Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в.

Осталось выяснить, на чьей стороне в описываемых событиях оказались мещане и «черные люди». Мещанство составляло ядро городского населения, оно занималось ремеслом и торговлей, владело участками земли близ города и по традиции должно было нести военную службу. Постепенно, однако, мещане оттеснялись от ратного дела, становившегося привилегией шляхты [1097] ; одновременно, с конца XV в., шел интенсивный процесс разорения мещан, продажи ими своих земель [1098] . Все это вело к сближению положения мещан с тяглым населением — «черными людьми». С конца XV в. наблюдаются совместные выступления этих групп населения против притеснений со стороны бояр и произвола наместников [1099] . В жалованной грамоте Василия III Смоленску 1514 г. мещане и черные люди упоминаются рядом, между ними не делается никаких различий: и тем и другим предоставляются льготы, и тех и других запрещается принимать в закладни и т. п. [1100] Есть основания полагать, что и на внешнеполитической арене эти две категории населения выступали сообща.

1097

Грушевский А. С.Города Великого княжества Литовского в XIV–XVI вв. Киев, 1918. С. 168–174.

1098

Хорошкевич A. Л.Очерки… С. 53.

1099

РИБ. Т. 27. Стб. 409–411, 593–596.

1100

СГГД. Ч. 1. № 148. С. 412–413.

В отличие от боярства, в мещанской среде не заметно каких-либо партий или отдельных лидеров: голос мещан и «черных людей» слышен только как хор — и когда они протестуют против нарушения их «старины» наместником, и когда стараются сохранить ту же «старину» на переговорах с Василием III. Очень часто они выступают в пассивном качестве: как уже говорилось, зимой 1493 г. московские воеводы в Мезецке «земских людей черных приведоша к целованию за великого князя» [1101] , затем та же процедура повторилась в Серпейске и Опакове, а в 1500 г. — в Брянске [1102] . В 1508 г., как мы помним, торопчан дважды приводили к присяге: сначала это попытались сделать «литовские люди» («за короля»), а затем воевода кн. Данило Щеня, прогнав последних, снова привел торопчан к присяге на верность великому князю [1103] .

1101

ПСРЛ. Т. 24. С. 210.

1102

Там же; там же. Т. 32. М., 1975. С. 166.

1103

РК 1605. Т. 1. С. 105–106.

Во всех названных городах, присоединенных к Русскому государству в конце XV в., немногочисленное посадское население не пыталось оспорить ведущую роль местного боярства в городской жизни. Но в первой трети XVI в. в зоне военных действий оказались города иного рода, с более многочисленным и активным мещанским населением, и здесь в определении судьбы города подчас решающую роль играло не боярство, а мещане и «черные люди». Достаточно вспомнить эпизод 1514 г., когда после Смоленского взятия к Василию III «приехаша из Кричева и из Дубровны мещане и черные люди, чтобы государь… велел им себе служити, а городы Кричев и Дубровна пред государем», а сразу после Оршинской битвы они «отступиша к королю» [1104] . В данном случае мещане и черные люди сами распорядились судьбой своих городов, причем ясно, что их действия были продиктованы не симпатиями к Москве, а трудным положением этих небольших приграничных городов, чья участь сильно зависела от перипетий русско-литовской войны.

1104

ИЛ. С. 164, 166; ПСРЛ. Т. 28. С. 349–350.

Судьба Смоленска также во многом определялась позицией мещанского населения. Приведенные выше данные о четырех осадах города (особенно об осаде 1513 г.) не оставляют сомнений в том, что все жители, а не только верхушка, оказывали упорное сопротивление московским войскам. Поэтому говорить о симпатиях «народа» к Москве (В. П. Мальцев, А. Б. Кузнецов), на мой взгляд, нет оснований. Сословная рознь проявилась не во время выпавших на долю горожан тяжелых испытаний, а после капитуляции города.

На переговорах в лагере Василия III летом 1514 г. присутствовали, как мы помним, представители и «верхов» и «низов», но особую активность проявили как раз посланцы мещан и черных людей. В Описи Царского архива XVI в. упомянуты «три грамоты старые Жигимонта короля жаловальные да две грамоты мещанских, а принес Логин, староста смоленской» [1105] . Здесь наглядно видно, сколь дорожили мещане правами и льготами, полученными от литовских господарей; теперь они стремились добиться от нового государя подтверждения своей «старины» и представили хранившиеся в Смоленске королевские грамоты (так они попали в царский архив). На основании этих привилеев от имени Василия III были составлены «грамота жаловальная смоленская большая всей земле» и особая грамота мещанам («как пожаловал мещан смоленских») [1106] . До наших дней сохранилась только первая из них. В ней помимо подтверждения прав всего населения, включая важное обязательство — «розводу нам князем, и бояром, и мещаном, и черным людем, и всем людем Смоленские земли никак не учинити» [1107] , — предоставлялись новые льготы мещанам и черным людям: им передавался торговый сбор — весчее («мещаном и черным людем то весчее имати на себя»); кроме того, они полностью освобождались от подводной повинности: как и во всем Русском государстве, эта обязанность возлагалась на ямщиков [1108] . Таким образом, если бояре не только не получили новых прав и привилегий, но часть из них даже утратили (см. выше), то мещане и черные люди сумели добиться улучшения своего положения.

1105

ОЦААПП. М., 1960. С. 26 (ящик 74).

1106

ОЦААПП. М., 1960. С. 26 (ящик 74).

1107

СГГД. Ч. 1. № 148. С. 412.

1108

Там же.

Как видим, мещанское население Смоленска, упорно вместе с другими сословиями защищавшее свой город от московских войск, после капитуляции вовсе не собиралось, в отличие от многих бояр, покидать родные места, а постаралось на выгодных для себя условиях прийти к соглашению с новой властью. Казалось, эти усилия не пропали даром, однако вскоре раскрытие пролитовского заговора и последовавшие затем репрессии перечеркнули договор Василия III с городом, и, хотя ни один источник не упоминает об участии в заговоре мещан и черных людей, они были выселены из Смоленска наряду с боярами. В посольском наказе 1524 г. говорится, что смолянам, выведенным в Москву, великий князь, среди прочего, «дворы им на Москве и лавки велел подавати» [1109] . Тогда и появились в Великом княжестве Литовском смоленские мещане-беглецы: их имена встречаются в документах Метрики уже около 1516 г. [1110] , а в 1525 г. упоминаются «люди смолняне, которые ново сели» близ Могилева; их насчитывалось тогда всего восемь дворов, но новоселы просили выделить им еще место, жалуясь на недостаток земли [1111] . Осенью 1531 г. «смолняне слобожане» вновь привлекли к себе внимание литовского правительства [1112] . Это, однако, исключительное явление: ни из Брянска, ни из Торопца, ни из других городов, присоединенных к Московскому государству, бегство мещан источниками не зафиксировано. «Право отъезда», которым еще в начале XVI в. активно пользовались бояре, основной массе горожан было неведомо.

1109

Сб. РИО. Т. 35. С. 682. Подробности выселения одной такой мещанской семьи см.: АЮЗР. Т. II. СПб., 1865. Прибавл. № 111. С. 134.

1110

РИБ. Т. 20. Стб. 351–352, 356–357.

1111

ЛМ. Кн. 224. Л. 176; там же. Кн. 14. Л. 188 об.

1112

Там же. Кн. 17. Л. 198.

Итак, симпатий к Москве, к московским порядкам не удается обнаружить ни в одном из городских слоев Литовской Руси. Объяснение этому искали уже современники. Так, хронист Й. Деций в связи с событиями 1514 г. замечает, что «русинов, которые живут под властью короля» и имеют общую с московитами религию, «ничто не удерживает от измены, кроме тирании князя» (московского. — М. К.) и того, что «никто (в Московии. — М. К.) не владеет богатством иначе, как с разрешения князя…» [1113] . Эти опасения, обычно приписываемые шляхте [1114] , в равной степени могут быть отнесены и к зажиточному мещанству: смоленские мещане, выселенные из родного города наравне с боярами, на собственном опыте могли увидеть серьезные различия в порядках двух соседних государств. Слухи о московской «тирании» должны были побудить остававшихся под властью Литвы горожан еще больше ценить те привилегии, которыми они пользовались в Великом княжестве.

1113

Decius.Cracoviae, 1521. P. XCII.

1114

Малиновский И. А.Рада великого княжества Литовского в связи с боярской думой древней России. Ч. II. Томск, 1912. С. 55; Kosman M.Historia Bialorusi. Wroclaw, etc. 1979. S. 100.

Вместе с тем следует отметить, что при общей лояльности всего городского населения к Литве, с приближением военной опасности обнаруживались существенные различия в поведении разных социальных слоев. Боярская верхушка и церковные иерархи, тесно связанные с великокняжеской властью, оставались до конца ей верны; присоединение Брянска и Смоленска к Русскому государству повлекло за собой массовые «отъезды» бояр в Литву. Бояре и мещане небольших городков, напротив, демонстрировали компромиссную позицию, легко признавая власть того, на чьей стороне в данный момент был военный перевес. К соглашению с московским государем в конце концов после долгого сопротивления склонилась и основная масса жителей Смоленска, выговорив только сохранение дорогой для них «старины» и получив ряд новых льгот. Однако организованный боярской и церковной верхушкой пролитовский заговор перечеркнул это соглашение.

Глава четвертая Политика московского правительства по закреплению новоприсоединенных западных земель (первая треть XVI в.)

В предыдущем изложении мы пришли к выводу, что горожане не были союзниками великих князей московских в деле присоединения порубежных земель к Русскому государству. До 1500 г. Москва могла в определенной мере опереться на помощь «украинных» князей, но с начала XVI в. ей приходилось рассчитывать только на свою военную силу. Мало того, потеря Любеча и Гомеля, описанный выше эпизод борьбы за Торопец в 1508 г. и другие события русско-литовских войн первой трети XVI в. показали непрочность московских завоеваний. В связи с этим возникает вопрос: каким образом московскому правительству удалось удержать (за исключением двух названных городов) обширные территории, присоединенные на рубеже XV–XVI вв.? Первым шагом в освоении новых западных земель было назначение туда великокняжеских наместников. В Вязьме наместники упоминаются с мая 1495 г., в Брянске — с декабря 1502 г., в Дорогобуже — с мая 1503 г. [1115] , в Белой — с июня 1511 г. [1116] ; в Торопце первые сведения о наместнике относятся к 1522 г., хотя скорее всего он там появился гораздо раньше; наконец, в Смоленске сразу после взятия был оставлен наместник — кн. В. В. Шуйский [1117] . Только северские города вплоть до начала 20-х гг. оставались во владении удельных князей, после чего и там было введено наместническое управление [1118] .

1115

Сб. РИО. Т. 35. СПб., 1882. С. 427. (В списке А. А. Зимина — с декабря 1503 г.).

1116

ЛМ. Кн. 7. С. 336.

1117

Зимин А. А.Наместническое управление в Русском государстве второй половины XV — первой трети XVI в. // ИЗ. Т. 94. 1974. С. 272, 274, 287, 289; Пашкова Т. И.Местное управление в Русском государстве первой половины XVI века (наместники и волостели). М., 2000. Прил. 1. С. 131, 132, 138, 158, 161.

1118

Зимин А. А.Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой трети XVI в. М., 1988. С. 137–142; он же.Наместническое управление… С. 283, 285, 288, 289.

Оборона вверенного наместнику города была его важнейшей функцией. В 1508 г. только бдительность кн. В. Ю. Ростовского, своевременно известившего великого князя о появлении у Торопца «литовских людей», позволила удержать этот город в пределах Русского государства [1119] . В 1514 г. исключительную роль в раскрытии пролитовского заговора в Смоленске и отражении набега гетмана К. Острожского сыграл наместник кн. В. В. Шуйский, причем в одной из летописей подчеркивается его инициатива: он начал вешать заговорщиков на виду у подошедшего литовского войска, «а не ожидаяся великого князя вести», впоследствии Василий III «о том… похвали его» [1120] . Зато наместник, не сумевший защитить свой город от врага, не мог рассчитывать на снисхождение: так, гомельский наместник кн. Дмитрий Щепин, сдавший город литовцам, по приезде в Москву был брошен в темницу [1121] .

1119

РК 1598. М., 1966. С. 41; РК 1605. М., 1977. Т. 1. С. 105–106.

1120

ПСРЛ. Т. 37. М., 1982. С. 102.

1121

ПСРЛ. Т. 29. М., 1965. С. 19.

Другой мерой военно-политического характера было размещение войск на опасном рубеже: разряды фиксируют почти постоянное присутствие воевод с полками в городах «от литовские украины», причем не только в период военных действий, но и в годы затишья на русско-литовской границе, в частности, в 1520-х — начале 1530-х гг. [1122]

Но подобными мерами отнюдь не исчерпывалась политика правительства по отношению к присоединенным западным землям. Важное значение имело испомещение там служилых людей из центральных уездов Московского государства. Применительно к Вязьме и Торопцу этот процесс хорошо показан В. Б. Кобриным [1123] . Всюду, где вводилось наместническое управление, сразу же начиналось испомещение. Вяземские помещики упоминаются в источниках уже с декабря 1501 г. [1124] , в Дорогобуже, присоединенном в 1500 г., первое упоминание о помещиках появляется в декабре 1503 г. [1125] В послании Василия III Сигизмунду I от 5 июля 1511 г. фигурируют уже «помещики городов наших украинных вяземские, и дорогобужские, и белские» [1126] . Торопецкие помещики встречаются впервые в разрядах в апреле 1536 г. [1127] , но испомещение произошло, несомненно, значительно раньше: в Торопецкой писцовой книге 1540 г. упомянуты «старые поместья», иные из которых перешли уже от отцов к сыновьям [1128] . К весне 1504 г. относится первое упоминание о брянских помещиках [1129] . Таким образом, в городах, вошедших в состав Московского государства в 1493-м и 1500 г., испомещение лишь немного отставало по времени от момента присоединения. Исключение составили только северские города (Стародуб, Гомель, Чернигов, Новгород-Северский, Путивль), где испомещение не проводилось до ликвидации уделов Василия Стародубского и Василия Шемячича.

1122

РК 1598. С 65, 67, 71, 72, 74, 77, 83–85; РК 1605. Т. 1.С. 175–176, 179, 181, 186, 201, 205–206, 217, 229, 237–238, 243–244, 247–248.

1123

Кобрин В. Б.Власть и собственность в средневековой России (XV–XVI вв.). М., 1985. С. 123–130.

1124

Сб. РИО. Т. 35. С. 332 (отмечено В. Б. Кобриным: Власть и собственность… С. 95, 126).

1125

Сб. РИО. Т. 35. С. 448.

1126

ЛМ. Кн. 7. С. 354.

1127

РК 1598. С. 90; РК 1605. Т. 1. С. 261.

1128

Торопецкая книга 1540 г. // Археографический ежегодник за 1963 г. М., 1964. С. 318–322.

1129

Сб. РИО. Т. 35. С. 468.