Погонщик волов

— Толкай ее по прямой, вот тебе и вся премудрость! — кричит он уже издали.

Лопе незамедлительно устанавливает, что премудрость и в самом деле невелика. Он толкает Марию перед собой. Завидев промежуток между танцующими парами, он затискивает туда Марию и протискивается следом сам. Немолодая пара танцует, растопырив руки. Лопе получает от кавалера удар в лицо и хочет ответить тем же, но тут Мария с улыбкой перехватывает его руку, и ответить не удается.

— Не надо все время толкать меня в одну и ту же сторону, — скромно говорит Мария, пожимая руку Лопе. — Иногда надо поворачиваться и чтоб ты тянул меня на себя, потом можешь снова повернуться и снова толкать.

— Будет сделано, — говорит Лопе, чувствуя, что краснеет. Он пытается повернуть себя и Марию, но при этом скользит, а тут на них как раз надвигается другая пара и толкает их сбоку. Оба падают. Лопе — на Марию. Они лежат между шаркающими по полу ногами. Лопе слышит, как где-то наверху, там, где находятся головы танцоров, громко смеются. А кларнет так даже икает. Тут Лопе удается наконец высвободить свою руку. Оказывается, на ней лежала Мария. Лопе может встать. Мария тоже выкарабкивается из-под чужих ног. Лопе протискивается между парами. Кругом — ухмыляющиеся физиономии. Лопе даже забыл про Марию. «Во всем виновата Труда», — думает он.

В дверях зала, что выходят в сад, Лопе сталкивается с шумной процессией. В зал на плечах стрелков въезжает Густав Пинк. Танцующие замирают.

— Многая лета, многая лета, ура, ура! — громыхает и раскатывается по залу.

Лопе может, не привлекая ничьего внимания, выскользнуть в сад. Он становится возле зарослей сирени, чтобы подкараулить Марию. Он хочет спросить у нее, сердится она на него или не сердится.

Но Марии не видать. А перед живой изгородью стоят еще двое. Лопе узнает голос коммерсанта Хоенберга и Пауля Фюрвелла. Пауль Фюрвелл, председатель общины, говорит Хоенбергу:

— Т-с-с, не кричи так громко…

Коммерсант, чуть понизив голос, спрашивает:

— Так ты точно знаешь, что он не настоящий немец?

Пауль Фюрвелл для верности оглядывается по сторонам.

— Он вроде сам мне как-то рассказывал, что он наполовину еврей…

— Да, нос у него подозрительный, — говорит Хоенберг.

— Нет, нос у него не так чтобы очень, — шепчет Пауль, хватаясь за крючок посредине своего лица, — но вот цены у него! Да еще вечно бранится, что кооператив ему цены сбивает.

— Как его звать, ты сказал?

— Я сказал «Кнорпель», только не рассказывай никому, что узнал это от меня. Кто знает, может, это считается служебной тайной.

— Ну, какая это тайна?! Впрочем, будь спокоен, все равно я никому ничего не расскажу.

По дорожке сада приближается группа ладенбержцев. Лопе видит, как один достает из рукава какой-то предмет, похожий на длинную колбасу.

Ладенбержцы останавливаются возле Пауля Фюрвелла и Хоенберга.

— Вот же он, Хоенберг-то!

Хоенберг оглядывается и говорит вполголоса:

— Сейчас начнем.

— Чего начнем? — спрашивает Пауль Фюрвелл.

— Домой собираться, — отвечает кто-то из ладенбержцев.

Хоенберг толкает своего земляка в бок.

— Давай сперва пропустим еще по рюмочке. Пошли, председатель. Этот у них ходит в председателях общины, — так Хоенберг представляет ладенбержцам Пауля Фюрвелла.

— А он свой парень, председатель-то? — спрашивает один.

Пауль Фюрвелл в ответ только хрюкает. Они уходят в зал.

А Лопе все ждет. За сиренью стало совсем темно. Небо усеяно звездами. Лопе слышит, как гогочут дикие гуси. Они пролетают совсем низко. Скоро начнет холодать. Шарманка у карусели пищит и свистит, заглушая гусиный гогот.

Карусель теперь устраивает специальное катание — без света. Только в ее чреве мерцают карбидные лампочки. Девушки визжат.

Лопе много раз видит, как мимо дверей проносится в танце Труда с лесничим. А Марии Шнайдер нигде не видно. Приспичило Труде танцевать с Желторотиком, думает про себя Лопе. Танец окончен. Музыка смолкает. Теперь из зала доносится только гул. Кто-то что-то кричит. Звякают стаканы и кружки. «Шпрее всегда остается в Берлине» — ухает шарманка. А тут и в зале снова начинает играть музыка.

Множество мужских голосов у стойки заводит песню, но это не такая песня, под которую можно танцевать. Лопе слышит ее впервые.

«Тесно ряды сомкнув…» — разбирает Лопе отдельные слова.

Барабан Гримки сотрясается, будто в грозу. Пары стоят в нерешительности. Они не знают, как танцевать под эту музыку.

Некоторые из ладенбержцев подходят к мешкающим парам и разрывают их с криком:

— Под это не танцуют!

— Хайль! Хайль! Хайль! Проснись, Германия! — вопят ладенбержцы у стойки.

«…Дух их шагает в наших рядах…» — разбирает Лопе еще одну строчку.

Густав Пинк пробирается на танцевальную площадку. Подает знак музыкантам. Парикмахер Бульке отставляет в сторону свою скрипку. Но Генрих Флейтист, Шуцка Трубач и Гримка продолжают играть. Шпилле, барабанщик местного отделения социал-демократического ферейна, одним прыжком вскакивает на трибуну и выдергивает у Шуцки изо рта мундштук трубы. Становится тихо.

— Почетный танец для короля стрелков и нашего товарища Густава Пинка! — громко бросает Шпилле в тишину зала.

— Проснись, Германия! — Ладенбержцы у стойки знай себе ревут свое.

Поднимается грохот. По воздуху летают стулья. Тюте, тот, что с татуировкой на руках, схватил Густава Пинка. Двое деревенских спешат Пинку на помощь. Во всех углах зала рев, и шум, и грохот. Звенят черепки.

Вильм Тюдель вспрыгнул на стойку. Он стоит, воздев руки.

— Закрываем, закрываем! — кричит он.

Никто его не слушает. Женщины с визгом устремляются прочь из зала — в сад. Некоторые пытаются выволочь следом своих мужей. Мария Шнайдер проскальзывает мимо Лопе. Желторотик выскакивает под ручку с Трудой.

— Проснись, Германия! — снова ревет кто-то.

Раздается треск. Рокочет голос управляющего. Жандарм Гумприх обрушивает свою дубинку на чьи-то головы. Кто-то, подкравшись сзади, срывает с него форменную фуражку. Еще двое дергают его за штык.

— Закрываем, закрываем! — надрывается Вильм Тюдель.

Музыканты бережно уносят свои инструменты под прикрытие кулис. Гаснет свет. Кто-то, шатаясь, выходит из зала и падает на землю возле зарослей сирени. Потом темная фигура, кряхтя, поднимается с земли и заводит свою песню: