Пограничник
Шрифт:
— Нарушать законы — это искусство, сеньоры! — снова поднял я палец вверх. — Не надо прятать, скрывать что-то. Надо положить это на самое видное место и убедить окружающих, что так и должно быть. И заплатить за это, честно, но только согласно установленной тобой же таксе.
Я не собираюсь нарушать королевские законы, сеньоры. И вас всячески от такого опрометчивого шага удерживаю. — Снова взгляд на Йорика. Половину пути от Картагены доказывал ему, что наш порт должен ЧЕСТНО платить всё, что положено. Включая налог на контрабанду. И будет нам в жизни счастье. Тур не выдержал взгляда и отвернулся. Ладно, потом продолжим. Всё равно за ним нужен глаз да глаз.
— Король не одобрит… Освобождение беглых, — отстранённо заметил Дионисий. — Никакое: ни первое,
Я пожал плечами.
— Тогда пусть даёт людей. Да хотя бы кандальников. Со всего королевства. Тысяч десять-двадцать. Даст — молодец. Если у него нету, или ему нужнее — пусть разрешает. Один фиг, они УЖЕ убежали, и никогда к хозяевам не вернутся. А так поработают на благо человечества — ради всеобщей безопасности. Сеньоры, этот вопрос я буду обсуждать не с вами, он за пределами вашей юрисдикции, — прекратил я всякие прения, ибо и правда не по чину мои магистраты замахнулись. Ещё проверю, что Эстебан на#уевертил.
С последним высказыванием все дружно согласились, старательно закивав, а во взгляде Прокопия даже проскочило облегчение.
— И второй момент по беглым! — остановил я всех, ибо народ почувствовал, что предварительное заседание по виа подходит к концу. — Сеньоры, запомните. Мы находимся в состоянии войны с Картагеникой.
Пауза. Перешёптывания. Я вновь переглянулся с Йориком, который, нахал, предвкушающе улыбнулся. Ага, как будущий ярл, предводитель викингов, которые будут терроризировать это некогда самое богатое герцогство королевства, превращая его в не самое богатое. — А потому беглых из Картагеники — НЕ ВЫДАЁМ!!! Вообще. В принципе.
— Это… Опасно, Ричи. — осторожно заметил мудрый Алькатрас.
— Так надо, дядька Доминик. Мы уже всё обдумали с с сеньорами Туром и Тихой Смертью, там будет совсем другая война. Не ваша. И нам эта война нужна, ибо Картагена не отдаст нам свой хлопок, свою коноплю и канаты, и свои пикодельные мастерские тоже, просто так. Нам нужно «отжимать» у них рынок, и другого способа я не знаю.
И снова все задумались. Вот и хорошо, пусть думают. А я тем временем закрыл заседание:
— В общем, сеньоры, вы всё услышали. Работаем. Сеньоры бароны, дядюшка, останьтесь, обсудим военное положение на текущий момент.
— Здравствуйте-здравствуйте, уважаемые!
Крестьян орлы согнали со всей деревни на «лобное место» — центр укреплённого поселения. Небольшая площадь перед домом старосты.
Когда-то (до осады) это была благополучная и даже богатая деревня. Как и пять других в округе. Но у нас война с Феррейросом, а эти деревни принадлежат городу. Город богатый, основной доход получает от добычи железа, и выкачивать последнее из крестьян хозяевам города не было необходимости. Но теперь тут обосновалось четыре сотни вооружённых людей у которых чуть меньше тысячи лошадей. Вопрос, что будут делать эти люди и эти лошади с крестьянами, при условии, что они ведут с хозяевами крестьян войну?
Разумеется, их первым делом ограбили. Забрали всё, что можно съесть и чем накормить скотину. Зерно, овёс, сено — всё. А на поля, где уже засеяна пшеница, выгнали пастись свои огромные табуны — урожая в этом году не будет. Бароны следили, чтобы у крестьян не забрали последнее, чтобы с голоду не подохли тут все, то есть всякие овощи и огороды не тронули. Но вот скотину забрали всю. На мясо, да. Ибо это скотина города Феррейроса. Как и двуногая скотина. А ещё следствие — всех баб, какие есть, любого возраста, баронские солдаты давно перещупали, во всех шести деревнях, и оттрахали по самое не балуй. И сейчас воины знают куда ехать, если хочется. Ибо это женщины — собственность Феррейоса, с которым идёт война. И сделать ничего нельзя — законы войны.
Бежать? Куда? Да и сбежав, будешь беглым, а это дорога до ближайшего дерева.
Жители этих деревень остались без права выбора, ограбленные, избитые, изнасилованные. Мне было их жаль, очень жаль! Но я для них не мог сделать НИ-ЧЕ-ГО. Как бы ни морализаторствовал, какими бы помыслами ни был охвачен, у этого мира
свои законы, и он по ним живёт, плевав на мои моральные терзания. Просто иначе не может быть, потому что не может быть.Почти сотня крестьян обоего пола (сказал сгонять всех взрослых, кроме детей и беременных) смотрели исподлобья, изучая землю. Крепостной не может смотреть в глаза благородному — это вызов. За такое можно убить. Но как же велика была их ко мне ненависть! Как будто я — источник всех их проблем.
Нет, я на самом деле их источник. Ибо не прикажи я осадить Феррейрос, этого ада бы не было. Для них ничто иное не важно. То, что виновата рабовладельческая крепостная система — в головы людей такая мысль даже не закрадётся. И это трагедия — ибо когда придёт время, и такие же забитые «крестьянские отродья» не выдержат уровня гнёта, они просто будут всех угнетателей убивать. Мужчин, женщин, детей, верных им слуг — всех подряд. Не ради светлого свободного будущего, а просто из мести. Проходили, знаем. Их, конечно, после этого станут воспринимать иначе, менталитет изменится, и крестьян даже начнут усердно освобождать… Но крови прольётся — море. И если верна моя оценка — этот мир и это королевство вплотную подошло к такой войне. Не хватает только глобального катаклизма с ослаблением власти феодалов вроде надвигающейся гражданской войны. У нас в Европе катализатором стала война Столетняя, а в России перед восстаниями Разина или Пугачёва и войны были, но и без войн прелестей жизни хватало. Ситуация на пределе, ждём только спички, а значит, если я хочу стать господином этого мира, должен перепрыгнуть через этап вырезания всех всеми и улучшить жизнь и статус крестьян до того, как они возьмут в руги оружие. Ибо самый конечный результат крестьянской войны предрешён, и другого нет и не может быть — спустя все перипетии они станут свободными наёмными рабочими, базой капитализма.
— Что носы повесили? — стараясь держать весёлый тон, «острил» я. — Или вам живётся плохо? Или вас обижают здесь?
В тишине вдруг прозвучал голос местного старосты:
— Граф, ты издеваться пришёл? Ну убей! Убей нас всех! Кровопийца! Только издеваться на надо! И не пугай — пуганные, куда ж более.
Смелый. Уважуха таким.
— Нет, не издеваться, — перешёл я на серьёзный тон. — Вы не поверите, но я приехал сделать вам заманчивое предложение. Именно с той целью, чтобы вам было легче, и чтобы мои солдаты вас не обижали. Обижают вас солдаты?
Ещё более злые лица. Мог бы не спрашивать.
— В общем, сеньоры, чтобы вы понимали. Вы — собственность моего врага, я НЕ МОГУ ничего для вас сделать. Вы для меня — трофей, объект грабежа. Знаю, люди подневольные, но и меня поймите — чего это ради я буду вас в попу целовать, когда завтра придёт мой враг и поведёт вас на подвиги ради войны со мной?..
…А после я сделал им предложение, от которого очень сложно отказаться.
— Думайте, уважаемые, — закончил я речь. — И советую хорошо подумать. Ибо после вас я поеду на рудники и сделаю точно такое же предложение томящимся там кандальникам. Как думаете, что выберут запертые там в шахтах и штольнях до конца недолгой жизни сеньоры шахтёры? В легион, строить дорогу на открытом воздухе, а не в тесноте и пыли шахт, или вольное поселение пусть и под степняками, но ВОЛЬНОЕ, вашу мать?
Тишина вокруг зазвенела. А вот это удар ниже пояса. Зачем бежать, ведь можно перетерпеть, потом мы уйдём, а благословенные хозяева Феррейроса вернут всё, как было. Без урожая? У них деньги есть — накормят, не дадут этот год пропасть. Они скот, но ИХ же скот! А тут, с шахтёрами, ситуация выходит совсем на другой уровень.
— А после я сниму осаду с города, — продолжал я. — И как думаете, кого туда горожане, на рудники, погонят?
Тут долго думать не надо. Придут, похватают двуногий скот мужского пола и насильно отвезут на рудники вместо выбывшего оттуда мяса. И с этим тоже ничего не сделаешь — их скот, как хотят, так и используют. А что горняк на шахте больше трёх лет не живёт, и его вообще из шахты до конца дней не выпускают, только меняют урок на еду и питьё…