих и социальных ценностей, которые могли быть найдены только на путях революционного и социалистического переустройства мира.

Одна из примечательных особенностей этого тома, между прочим, состоит в том, что он воочию показывает, как деятели национальной культуры шли к революции, — по-разному, конечно, но движимые представлениями о народном счастии, — неотвратимо и целеустремленно.

Когда мы говорим о связи, например, И. Франко и Л. Украинки, Я. Райниса и В. Терьяна с марксизмом — это уже привычно, поскольку свидетельствует, в частности, о неизбежности связи культуры и передовой мысли эпохи. Но, когда мы видим, как Токтогул, находящийся с точки зрения художественной в гомеровском времени, с точки зрения сознания — за временем патриархально-родовым, входит в революцию, принимая прежде всего один из ее фундаментальных лозунгов — вся власть народу, — это все-таки удивительно до сих пор. Но такие случаи вовсе не единичны. Они со своей стороны подкрепляют одну из великих мыслей В. И. Ленина о том, что Россия поистине выстрадала марксизм, что революция и социализм есть не навязанная извне прихоть, мода, идея, а национальная необходимость.

Пролетарская революция возглавила национально-освободительное движение, которое, если иметь в виду национальные культуры, влилось в нее, став одной из ее составных частей. Но, обращая свой взгляд назад, мы не можем отделаться от впечатления, что этот процесс в поэзии, начатый великим Т. Шевченко, поддержанный далее борцами за народное счастье — шестидесятниками, во многом принятый — и на уровне национальной судьбы (О. Туманян, Я. Райнис и др.), и на уровне личного сознания и культуры (И. Франко, Л. Украинка и др.) в конце XIX — начале XX века — есть, в сущности, единый процесс, ведущий к светлому будущему для широких трудовых масс.

Конечно, с точки зрения сознания мы видим существенные различия между обозначенными этапами; конечно, в каждой национальной культуре, как известно, есть две культуры, одна из которых, в частности, поддерживает реакционные и антинародные представления.

Все это так! Но поскольку поэзия есть искусство выражения прежде всего человеческих эмоций, поскольку общественная структура национальных окраин России определялась прежде всего идеей национальной свободы и вплоть до конца XIX века так и не «отвердела» в своей расчлененности, как это было ранее в европейских государствах, постольку такое — пусть тоже эмоциональное — представление правомочно, ибо в этом историческом и революционном процессе искусство, личность, народ находят себя и человечество!

Предлагаемая читателю книга преследует цель дать более или менее полное представление о многообразии поэтического творчества народов России XIX — начала XX века. Однако при этом нужно учитывать следующее. Во-первых, материал этой книги целесообразно воспринимать в единстве и в ряду других томов БBЛ, в которых отдельно представлены писатели народов СССР. Мы имеем в виду тома БBЛ, посвященные творчеству Т. Шевченко, И. Франко, Л. Украинки, Я. Райниса, М. Эминеску, В. Александри, Я. Купалы, Я. Коласа, а также два тома советской многонациональной поэзии, в которых читатель может познакомиться с творчеством Г. Табидзе, Е. Чаренца, М. Рыльского, Т. Табидзе, П. Яшвили, Д. Гулиа, П. Тычины и многих других зачинателей и строителей нашей социалистической культуры.

Во-вторых, обилие материала и размеры книги не позволили включить в нее поэмы Н. Бараташвили, И. Чавчавадзе, В. Пшавела, О. Туманяна, Х.-Н. Бялика, А. Исаакяна, как и других поэтов, да и лирическое наследие многих представленных здесь писателей, конечно же, скорее намечено в наиболее характерных образцах, чем объято с достойной их искусства и нашей любознательности полнотой.

Советская переводческая школа, особенно ее первое и второе поколение, связанное с именами В. Брюсова, А. Блока, Б. Пастернака, Н. Тихонова, Н. Заболоцкого, А. Ахматовой, С. Липкина, А. Тарковского, М. Петровых, Н. Гребнева, А. Межирова, создала непреходящие ценности переводческого искусства, навсегда вошедшие в нашу духовную жизнь. Благодаря их усилиям грузинские, армянские, таджикские, азербайджанские, узбекские, латышские, литовские поэты давно и прекрасно звучат на русском языке. При всем том наши переводчики открывают все новые, ранее нам неведомые, пласты поэтического наследия народов нашей страны. Мы открыли для себя великолепных дагестанских лириков, обогатилось паше представление о прошлом белорусской поэзии, но, может быть, самое волнующее открытие — это по-новому прочтенное огромное художественное наследие народов Средней Азии, которое еще недавно связывалось только с фольклорно-акынской традицией, в то время как сейчас мы видим в ней преобладание личностного поэтического искусства.

Мы постарались эти открытия представить более или менее полно, сознавая в то же время, что объять все невозможно, что главная задача книги — дать общее представление о единстве и многообразии литературного процесса XIX — начала XX века, которое позволит, мы надеемся, более целенаправленно знакомиться затем с творчеством выдающихся творцов.

Открытие прошлого, интерес к художественному наследию народов есть результат социалистического образа жизни и сознания. В той мере, в какой книга служит этой великой цели, она оправдывает свое скромное предназначение.

Л. Арутюнов

ПОЭЗИЯ НАРОДОВ СССР XIX — НАЧАЛА XX ВЕКА

ИЗ УКРАИНСКИХ ПОЭТОВ

ПЕТРО ГУЛАК-АРТЕМОВСКИЙ (1790–1865)

ЛЮБАША

Любаша славная, так делать не годится. Терзаешь для чего ты сердце казаку?… Ты — будто козочка: под маленьким копытцем Сухому зашуршать достаточно листку — И уж она от страха еле дышит. Лишь ящерицы бег, лишь дятла стук заслышит — Родную ищет мать и, трепеща, бежит. Любаша славная, а что тебя страшит?… Лишь покажусь — дрожишь, обоих нас пугаешь!.. Лишь подойду, а ты тотчас же убегаешь!.. Я не литовский зверь, не пчеловод-медведь: Нет мысли у меня обманывать, лукавить, Тобою не хочу и так и сяк вертеть, Тебя не думаю, красавица, ославить!.. Но девушке пора о девичьем вздыхать. На ветке ягоде не весь свой век томиться, Не век при матери теленочку гулять… Расстаться с ней пора, с ней — время распроститься!..

ЛЕВКО БОРОВИКОВСКИЙ (1806–1889)

РЫБАКИ

После бури девчоночка В Дону воду брала: «Чье весельце здесь волнами К берегу примчало? Не того ли удалого, С которым гуляла, Которого до рассвета Жарко целовала?» Плывет челнок, но недолго Плыть ему, как видно, На челне том одиноком Рыбака не видно. Буйный ветер, как бывало, Над рекой играет, По-над Доном черный ворон Каркает, вещает: «Ой, оставил горемычный Челнок и весельце, Утопил он в глуби Дона Горячее сердце. Утопил он свое сердце В пучине глубокой И сказал: плыви, челнок мой, К милой черноокой! Пусть же мне мой челн рыбачий Вместо гроба будет, И весло, как крест могильный, Мне поставят люди!»

СУД

Петро у Федора кобылу призанял И в лес направился, да завернул к Одарке — шинкарке, И, грешный, после чарки Так без вожжей кобылу погонял, Что хвост ей вовсе оторвал. Тут Федор на Петра прошенье в суд подал. Судья толстел — Петров кошель тощал… И разрешилось дело просто: «Понеже оный Петр у Федора взаймы Кобылы никогда не брал бесхвостой, То мы Названному Петру и присудили, — И приговор наш остается в силе, — Кобылу у себя держать, Покуда хвост не отрастет опять, Тогда ж — хозяину отдать». За Федорово жито, Глядь, — Федора же бито!

₁₈₅₂

МАРКИАН ШАНКЕВИЧ (1811–1843)

ХМЕЛЬНИЦКИЙ ОСАЖДАЕТ ЛЬВОВ

Строем народной песни

Как во чистом поле, У самой дороги, Там намет раскинут великий, шелковый. А под тем наметом стол стоит тесовый, Сам гетман Хмельницкий за тот стол садится, Вся казачья сила вкруг него толпится. Пишет гетман письма — да не сто, не двести, По всей Украине рассылает вести. Войско куренное в поход выступало, Ляхов разбивало, за Львов отгоняло. Как гетман Хмельницкий коня оседлал — Львов тревожен стал; А гетман Хмельницкий саблею махнул — Львов главу нагнул. На заре из замка рушницы стреляли, К вечеру казаки замок зажигали. А наутро рано город окружали, — Грянули мушкеты, дворы запылали. А гетман Хмельницкий послов посылал, Так говорить приказал: Коли будете мириться — На выкуп скорее червонцы несите, На выкуп за город коней выводите; А будете биться — Высокие стены размечу мечами, Улицы с дворами вытопчу конями! Поутру во Львове звонницы звонили — Ворота раскрылись, казаки входили.