Поэзия народов СССР XIX – начала XX века
Шрифт:
1862
ДЕЗЕРТИР
За столик к свету слабому присел он и читал, Запутанные буковки прилежно разбирал. Запутанные буковки, листочек небольшой… И — уронил головушку, охваченный тоской. «Старушка мать несчастная пишет мне сама, Что там зима ненастная, жестокая зима. И некому ей, старенькой, наколоть дровец, Ведь сын ее единственный — цесарский стрелец». И он взметнулся пламенем, как птица, полетел, Так быстро, что догнать его и ветер не сумел. Летел с такою силою, чтобы в краю родном Спасти старушку милую, согреть родимый дом. 1862
В ВЕРОНЕ
Песня
Как в Вероне, при воротах крепостных, Трое рекрутов стояло молодых; Там стояли, меж собою толковали: Эх, когда бы эти стены да пропали! Не так стены крепостные, как ворота: Мать-старуха истомилась от заботы. Не1862
ГУЦУЛКИ
Ой, пирую, ой, гуляю — ничего не знаю, А уж мне охапки прутьев в роще нарезают; А уж мне готовы прутья — просекать до кости, Чтобы не ходил я больше к моей милой в гости. Ой, пирую, ой, гуляю — и нету мне дела, Что в оковы наряжаться времечко приспело; А готовы мне оковы — вовсе не безделка, — Чтобы не ходил я больше на те посиделки. Что ж, готовьте мне оковы, надевайте с ходу, У меня-то побратимы — хорошего роду, Не дадут мне гнить бесславно у мадьяра в ямке, А достойно похоронят во Львове на Замке. Так срубите, паны-братья, срубите кедрину, Да вытешите сабельками дружку домовину, Да вытешите сабельками из турецкой стали, Чтобы меня, молодого, люди поминали. Чтобы люди поминали, девушки любили, Чтоб кедровый гроб широким ковриком накрыли; Ой, ковриком пребогатым, голубого цвета, Чтобы не завидно было мне белого света! 1862
НИВА
Долго ль мне бродить по свету, У чужих просить совета, Долго ль ожидать придется, — Мол, Галичина проснется? Лучше встану сам пораньше И пойду своей дорогой, — Плуг возьму, волов упряжку, Вспашу горы и долину, Вспашу нашу Буковину, Как наш Тарас, как мой батько Научил пахать когда-то; И любовь и веру ныне Посею на Буковине. Уроди нам, русский боже, Пшеницу как надо! Зеленей, родная нива, — Мне, певцу, отрада! Чтоб вязался колос в колос На полном раздолье, Чтоб взросли на Буковине Правда, вера, воля! А я пойду — по палатам Да по нищим хатам, Может, где и повстречаюсь Со жнецом-собратом. Жните, жните, жнецы мои, Да хвалите долю, Что смогли собрать пшеницу На собственном поле. Что не пойдем батраками Нищими проситься В чужой край, да к чужим людям За чашку пшеницы. Уж не пойдем, жнецы мои! Наш батько любимый Научил нас пахать землю, Ходить за родимой. … Теперь уже знаем… Жните, жните, жнецы мои, А я — запеваю. Вот я запеваю родимому краю, Пускай моя песня далеко несется: От Черной Горы до Днепра, до Дуная Взойди, моя песня, как травы на солнце! Пусть перьями шляпы украсят сельчане, Пусть девушки наши в венки уберутся, Пускай не твердят нам, что мы бесталанны, И слезы кровавые — больше не льются… Сверкай, моя песня, рассыпься лучами, Сияй, осушая кровавые раны… Звучи и сверкай, словно яркое пламя, Развеивай черные вражьи обманы. Так звучи же, моя песня, Звучи, не смущайся! Где родное встретишь сердце, Там и поселяйся! Точно голубок с голубкой Под кровлей тесовой Поселяйся, моя песня! 1863
МОЙ САРДАК
Старый дедовский сардак мой, Серый, долгополый, Век тебя не постыжусь я В жизни невеселой. Ты всегда готов полою Слезы утереть мне — И за то не отрекусь я От тебя до смерти! 1863
ГДЕ СЧАСТЬЕ?
Ты дома молотил горох, А я скитался, брат мой милый, За счастьем гнался что есть силы; В Валахию закинул бог Да за Тирольские отроги… Отбил давно в скитаньях ноги, Но всё дела, как прежде, плохи… А счастье, видно, спит в горохе. МИXАЙЛО СТАРИЦКИЙ (1840–1904)
ВЫЙДИ!..
Ночка-то, ночка, луной озаренная! Ну, хоть иголки сбирай. Милая, выйди, трудом истомленная, В роще со мной погуляй. Сядем с тобой под калиной ветвистою — И над панами я пан! Глянь, моя рыбка, — волной серебристою Ходит над полем туман. Роща в сиянии звездном красуется, То ль замечталась, то ль спит; Только листва на осине волнуется, Тихо от жажды дрожит. Небо усыпано звездами, — господи, Всюду такая краса! Под тополями жемчужного россыпью Дивно играет роса. Ты не пугайся, что
вымочишь ноженьки, Выйдя в такую росу: Верная, к дому тебя по дороженьке Сам на руках отнесу. Ты не страшись и замерзнуть, лебедонька: Ветер улегся давно… Крепко прижму тебя к сердцу, молоденьку Греет, как солнце, оно. Ой, ты не бойся, что злоба надутая Шепот подслушает твой: Ночь усыпила всех, сном всех окутала. Не шелестнет и травой! Спят твои недруги, дремой тяжелою Скован надменный их смех… Что ж нам, обманутым нашего долею, Даже увидеться — грех?! «Коник». Фрагмент народной картины «Козак-бандурист». XIX в.
* * *
Когда замкнется крышка гробовая И упокоюсь я в земле сырой, Придет ли хоть одна душа живая, Вспомянет ли приют печальный мой? Кому ж прийти? Не песни — голос муки Один, в тиши, когда-то поднял я; А недруги мне связывали руки И не пришли на помощь мне друзья! Вдвоем с подругой верною — тоскою Безвестным протащились мы путем: Вся жизнь свелась к глухой борьбе с нуждою, Великим не прославлена трудом. И вот стою перед могилой ныне, Под бременем давно угасших лет… Так без росы, в пылающей пустыне, Хиреет, вянет утлый первоцвет! 1877
ПИР
Дворец сияет. В пышном зале Вдоль стен высоких, тут и там, Огни, как звезды, засверкали Усладой праздною глазам. Дымится снедь, и вина льются, Посуда — в бликах золотых, Столы едва-едва не гнутся От яств роскошных, дорогих. Багровые, пылают лица На этом пиршестве ночном; Как розы — дамы и девицы Цветут за праздничным столом. Едят и пьют не уставая, Несется смех со всех сторон, В бокалах зайчики играют, Тарелок слышен перезвон. Среди веселья, криков, шума На хорах музыка гремит… Но, как всегда, все та же дума Меня терзает и томит. Иные вижу я картины: Снега… Угрюмые боры… Поля и степи Украины, В сугробах хаты и дворы. Голодный люд без хлеба, соли В своих потопленных хлевах, Где нету света, нету доли, Где только тьма да рабский страх. Поникли головы от гнета, И нету силы их поднять. Среди кровавых слез и пота — Немой покорности печать. Повсюду смерть стоит у входа… И как пойти мне может впрок Бесстыдно взятый у народа Вот этот лакомый кусок? 1882
ШВЕЯ
Прядка темная свисает, Разметалась по щеке… Над шитьем игла мелькает В тонкой, худенькой руке. Свет от плошки — на колене, Там, где барское шитье… И легли густые тени Под ресницами ее. Долгий кашель ночью долгой, Стоны ветра под окном… Взор усталый и голодный, Незнакомый с тихим сном. За работой вечно гнется, В старый кутаясь платок… Горько, видно, достается Заработанный кусок! 1882
БОРЦУ
Окончилась мука твоя… Идет золотая заря! И в песне зеленых дубрав, Воскреснешь ты вновь, величав, И образ героя-борца В ней будет звучать без конца. Тебя не забудет народ, Он в сердце твой след сбережет, Недаром ты пал: твоя кровь Вдохнула в нас к братьям любовь, В сердца, что страдают от зла, Отвагу и силу влила. Мы в битве поднимем твой стяг, И дрогнет испуганный враг, А дочери светлых долин Прославят тебя, исполин, Прославят без слез на глазах, — Слеза оскорбит лишь твой прах! 1882
ПОСЛЕДНЯЯ ДОРОГА
Глухо. Мрачно. Лес дремучий… Ни дороги, ни пути… Небо сплошь закрыли тучи, Не дают вперед идти… Ветер воет псом голодным, Ливень хлещет на ходу, И под ливнем тем холодным На кладбище я бреду… Всё раскрали понемногу, Кроме сердца и ума, И осталась мне в дорогу Лишь порожняя сума. А ведь было, без сомненья, В ней накоплено с утра — И плодов благих ученья, И душевного добра, И кипящих сил без меры, И мечтаний молодых, И священной в правду веры, И надежд, надежд живых, Что потемки самовластья Свет науки победит И для всех, кто ищет счастья Будет верный путь открыт, И таким путем широким Мы пойдем, плечо в плечо, И навстречу, светлым оком, Солнце вспыхнет горячо… А пути-то все не видно, — Глушь да темень, лес густой. И кивает мне обидно Ель кудлатой головой…
Поделиться с друзьями: