Пограничная тишина

— Перейдем на малый мостик, там будет лучше клевать, — сказал Алексей.

— У нас еще есть время?

— Да.

Поручик первым зашел на дощатую кладь, с удовольствием поплевав на червяка, закинул леску и с ходу вытащил великолепную, граммов на двести, красноперку. Проделал он это деловито, старательно.

На озерную чащу уже наплывал вечер. Солнце, словно нехотя, опустилось в тихую зелень леса. Со всех сторон ощутимо потянуло свежестью, притихли тростники, веселее зажурчала под шлюзом вода, взбивая на перекате ноздристые комья розоватой пены. Тревожно закрякала в камышах утка, созывая свое семейство.

Любомир вытаскивал красноперок одну за другой и явно пока не собирался прекращать ловлю. Сам Григоренко, хоть и не очень был пристрастен к ловле на удочку, хорошо понимал, что такое рыбацкий азарт, а потому с осмотром сетей они запоздали. Болотистое место, где днем едва не застряла машина, пришлось объезжать в темноте. Дорога здесь примыкала к самой границе, которая, кроме пограничных столбов, была ничем не обозначена. Ехать по старой лесной колее приходилось на самой малой скорости. С обеих сторон свисала густая лещина, и ветки шумно царапались о брезент. Выехали куда-то на поляну и уперлись в молодой сосняк. Выяснилось, что майор сбился с дороги и свернул на след, проделанный совхозными машинами, вывозившими сено. Попетляв между стенками молодого сосняка, пришлось возвратиться обратно, и только спустя час выбрались к постоянной пограничной тропе.

— Мы что-то очень долго едем, — посматривая на часы, сказал Любомир.

— Я заблудился немного, — признался майор.

Над ними висело ночное небо с реденькими тучками. На светло-рыжую контрольно-следовую полосу, как раскаленные угольки, сыпались отблески звезд.

— Но теперь-то мы ближе к дому? — спросил гость.

— Тут уже трудно спутать дорогу... — Майор остановил машину и, взяв телефонную трубку, пошел к розетке. Нужно было сообщить на заставу, чтобы о них не беспокоились.

Любомир сидел в машине один и видел, как между деревьями всплывала луна, розовая, полная, похожая на лик краснощекой русской красавицы. Выглядывая из-за веток молодого сосняка то одним глазом, то другим, она, наконец, показалась во всей красе. Это было настоящее диво. Уже позже, на заставе, выходя из машины, Любомир, обнимая майора за плечи, прочувственно сказал:

— Я знаю, Алексей, что завтра мне будет недоставать этого чудесно прожитого вечера!

— Я рад, Любомир, рад, что доставил тебе такое удовольствие, — отвечал Григоренко. Он говорил искренне, но ему все же было почему-то не по себе, он досадовал на промах, и на душе становилось тревожно. А вдруг бы он заехал в темноте не туда, куда нужно?

В домике уже был накрыт стол, вокруг которого хлопотала Галина в белой кофточке. В другой комнате сидели Стась Милевич и лейтенант Рощин. Когда Григоренко с Любомиром прибыли, Игорь быстро с ними попрощался и, отказавшись от ужина, уехал в штаб отряда, даже не взглянув на уставленный закусками и бутылками стол.

— Ну как, посмотрел своего пассажира? — спросил поручик у Милевича.

— О, да! Увидел меня и опустил голову... Хотел я ему сказать несколько слов, да что скажешь такой гадине?

— Ты в этом уверен?

— Еще бы! Мне же объяснили, что за штучку изловили наши друзья. А вот вы промазали... — Душа Стася была открыта новым впечатлениям.

— Ты не очень-то задавайся, владелец «мерседеса»... Тебя-то я не промазал...

— Ну и молодец. Получишь медаль.

— А ты не хочешь медали?

— У меня не было времени интересоваться подобными вещами... Я выполнял свой гражданский долг. Получил благодарность от советских пограничников и счастлив.

Потом сели все за стол, чокнулись, закусили, еще раз чокнулись и опять закусили, сказали друг другу множество добрых слов. Немножко охмелев, Стась Милевич, обращаясь к Гале, говорил, что она единственная женщина среди них, а для него она единственная и в Польше, и в России. Он преподносит ей на ладошке сразу два дружеских государства, потому что сам он теперь государственный человек и с завтрашнего дня приступает работать в гараже госхоза.

Весело сверкая счастливыми глазами, Галина разливала в тарелки уху, каждому старалась положить лучший кусок рыбы, и щеки ее пылали. Много ли нужно женщине, одиноко живущей на далекой заставе?

Утром гости напились кофе и через тот же самый мост прошли к себе домой.

Начальник вернулся на заставу, но едва вошел, как к нему шагнул дежурный — сержант. Сверля его голубыми, глубоко сидящими глазами, со строгой важностью на лице доложил:

— Товарищ майор, в районе погранзнака номер 236 неизвестная машина сегодня ночью нарушила границу о сопредельным государством, пересекла ее и, развернувшись на сопредельной стороне, возвратилась на нашу территорию.

— Выяснили, что это была за машина? — бесстрастным голосом спросил Григоренко.

— Никак нет. Только что позвонил старший наряда.

— Хорошо. Выясним.

Майор прошел в канцелярию и в изнеможении опустился на диван.

XX

После встречи с поручиком Матейко майор Алексей Гордеевич Григоренко прожил очень трудный месяц. Его дело много раз разбирали разные инстанции и комиссии, которым положено разбирать такие дела. Он объяснялся и устно, и письменно, но самым тягостным был разговор с начальником отряда полковником Михайловым, к которому он относился с большим уважением. Самым тяжким был не проступок, а то, что Алексей Григоренко не доложил о нем вовремя полковнику, и что хуже всего — был с ним неискренним.

— О чем вы, Григоренко, думали, когда хотели скрыть от меня происшествие? — спрашивал полковник. — Разве я вам не доверял? — Вопросы Алексея Ивановича были сокрушительны, и он нисколько не пытался смягчить их.

Слушая полковника, Алексей и сам дивился бессмысленности своего поступка. Тогда, после доклада сержанта, он сел в стоявший наготове «газик» и выехал на место происшествия. Солнечное утро показало все его развороты и петли неподалеку около пограничного столба. Вместо того чтобы тотчас же доложить полковнику и честно во всем признаться, он, находясь в какой-то прострации, лег спать. А когда проснулся, сделал вид, что ничего особенного не произошло, и можно о таком досадном случае забыть...

— Вы вынуждаете меня поступить по всей строгости.

— Товарищ полковник, я же признал свою ошибку.

— Поздно...

— Я получил партийное взыскание!

— Это не вызывает у меня ни малейшего сострадания. Вы были неискренни и на парткомиссии. У меня не может быть к вам полного доверия.

— Мне больно это слышать, товарищ полковник.

— Мне тоже не легко подписывать представление об увольнении офицера из войск...

— Меня... уволят? — Григоренко этого не ожидал. Он не представлял себе, что форму, которую он так любит, ему придется снять.

— Представлять к награде куда приятней, — словно про себя сказал Алексей Иванович.

— Прошу оставить меня на любой должности, — тихо проговорил Григоренко.

Взглянув на майора исподлобья, полковник резко выпрямился, затем взял ручку и подписал бумагу. Отодвинув ее в сторону, проговорил:

— Не нужно меня просить. Дело ваше будет решать командование округа.

Поднимаясь на лифте, майор Григоренко вспомнил последний разговор с начальником отряда и крепко придавил ладонью карман кителя, где лежало написанное им объяснение. Командование отряда передало его дело на заключение округа. Сейчас он поднимался для последнего собеседования.