Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в.
Шрифт:
Обращает на себя внимание, что всюду, где горожане боролись с произволом местной администрации, — будь то в частновладельческом Пинске, небольшом великокняжеском городе Кричеве или крупной привилегированной общине вроде Витебска — они неизменно в защиту своих прав ссылались на «старину». В историографии уже стало «общим местом» мнение, что лозунг нерушимости старины был принципом внутренней политики великих князей литовских [834] . Однако приведенный выше материал позволяет, на мой взгляд, глубже раскрыть смысл этого понятия: для горожан «старина» явно выступала как синоним справедливых порядков, того уклада жизни, при котором жили их отцы и деды [835] . Но отсюда возникает предположение о том, что города, активно отстаивавшие свою «старину» во внутриполитической жизни Великого княжества, должны были противиться и покушениям на нее извне: стало быть, Москва едва ли могла рассчитывать на серьезную поддержку в городах Литовской Руси. А то обстоятельство, что великие князья литовские официально провозглашали себя покровителями старины («мы старины не рушаем, а новин не вводим»), еще сильнее привязывало эти города к политической системе Великого княжества.
834
Грушевський М. С.Історія України-Руси. Т. V. Ч. 1. Львів, 1905. С. 5; Грушевский М. С.Города Великого Княжества… С. 1–3; Kamieniecki W.Spolecze'nstwo litewskie w XV wieku. Warszawa, 1947. S. 45–46; Хорошкевич A. Л.Исторические судьбы белорусских и украинских земель в XIV — начале XVI в. // Пашуто В. Т., Флоря Б. Н., Хорошкевич А. Л.Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. М., 1982. С. 74; и др.
835
О «старине» в Великом княжестве
Но статус городов, как мы выяснили, был различен. Поэтому можно высказать второе предположение: степень лояльности горожан к Литве находилась в зависимости от объема прав и привилегий, которыми они располагали, и их активности в отстаивании этих прав. В следующей главе мы проверим выдвинутые здесь предположения на материале, относящемся к истории русско-литовских войн конца XV — первой трети XVI в.
Глава вторая
Позиция городов в период войн Русского государства с Литвой конца XV — первой трети XVI в.
Роль городов в русско-литовских войнах рубежа XV–XVI вв. до сих пор не стала предметом специального изучения. В историографии города фигурируют обычно в качестве безгласного объекта присоединения к Московскому государству. Лишь позиция жителей Смоленска в начале XVI в. привлекла к себе внимание исследователей. М. К. Любавский, основываясь на летописном известии о раскрытии в Смоленске вскоре после его присоединения к России пролитовского заговора, утверждавшем, будто заговорщиков выдали сами местные бояре и черные люди, высказал мнение о «содействии смолян утверждению у них московского господства» [836] . Хотя эта версия не была подкреплена серьезным источниковедческим анализом, она получила впоследствии развитие в советской историографии, в работах В. П. Мальцева и А. Б. Кузнецова. При этом в смоленских событиях была усмотрена социальная подоплека: под пером В. П. Мальцева возникла схема, в которой «низам» (мелким боярам, мещанам и черным людям) была отведена роль союзников Москвы, а «верхам» (смоленской знати и «крупным купцам») — роль приверженцев литовских порядков; социальные противоречия в городе, по мнению исследователя, очень помогли Василию III в овладении Смоленском [837] .
836
Любавский М. К.Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно. Изд. 2. М., 1915. С. 205–206.
837
Мальцев В. П.Борьба за Смоленск. (XVI–XVII вв.) Смоленск, 1940. С 28–29, 34, 36–38.
С этим выводом согласился А. Б. Кузнецов, увидевший дополнительный аргумент в пользу такой трактовки событий 1514 г. в упоминании летописи об участии в переговорах об условиях капитуляции многих мещан и черных людей: жители Смоленска были, по словам историка, «сторонниками воссоединения этого города с Русским государством» [838] . Версию В. П. Мальцева и А. Б. Кузнецова принял без возражений А. А. Зимин [839] .
838
Кузнецов А. Б.Борьба Русского государства за Смоленск и его освобождение в 1514 г. // Труды НИИ ЯЛИЭ МАССР. Вып. 30. Саранск, 1966. С. 157–158. В книге, изданной в 2002 г., А. Б. Кузнецов, не приводя новых аргументов, утверждает, будто население Смоленска поддержало требование русского командования о капитуляции, что и заставило литовский гарнизон сложить оружие ( Кузнецов А. Б.Внешняя политика Российского государства в первой трети XVI века. Саранск, 2002. С. 36, 37).
839
Зимин А. А.Россия на пороге Нового времени. М., 1972. С. 161.
Указанная концепция до сих пор не пересмотрена, хотя, на мой взгляд, имеются серьезные сомнения в ее обоснованности. Она уязвима прежде всего в источниковедческом отношении: столь ответственные выводы делаются на основе одного-двух известий, а остальные источники, не укладывающиеся в данную схему, просто игнорируются. А главное — при оценке внешнеполитических симпатий смольнян совершенно не учитывается статус их города в Великом княжестве Литовском, не анализируются права и привилегии, полученные горожанами, и априорно считается, что они были недовольны своим положением. Между тем материал, приведенный в предыдущей главе, свидетельствует об обратном: жители городов Литовской Руси, в том числе Смоленска, дорожили своими правами и в рамках политической и правовой системы Великого княжества добивались их подтверждения и расширения. Используя сделанные выше наблюдения и привлекая весь комплекс имеющихся в нашем распоряжении источников, проливающих свет на судьбы этих городов в период войн конца XV — начала XVI в., мы попытаемся воссоздать объективную картину поведения горожан, оказавшихся в зоне противоборства двух соседних держав.
Ход русско-литовского конфликта 80-х — 90-х гг. XV в. уже анализировался нами в связи с выяснением роли верховских князей. Теперь же нас будет интересовать позиция городов. Еще до начала открытой русско-литовской войны (т. е. до лета 1492 г.) украинные городки подвергались постоянным нападениям со стороны служивших московскому государю князей. При этом сразу можно заметить разницу в линии поведения расположенных рядом княжеских и господарских городов. Первые проявляли полную пассивность: так, весной 1489 г. был осажден войсками, пришедшими с московской стороны, г. Воротынск; нападавшие «города добывали, место выжгли, бояр и боярынь много поймали и всих головами семь тысячь повели» [840] . Населению, несомненно, был причинен большой урон, но никакой попытки отпора с его стороны не отмечается, не говоря уже о каких-то ответных акциях; сам протест против этого нападения был заявлен московской стороне не от лица жителей, а от имени владельцев удельного города — князей Дмитрия и Семена Воротынских [841] . Подобное поведение прямо вытекает из статуса города: всякая инициатива могла исходить только от удельного князя. Поэтому вполне понятно, что население никак не реагировало на раздел своего города князьями на половины и «дольницы», причем, как это случилось к началу 1490-х гг. в Одоеве [842] , одна часть города могла оказаться по воле владельцев в московской стороне, а другая — в литовской. Но дело заключалось не только в статусе (частновладельческим был, например, и Мстиславль, где картина совсем иная), но и в слабости, неразвитости местных городских общин. Отсюда инертность, беспомощность населения верховских уделов, казалось бы, в момент вражеских нападений оно должно было активно сражаться на стороне своих князей-отчичей, но этого не происходило — ни в 1489 г. в Воротынске, ни в начале 1492 г. в Белеве, когда служивший Ивану III кн. Иван Васильевич Белевский напал внезапно на вотчину своих братьев кн. Андрея и Василия, удел Андрея «за себе взял и бояр его и слуг и чорных людей поймал и крестному целованью привел» [843] . Кто бы ни нападал, население уделов неизменно занимало пассивную, страдательную позицию; это обстоятельство в немалой степени объясняет легкость присоединения верховских княжеских городков к московским владениям.
840
Сб. РИО. Т.35. СПб., 1882. С. 35.
841
Сб. РИО. Т.35. СПб., 1882. С. 35.
842
Там же. С. 59.
843
Там же. С. 58.
Больше активности проявляли в аналогичной ситуации господарские города. Летописи рассказывают, что осенью 1473 г. после нападения «москвичей» на Любутск «любучане безвестно приидоша на князя Семена Одоевского (служившего тогда уже Ивану III. — М. К.), он же бой постави с ними… и убиша ту князя Семена» [844] . Со второй половины 1480-х гг. Мценск и Любутск, подобно соседним удельным городкам, испытывают все возрастающее военное давление. В июне 1486 г. в Москву и Рязань по жалобе мценского и любуцкого наместника были отправлены литовские послы с протестом против нападений и грабежей, совершенных на подведомственной ему территории [845] ; аналогичный протест (опять от имени наместника) был заявлен в Москве в конце 1488 г.) [846] . Вместе с тем в посольской книге зафиксированы и жалобы от имени самих «мецнян» [847] , а также мценских бояр [848] , — так что жители имели здесь право собственного голоса. В свою очередь, они сами совершали ответные набеги на московские рубежи: после упомянутого выше эпизода 1473 г. серия подобных наездов мценян и любучан зафиксирована в жалобах из Москвы конца 80-х — начала 90-х гг. [849] ; беспокоили московские владения также торопчане [850] и брянцы [851] . Для уяснения позиции господарских городов в разгоравшемся русско-литовском
конфликте важно отметить, что до начала войны 1492–1494 гг. ни один из них не перешел на сторону Ивана III, в то время как удельные городки по мере отъезда новосильских князей на службу к московскому государю один за другим (Воротынск, Одоев, Перемышль, Козельск, Серенск и др.) оказывались по ту сторону границы. Уже в ходе войны, в конце 1492 г., кн. Семен Федорович Воротынский, «отъезжая» к Ивану III, «засел» на его имя Серпейск и Мезецк [852] .844
ПСРЛ. Т. 25. М.-Л., 1949. С. 301; Т. 18. СПб., 1913. С. 247; Т. 28. М.-Л., 1963. С. 136; Т. 8. СПб., 1859. С.178; Т. 12. СПб., 1901. С. 154.
845
РИБ. Т. 27. СПб., 1910. Стб. 445–447.
846
Сб. РИО. Т. 35. С. 19–20.
847
Там же. С. 147.
848
Там же. С. 267–268.
849
Там же. С. 21, 63, 66, 76–77.
850
Там же. С. 67. Жалобы самих торопчан: там же. С. 20, 203.
851
Там же. С. 63.
852
ПСРЛ. Т. 24. Пг., 1921. С. 210; Т. 28. С. 157, 323.
Однако, когда летом 1492 г. Иван III начал крупные военные операции на западной границе, участь некоторых господарских и удельных городов оказалась, по крайней мере внешне, сходной. В августе рать кн. Ф. В. Телепня-Оболенского, придя «безвестно» к Мценску, захватила и сожгла город, тот же жребий выпал Любутску; в плен попали мценский и любуцкий наместник Борис Семенович Александров и здешние бояре [853] , общее же число пленных, как потом утверждали сами мценские бояре, составило «полторы тысячи душ» [854] . Одновременно по приказу Ивана III служилые князья И. М. Воротынский и братья Одоевские взяли и сожгли Мосальск, а местных князей «со многими людми» увели в плен [855] . Примечательно, что в первом случае захват города был совершен московской ратью, во втором же Иван III предпочел действовать руками служилых князей. В том, что это не было случайностью, а отвечало замыслу московского государя, убеждает его ответ на запрос литовской стороны по поводу захвата Мценска, Любутска и Мосальска. В отношении первых двух городов Иван III заявил, что указанная акция была ответом на непрерывные набеги мценян и любучан на московские «украины», условием освобождения мценского наместника и других пленных он поставил возмещение литовской стороной убытков, отпуск пленников и т. п. По поводу же взятия князьями Мосальска государь отговорился неведением [856] . Как видим, Иван III учитывал и тонко использовал в своих целях различия в статусе приграничных городов Великого княжества: поведение мценян и любучан он рассматривал через призму русско-литовских межгосударственных отношений, а вопрос об удельном Мосальске попытался представить как местное междукняжеское дело, о котором он, государь, якобы и не слышал.
853
Сб. РИО. Т. 35. С. 73; ПСРЛ. Т. 24. С. 210; Т. 28. С. 157, 322; Т. 18. С. 276; Т. 8. С. 225; РК 1605. Т. 1. М., 1977. С. 32.
854
Сб. РИО. Т. 35. С. 267.
855
Там же. С. 73; РК 1605. Т. 1. С. 32; ПСРЛ. Т. 8. С. 225; Т. 12. С. 235.
856
Сб. РИО. Т. 35. С. 76–77.
Хотя и при взятии Мценска и Любуцка, и в момент захвата Мосальска сопротивления не было оказано, причины этого были различны. В первом случае, очевидно, сказалась внезапность нападения (не успели послать за помощью) и значительный перевес сил у нападавших, во втором же — пассивность и беспомощность князей Мосальских, исключительно от воли которых зависела судьба их города. Что касается жителей Мценска и Любуцка, их поведение до 1492 г. никак нельзя назвать инертным; Иван III, судя по приведенному выше ответу литовским послам, явно считал позицию мценян и любучан антимосковской. Как мы увидим в дальнейшем, вплоть до 1500 г. их позиция не менялась.
Между тем борьба за верховские города продолжалась. Какими же силами эта борьба велась? К началу 1493 г. эти города находились в руках «слуг» Ивана III, но литовский господарь не собирался мириться с таким положением и отправил туда войско во главе со смоленским воеводой Юрием Глебовичем, а также служилого князя Семена Можайского, которые беспрепятственно заняли Мезецк и Серпейск; «слуга» Ивана III кн. Михаил Мезецкий бежал из своего отчинного города [857] . Характерно поведение в этой ситуации жителей Мезецка и Серпейска: «граждане не возмогоша противитися им (литовским воеводам. — М. К.), грады своя здаша» [858] . Следом Иван III отправил туда же своих воевод с большим войском. Юрий Глебович и кн. Семен Можайский при их приближении отступили к Смоленску, оставив в верховских городах гарнизоны; как только московская рать подошла к Мезецку, повторилась та же картина: горожане «убоявшеся и не могоша противитися и град отвориша» [859] . В руки победителей попали защитники города — кто же это были? «И изымаша во граде Кривца, околничего смоленского, и иных многих князей, панов литовских и смолнянь, заставы князя великого Александровы» [860] . Местные же жители предстают снова в исключительно пассивном качестве: «а земских людей черных приведоша к целованию за великого князя» [861] . Затем московское войско отправилось к Серпейску и здесь столкнулось с попыткой сопротивления, но перечисление попавших в плен после штурма города показывает, кому принадлежала инициатива этого сопротивления: воеводы Ивана III «изымаша в граде Ивана Феодорова сына Плюскова, смолянина, и иных многих князей, панов и литвы, и смолян двора великого князя Александра Литовскаго», — а роль жителей была та же, что в Мезецке: «земских людей к целованию приведоша» [862] . Та же процедура повторилась и после взятия Опакова; в общей сложности победители увели с собой 530 человек пленных: «литву и смолнян, седящих в осаде, и градских больших людей» [863] . Тогда же, зимой 1493 г., другая московская рать без сопротивления овладела Вязьмой [864] .
857
Там же. С. 107.
858
ПСРЛ. Т. 24. С. 210. Так же: там же. Т. 28. С. 157, 323; Т. 6. С. 240.
859
Там же. Так и в других летописях: см. предыдущую сноску.
860
Там же.
861
Там же.
862
Там же.
863
Там же. Тот же рассказ см.: ПСРЛ. Т. 28. С. 158, 323.
864
РК 1605. Т. 1. С. 37; ПСРЛ. Т. 24. С. 211; Т. 28. С. 158; Т. 8. С. 226; Т. 12. С. 235.
Итак, в решающий момент войны борьбу за верховские города вели с обеих сторон воеводы, служилые князья, активное участие приняли также смоленские бояре, — но роль самих горожан была в этих событиях совершенно пассивной.
Условия мирного договора 5 февраля 1494 г. отразили, как было показано в первой части книги, позиции разных кланов верховских и иных князей по отношению к Литве и Москве. Поэтому к владениям Ивана III окончательно отошли Воротынск, Одоев, Белев, Козельск, Перемышль, Серенск, а из завоеванных зимой 1492/93 г. — Вязьма; Мосальск же был возвращен Литве, а Мезецк поделен между князьями, служившими московскому и литовскому государям [865] . Важно отметить, что по договору литовская сторона получила обратно все взятые московскими воеводами господарские города, включая Мценск и Любуцк [866] . Очевидно, Иван III не чувствовал в них опоры. Действительно, мценяне и любучане до 90-х гг., как мы видели, вели себя вполне лояльно по отношению к Литве и враждебно к Москве; в 1492 г. их города были захвачены силой. И после возвращения в 1494 г. под власть Литвы их позиция оставалась прежней: уже летом 1497 г. московская сторона снова жаловалась на чинимые «мченянами» обиды; через год, летом 1498 г., они опять дали повод к подобному протесту [867] . В тех же жалобах наряду с жителями Мценска фигурируют также «рыляне и путивляне» [868] , что характеризует и их линию поведения в эти годы.
865
Сб. РИО. Т. 35. С. 125–127.
866
Там же. С. 120, 122, 125, 136.
867
Там же. С. 235–236, 262.
868
Там же. С. 235–236, 262.