Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой. Содом и Гоморра, или Города окрестности сей

Джон-Грейди не видел ее толком ни разу. Разве что иногда в холле мелькнет силуэт. Он и не подозревал, что она догадывается о его существовании, пока через неделю после отъезда Алехандры в Мехико его не позвали в дом сыграть в шахматы. Когда, надев ради этого случая новую рубашку и новые джинсы, он появился на кухне, Мария все еще мыла посуду после ужина. Она посмотрела на Джона-Грейди, который стоял, держа в руках шляпу.

Bueno. Te espera [68] .

68

Хорошо. Она тебя ждет (исп.).

Он поблагодарил ее, прошел через кухню в холл, отворил дверь в столовую и остановился. Дуэнья Альфонса встала из-за стола и чуть наклонила голову:

Добрый вечер. Пожалуйста, входи. Я сеньорита Альфонса.

На ней была темно-серая юбка и белая плиссированная блузка. Ее седые волосы были собраны в пучок, и она очень походила на учительницу, каковой, впрочем, в свое время и была. По-английски говорила с британским акцентом. Она вытянула руку, и Джон-Грейди чуть было не подскочил, чтобы пожать ее, но все же сообразил, что ему просто указывают на стул.

Добрый вечер, мэм. Меня зовут Джон-Грейди Коул.

Прошу садиться. Рада тебя видеть.

Спасибо, мэм.

Он отодвинул стул, сел, положил шляпу на соседний стул, а сам уставился на шахматную доску, которую она чуть пододвинула к нему. Доска, сделанная из древесины грецкого ореха и клена «птичий глаз», по краям была инкрустирована жемчугом, а фигуры вырезаны из слоновой кости и черного рога.

Мой племянник не желает играть со мной. Я громлю его… Я правильно сказала – громлю?

Да, мэм.

Как и Джон-Грейди, она оказалась левшой или, по крайней мере, играя в шахматы, переставляла фигуры левой рукой. Мизинец и безымянный палец у нее отсутствовали, но Джон-Грейди заметил это, лишь когда игра была в полном разгаре. Наконец он взял ферзя, она улыбнулась и признала себя побежденной. Затем она с явным нетерпением показала жестом, чтобы он расставлял фигуры для новой партии. Он быстро завладел двумя конями, потом съел слона, но она сделала один ход, другой, и ему пришлось задуматься. Он уставился на доску, и вдруг у него возникло подозрение, уж не решила ли она, что он нарочно сдает игру. Ведь он и впрямь неосознанно стремился к этому, но она-то поняла это еще до того, как он сам разобрался в своих намерениях!

Джон-Грейди откинулся на спинку стула, не сводя глаз с доски. Дуэнья Альфонса смотрела на него с явным любопытством. Он снова наклонился над доской, двинул вперед слона, и она получила мат в четыре хода.

Я сваляла дурака. Когда пошла конем. Это был грубый промах. А ты отлично играешь.

Спасибо, мэм. Вы тоже очень хорошо играете.

Она подняла рукав блузки и посмотрела на маленькие серебряные часики. Джон-Грейди сидел не шелохнувшись. Вообще-то, ему следовало лечь спать еще два часа назад.

Ну, может, еще одну?

Хорошо, мэм.

Она разыграла неизвестный ему дебют. В конце концов он потерял ферзя и сдался. Она улыбнулась и торжествующе посмотрела на него. Вошел Карлос с чайным подносом, поставил его на стол, а она отставила доску, придвинула к себе поднос и стала расставлять чашки и тарелки. На одной тарелке был нарезанный пирог, на другой крекеры, на третьей несколько сортов сыра. Кроме того, там была вазочка с чем-то темным и в ней серебряная ложка.

Ты пьешь чай со сливками?

Нет, мэм.

Она кивнула и стала наливать чай.

Вряд ли мне удастся второй раз так удачно разыграть против тебя этот дебют.

Надо же, первый раз с ним столкнулся!

Я это поняла. Его придумал ирландский гроссмейстер Поллок. Я боялась, что ты знаешь это начало.

Я хотел бы еще разок увидеть его.

Увидишь.

Она пододвинула к нему поднос:

Угощайся.

Если я все это съем, мне будут сниться кошмары. Поздновато уже…

Она улыбнулась, потом взяла с подноса и развернула льняную салфетку:

Мне часто снятся странные сны. Но боюсь, что они не имеют отношения к тому, что я ела, задумчиво сказала она.

Да, мэм.

У снов очень долгая жизнь. Мне и сейчас снятся те же сны, которые я видела в детстве. Удивительное постоянство для чего-то столь эфемерного…

Полагаете, они что-нибудь значат?

Дуэнья Альфонса посмотрела на него с удивлением:

Конечно. Сны всегда что-то значат. Ты разве так не считаешь?

Ну, не знаю… Это ведь ваши сны…

Она снова улыбнулась:

Что же с того? Это вовсе не делает их хуже. А где ты научился играть в шахматы?

Отец научил.

Он, наверное, отличный шахматист?

Лучшего шахматиста, чем он, я не встречал.

А ты у него выигрывал?

Иногда. После того как он вернулся с войны, я начал его побеждать. Но он, похоже, не играл в полную силу. Он вообще потерял интерес к шахматам и теперь совсем их забросил.

Жаль.

Мне тоже жаль, мэм.

Она снова наполнила чашки.

Пальцы я потеряла из-за несчастного случая на охоте. Стреляла голубей. Правый ствол разлетелся вдребезги. Тогда мне было семнадцать. Столько же, сколько сейчас Алехандре. Я правильно поняла? Тебе ведь хотелось узнать, что у меня с рукой. Любопытство в порядке вещей. Ну а я попробую угадать, откуда у тебя шрам на щеке. Это лошадь, да?

Да, мэм. Я сам виноват.

Она внимательно посмотрела на него, и в глазах ее появилась симпатия. Потом она улыбнулась:

Шрамы обладают удивительным свойством. Они напоминают о том, что наше прошлое реально. И не позволяют нам забывать о событиях, которые оставили эти шрамы, верно?

Конечно, мэм.

Алехандра пробудет у матери в Мехико две недели. А потом вернется сюда на все лето.

Он судорожно сглотнул.

Какой бы я ни казалась со стороны, я не из тех, кто коснеет в старине и ветхих традициях. Но этот мир тесен. Очень тесен. Мы с Алехандрой часто спорим. Даже ругаемся. Она напоминает мне меня в семнадцать лет. Порой мне кажется, что я вступаю в спор с собственным прошлым, с собственным «я». В детстве я чувствовала себя несчастной по причинам, которые теперь утратили значение. Но то, что нас объединяет – меня и мою племянницу…

Она вдруг осеклась, отодвинула в сторону чашку с блюдцем, и на полированной поверхности стола остался запотевший след, который сразу начал быстро уменьшаться и вскоре исчез. Дуэнья Альфонса устремила взгляд на Джона-Грейди.

Видишь ли, в юности мне было не к кому обратиться за советом. Впрочем, я, наверное, все равно не стала бы никого тогда слушать. Я выросла в мужском обществе. Мне казалось, что это поможет мне в будущем нормально жить в мире мужчин, но выяснилось, что это не так. У меня был мятежный нрав, и я легко распознаю его в других. Но я никогда не хотела ничего ломать… Ну, кроме разве что того, что норовило сломать меня. Природа вещей, которые способны человека сломать, меняется и со временем, и с возрастом. В молодости это социальные условности, власть старших. Потом приходят болезни. Но мое отношение к этим вещам не изменилось. Ни на йоту.