Погоня

— Где? — неистовствовал Крынк. — Нету!

«Лучше надо искать!» — могла бы сказать Золотинка, если бы сумела перекричать ветер и рот не забивал закушенный на косточку персик.

Плотный, сминающий бока вихрь смахнул ее с тверди, подбросил так, что не было уже ни верха, ни низа, спутались земля и небо. Судорожным комком кувыркалась Золотинка, то сдавленная до удушья, то раздираемая на части — распирало ее изнутри. Все смешалось, как первозданный хаос, ледяная бездна сжигала ее жестким, будто песок, ветром — ветер обдирал лицо. Казалось, выдуло из головы все, не осталось ни чувства, ни мысли только бесконечная, беско-оне-е-е-е-ч-н-а-я раздира-а-а-а-ю-ща-я-я каждую-ю-ю клеточку существа тряска…

Так Золотинка грянулась вниз и распростерлась на земле, разбитая и разломанная до потери всякого самочувствия.

— Где? — ревел над нею скособоченный Крынк, и Золотинка уразумела, что ничего, на самом деле, не кончилось.

Она силилась вступить в разговор, но мычала, не понимая почему, а разгневанная стихия не мешкала. Крынк плюнул на Золотинку, отчего она ухнула в яму без задержки; сокрушительные плевки следовали один за другим, земля проваливалась все глубже — не яма уже, но бездна!

Золотинка очутилась на дне пропасти, над ней клонились на вывернутых корнях готовые рухнуть деревья. Рука ее все еще сжимала развязанную котомку, в которой прощупывался запутанный в тесемках хотенчик, а все остальные вылетело. Нельзя было мешкать ни мгновения, но Золотинка силилась подать голос и не могла… пока не сообразила вытащить завязший в зубах плод.

— Да вот же он, вот! Провалиться мне на этом месте, если я его не нашел! — завопила Золотинка. — Вот персик!

Должно быть, Крынк услышал, потому Золотинка выиграла несколько мгновений. Сильным ударом лаптя она загнала косточку персика в песок и тотчас же обожгла его Эфремоном, чтобы немедленно наложить заклятие. Вольно или невольно она вложила в заговор весь свой душевный переполох, сдержанный только тисками рассудка, и росток ударил вверх сильной зеленой струйкой, листочки расправлялись на нем, что хлопушки, тоненькое деревце стремительно поднималось.

— Подожди! — крикнула Золотинка, оберегая саженец, но Крынк ответил плевком.

Яма просела еще глубже, высокая береза на краю ее наклонилась, закрыла небо и вознамерилась падать. В страшной спешке Золотинка стянула через голову рубаху, вывернула ее наизнанку, то есть на левую сторону, и мигом натянула опять. Потом она схватилась за основательный уже, в руку толщиной стволик персика и начала карабкаться по ветвям, поднимаясь вместе с быстро растущим деревцем. Крынк плевал, а деревце разрасталось, хотя комель его и корни проваливались и проваливались от каждого «тьфу!» Крынка.

Это было отчаянное состязание верха с низом, которые противоречили друг другу, развиваясь в разные стороны. Высоченная береза, наконец, рухнула, перегородив яму поперек, — едва достала верхушкой другого края, шатались подмытые в корнях исполинские сосны, а Золотинка то западала вниз, то взлетала вверх, наверстывая все потерянное после очередного плевка лешего и даже выигрывая раз за разом расстояние.

Все ж таки Крынк уставал плевать, он надсадно хрипел и пусто харкал без слюны, а деревце, огромное уже дерево локтей двадцать в высоту, не уставало расти. Верхушка его, вся в цветах и в плодах! пробила упавшие в яму и поперек ямы стволы, победно вознеслась над краями провала, заполоняя собой все вокруг. И вот могучий, невиданных размеров персик вынес Золотинку на свет, и Крынк напрасно хрипел, от усилия весь багровый, всё «тьфу!» и «тьфу!» Бесплодная злоба лешего обратилась пересохшей желчью, и Крынк отступил — измученный, ошеломленный и озадаченный, кто знает, может быть, восхищенный. Немало времени нужно было, чтобы разобраться в чувствах, которые вызывал в нем буйный расцвет персика, что неодолимо вскипал среди покалеченного леса.

Золотинка перепрыгнула на полого протянувшуюся сосну и, пробежав десяток, другой шагов оказалась на спасительной тверди.

Возможно, в дуроломной башке лешего совершалась трудная и важная работа — острые волчьи уши его шевелились, как бы пережевывая засевшую в голове мысль, но Золотинка не видела нужды дожидаться, что из этого выйдет. Вывернутая на левую сторону рубашка защищала ее от новых причуд лешего, а впереди, с южной, подсолнечной стороны, посветлевший лес обращался знойным, желтеющим полем — то были границы владений Крынка.

Золотинка заспешила к солнцу, сдерживая естественное желание бежать, и когда уж ступила за последние березки и осины, оглянулась.

— Привет от Лопуна! — крикнула Золотинка лесу, но никто не откликнулся.

И, сколько ни вглядывайся, не видно было ни скособоченного великана с волчьими ушами, ни безобразной проплешины, на которой буйствовал диковинный чужестранец персик, — все поглотил мягкий зеленый шум. Как не было.

Судя по всему, за какой-нибудь час Золотинка отмахала почти что пятьдесят верст — от избушки в дебрях Камарицкого леса до южных его пределов. Неплохо для начала. Впереди однако оставалось еще два раза по столько: верст сто до Межибожа. А если считать со всеми поворотами да немалый хвостик от Межибожа до блуждающего дворца — сто сорок, сто пятьдесят верст. Места тут были всё богатые, густо населенные и распаханные, с давно уж сведенными лесами, тут не полетишь кувырком через города и веси, всякие нахальные способы передвижения заказаны. Сто, а то и все сто пятьдесят верст пути, — это целое путешествие, не присаживаясь, не пробежишь. А станет ли непоседливый дворец ждать, когда любопытный пигалик до него доберется, это еще вопрос. Сколько он простоит: неделю или два часа? И стоит ли еще вообще? Письмо Буяна, когда попало оно к Золотинке, тогда уже устарело часов на шесть; каждый час на счету.

Золотинка прибавила шагу, благо осталась она налегке, без вещей: с пустой котомкой и даже без шапки — все растрясло над лесом.

С высокого, поднятого над полями холма она увидела большую проезжую дорогу внизу и кресты у росстани… Обвисшие на крестах тела распятых едва угадывались.

Золотинка вздрогнула.

Люди эти могли быть живы.

По разбитой дороге волочилась мужичья телега, пыльною вереницею брели калики перехожие в белых рубахах. Собака, что провожала телегу, пугливо оглядываясь на хозяина, перебегала к крестам все ближе, все чаще останавливалась и всматривалась. Мутная туча воронья поднялась над крестами.

Сбросив оцепенение, Золотинка скатилась вниз, под откос, и нашла на обочине дороги бессильно присевшую, изможденную голодом нищенку.

— Ничого не ведаю, сынок. Ничого. Старая я, старая, — подняла женщина голову.

Распятые на крестах люди однако давно уронили головы и были мертвы; в душном пыльном воздухе разило сладковатой вонью.

Да и трудно было представить, сообразила потом уж Золотинка, чтобы умирающих преступников оставили в этой пустыне без охраны. Стража оставила зловещий погост, когда нечего было охранять.

С невольным облегчением Золотинка оставила позади кресты и прибавила шагу, рассчитывая догнать путников.

Понятно, что семи или восьмилетнему мальчику, каким гляделась или, по крайней мере, пыталась представиться Золотинка, не пристало вступать в умные разговоры. Золотинка прекрасно понимала, что означают неприятно-внимательные взгляды встречных и не решалась никого ни о чем расспрашивать. Но языки развязались сами собой, когда остались позади и скрылись за пригорком распятия с истерзанными, неестественно обвисшими телами, над которыми слышалось гнусное жужжание мух и карканье воронья, распятия с похожими на печать правосудия величественными стервятниками на перекладинах крестов… когда скрылось из виду кладбище мертвых без погребения, усыпанное свежей желтой щепой, которая свидетельствовала о недавно еще кипевшей здесь работе… когда отодвинулся весь этот обыденный ужас, — люди заговорили. Они словно жались друг к другу; мужик на телеге, нищий и семья оборванцев, что пробиралась пыльной обочиной, находили друг друга с полуслова.

Из отрывочных замечаний, выразительных вздохов и восклицаний Золотинка мало-помалу уяснила, что распятые на крестах преступники были последователи еретического князя Света, под именем которого, как говорили, скрывался беглый монах из Сурожа. «Просветленные» проповедовали всеобщее возрождение, очищение от скверны, общность имущества, бескорыстие, братскую любовь и особенные свои надежды возлагали на Палаты Истины — блуждающие дворцы, которые должны были покрыть собой всю землю. Попутчики Золотинки много чего знали об учении князя Света, но ничего не говорили и, значит, ничего не слышали о последнем дворце под Межибожем. Катившаяся с юга весть, выходит, не достигла здешних краев, и Золотинка опять прибавила шагу, обогнав уныло тащившуюся телегу.