Пограничная застава
Шрифт:
Олейняк помолчал, собираясь с мыслями, вспоминая что-то, видимо, уже далекое, и, слегка щурясь под упавшими на его лицо лучами утреннего солнца, продолжал:
— Я ведь за свои девять пограничных лет повидал многое. Где только не служил! Начинал в Заполярье, потом — Средняя Азия, потом — Закавказье, Карпаты и так далее… География обширная. И повсюду жизнь состояла из обычных трудовых будней, внешне так схожих… Те же ночные бдения, ежедневные хождения по дозорным тропам, тщательный осмотр местности. Человеку постороннему, не пограничнику, это может показаться слишком однообразным и скучным, но мы, представьте себе, не скучали. Каждый выход на границу — это своего рода испытание, проверка твоих сил, как физических, так и духовных. Тебе бывает
За недалекой рощицей, высветленной утренними лучами, послышался шум «газика». Капитан быстро обернулся на этот хорошо знакомый ему звук и обрадованно сказал:
— Возвращаются с проверки каэспе… Значит, все в порядке, как и должно быть.
«Газик» лихо подкатил к воротам и остановился.
— Ну, поехали. Заедем сейчас к одному из наших новых помощников из отряда ЮДП. Саша Вакулич — сын стрелочницы, живет на станции, в здании вокзала. Окна его квартиры смотрят на границу в самом прямом смысле. Там до Буга рукой подать…
Здание, в котором живет семья Вакуличей, добротное, из красного кирпича. По одну сторону — перрон, железнодорожные пути, по другую — тенистый палисадник, пологий спуск к реке. Кусты ольхи, акация, верба. Над берегом, прикрытым густыми зарослями, кудрявятся шапки дубов-исполинов. Саша видит их из своего окна. А еще видит он светло-бурую ленту контрольно-следовой полосы и примостившуюся рядом с ней дорогу. Саше давно известно, что по этому проселку никто, кроме пограничников, не ходит и не ездит и что появляться там больше никому нельзя.
Однажды утром он собирался в школу. Позавтракал, сложил учебники и тетради и, повязав пионерский галстук, подошел к гардеробу с встроенным в дверцу зеркалом. Надо же глянуть на себя перед школой. В это зеркало он видел также и все то, что было за его спиной: окно, часть палисадника, разросшуюся внизу рощу и даже небольшой отрезок пограничной следовой полосы. Он невольно залюбовался отразившимся в зеркале пейзажем и вдруг заметил человека, пересекающего полосу. Человек был в штатском. Саша резко обернулся к окну. Нет, нет, ему не показалось, там действительно кто-то шел.
Саша недолго соображал, что ему нужно делать. Он тут же выбежал из квартиры — дверь осталась распахнутой, — скатился вниз по лестнице и через считанные секунды уже торопил дежурного по станции:
— Дяденька, звоните… Сейчас же на заставу звоните. Это нарушитель. Самый настоящий…
К звонку со станции пограничники отнеслись с полным доверием. «Газик» с тревожной группой летел стрелой. Завидев его, человек в штатском заметался было на берегу, юркнул в кусты, но вскоре вылез оттуда с поднятыми вверх руками… Он так и не догадался, кто первым заметил его и каким образом о его попытке нарушить границу стало известно на заставе.
Саша рассказывал, немного смущаясь присутствием незнакомого человека. Мальчик показал, подойдя к окну, где пытался перейти границу нарушитель, а я невольно взглянул на рощу. Постой, постой, да ведь это та самая роща! Вон и тот дуб-исполин, под которым лежал с пулеметом Новиков. Оказывается, дорога, опоясавшая участок заставы, здесь, у станции, как бы сомкнулась, точно кольцо. Дорога у самой границы… Она пролегла через крепость, непокоренную прежде и зорко оберегающую труд и покой Отчизны теперь.
Марк Кабаков. Баллада о командире
У каждого моря свой цвет, своя соленость
и волнующая череда дат, событий, имен, имя которой — История. Накатываются на дюны свинцовые волны Балтики, и в рокоте их доныне слышен и властный голос Петра, и громовое «Даешь!» буревестников Революции — легендарных братишек с «Авроры».Недвижна в гранитных ущельях фиордов блекло-голубая вода Баренцева моря, и кажется, вот-вот прорежет ее игольный след перископа и опрокинут безмолвие полярного дня взрывы торпед гвардейских подводных лодок.
Темно-зеленой стеной вздымаются валы на Тихоокеанском побережье, но взгляд невольно ищет в бешеной толчее воды белые паруса корветов и шхун отважных мореходов-первооткрывателей.
А когда перебирает гальку в Цемесской бухте или у Севастопольских равелинов лазурная, разогретая солнцем волна, то в ее ласковости давняя боль за корабли, которые шли на дно с гордым сигналом: «Погибаю, но не сдаюсь».
Черное море… Раскаленный песок евпаторийских пляжей и натруженные спины одесских причалов. Море аргонавтов и море алых парусов Александра Грина. Едва уловимый в пряном запахе бриза аромат крепчайшего кофе и заморского табака… Может быть, поэтому ночью, когда звезды и ходовые огни покачиваются в черном зеркале бухты, а за молом взлетают посеребренные луной белые гребни наката, приходят на ум затверженные с детства строки:
Двенадцатый час — Осторожное время. Три пограничника, Ветер и темень. Три пограничника, Шестеро глаз — Шестеро глаз Да моторный баркас…Наверное, так оно и было в двадцатые годы, когда Багрицкий писал эти звонкие строфы «Контрабандистов». Много воды утекло с той поры. И уж не моторные баркасы, а быстроходные пограничные корабли заступают на бессонную вахту у невидимой кромки морской границы. А контрабандисты остались. И не только контрабандисты… Совсем недавно, например, обнаружили морские пограничники фелюгу под чужим флагом. На корабле взлетели вверх флаги международного свода сигналов: «Застопорить машины, лечь в дрейф!» И отрезая путь нарушителю в нейтральные воды, выскочил из-за мыса катер. А когда осмотровая группа спустилась в трюм фелюги, то в лучах карманных фонарей под рыбацкой снастью была обнаружена контрабанда… Но это было происшествие.
— Вот когда происшествий нет, тогда у нас все в порядке, — так сказал мне командир корабля Виктор Петрович Костенецкий.
Коренастый, широкоплечий, с коротким ежиком каштановых волос, стремительный в движениях капитан третьего ранга удивительно соответствовал своему кораблю: тоже небольшому, чуть осевшему в воде и в то же время порывистому каждой линией своих обводов.
— Если нарушитель видит, что пограничники начеку, то он только очертя голову полезет в наши воды. Ну вот как эта фелюга, — Виктор Петрович чуть насмешливо улыбнулся, протянул руку к биноклю.
Мы возвращались в базу, и полоска входного мола уже заметно белела на густом ультрамарине залива.
— Правый малый назад! — негромко обронил Виктор Петрович.
— Есть правый малый назад! — как эхо донеслась отрепетованная команда.
Костенецкий опустил бинокль, обернулся:
— А вы заходите вечерком. Представлю вам свое семейство, поговорим…
Я охотно согласился.
Квартира Костенецкого в двух шагах от части. Да у пограничников иначе и быть не может. Ночью ли, днем ли, в праздник и в будни ты обязан незамедлительно быть на корабле, едва такая необходимость возникнет. А кто знает, когда она возникнет?.. И хотя в уютной квартире Костенецких ничто о такой готовности не напоминало, Зоя Ивановна нет-нет да и взглядывала на мужа, едва он начинал говорить по телефону. А резкая трель телефонного звонка, так схожая с сигналом аврала, то и дело прерывала нашу беседу.