Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в.
Шрифт:
Как выяснил В. Б. Кобрин на вяземском и торопецком материале, освоение московскими помещиками новоприсоединенных земель сопровождалось переселением местных владельцев в другие уезды; в итоге к середине XVI в. и в Вязьме, и в Торопце доминировали пришлые служилые роды [1130] . Эти коренные перемены в землевладении пограничных территорий имели, как мы сейчас увидим, немаловажное значение для развития русско-литовских отношений, для судеб порубежных земель.
1130
Кобрин В. Б.Власть и собственность… С. 125–126, 128, 130.
В дипломатической переписке московского и виленского дворов с начала XVI в. постоянно повторяются жалобы литовской стороны на наезды и захваты порубежных земель помещиками. Так, в апреле 1504 г. Александр Казимирович заявлял Ивану III протест, в частности, по поводу того, что «помещики твои брянские присылали к Смоленской… нашой волости к Рославлю, велячи им служити к городу Брянску» [1131] . Позднее послы уже нового великого князя литовского и польского короля Сигизмунда жаловались в 1507 г., что после перемирия 1503 г. «люди» московского государя «позаседали» несколько смоленских волостей, «и помещики дорогобужские безпрестани людей его (господаря. — М. К.) в полон емлют, и розбивают, и крадут и многие обиды чинят» [1132] .
1131
Сб. РИО. Т. 35. С. 468.
1132
Там же. С. 483.
1133
ЛМ. Кн. 7. С. 234.
1134
Там же.
1135
Там же. С. 243–244, 354–355. См. также: Сб. РИО. Т. 35. С. 470, 483.
Из той же дипломатической переписки видно, как быстро расширялся круг помещиков, участвовавших в пограничных наездах: сначала это были только брянские помещики, затем появляются жалобы и на дорогобужских, а с лета 1511 г. к ним добавляются вяземские и бельские [1136] . В 20-х же годах XVI в. в протестах литовской стороны речь идет уже о помещиках северских городов — не только брянских, но и гомельских и стародубских [1137] .
1136
Там же. С. 354.
1137
Сб. РИО. Т. 35. С. 697, 716.
Приведенный материал красноречиво свидетельствует о том, что дети боярские из «коренных» московских уездов, испомещенные на западных рубежах, становились активными проводниками наступательной политики московского правительства. Стремясь к сохранению и расширению недавно полученных земель, помещики непосредственно содействовали закреплению этих территорий за Русским государством. Участвовали они и в сооружении пограничных крепостей: так, в 1536 г. торопецкие помещики Д. Осокин, З. И. Чоглоков, Д. И. Игнатьев, Н. А. Чихачов «ставили» город на Велиже [1138] .
1138
РК 1598. С. 90; РК 1605. Т. 1. С. 261.
Лишь в северских городах процесс испомещения, как уже говорилось, начался позднее, после упразднения тамошних уделов. Первое упоминание о стародубских и гомельских помещиках относится к 1525 г. [1139] , о новгород-северских детях боярских — к 1538 г. [1140] Сюда тоже начали переселяться служилые люди из уездов Московского государства: в конце 1537 г. в наказе московскому послу в Литву упоминалось, что у детей боярских великого князя «села в Гомье были» [1141] ; некоторые из этих помещиков известны по именам: так, в январе 1528 г. литовским послам был заявлен протест по поводу разорения литовцами гомельских поместий детей боярских Льва и Андрея Масловых [1142] .
1139
Сб. РИО. Т. 35. С. 697.
1140
ЛМ. Кн. 7. С. 1236.
1141
Сб. РИО. Т. 59. СПб., 1887. С. 138.
1142
Там же. Т. 35. С. 767.
Однако до начала очередной русско-литовской войны 1534–1537 гг., театром боевых действий которой стала Северская земля, новоявленные помещики еще не успели здесь закрепиться; состав местных землевладельцев не претерпел таких радикальных изменений, как в других украинных землях, о которых шла речь выше. В этой связи предстает в новом освещении описанный нами в предыдущей главе эпизод 1535 г., когда гомельские служилые люди сдали город литовским войскам и принесли присягу на верность королю. Воскресенская летопись подчеркивает, что «прибылые люди в город не поспели, а были тутошние люди немногие, гомьяне» [1143] ; Летописец начала царства добавляет ценные подробности: наместник гомельский кн. Дмитрий Щепин, устрашенный многочисленностью литовского войска, «из града побежал, и дети боярские с ним же и пищалники… Гражаня же… здаша град» [1144] . Осведомленный Постниковский летописец сообщает о том же событии, что литовцы «воеводу гомейского и детей боярских отпустили, ограбив, на Москву» [1145] . Последний штрих в эту картину вносит письмо господарского писаря Михаила Свинюского от 22 июля 1535 г.: оказывается, после сдачи Гомеля «некоторый бояре и люди присягу вчинили» королю [1146] . Сопоставление этих свидетельств источников проясняет смысл происшедшего: наместник с немногочисленным московским гарнизоном (детьми боярскими и пищальниками) покинул Гомель, сдавшийся литовцам, после чего местные, гомельские бояре перешли на службу Сигизмунду. Итак, из-за того что в Гомеле процесс испомещения начался поздно, лишь в 20-х гг., оставшееся здесь с литовских времен боярство сохранило свои позиции, а слой переселенных сюда московских детей боярских был еще очень небольшим, — город вернулся под власть Литвы. Сами по себе гомельские бояре, естественно, не имели особых причин упорно защищать московские порядки. Гомельский инцидент может служить «доказательством от противного» для тезиса о том, что именно массовое испомещение на западных рубежах служилых людей из Северо-Восточной Руси являлось необходимым условием удержания присоединенных территорий.
1143
ПСРЛ. Т. 8. СПб., 1859. С. 290.
1144
Там же. Т. 29. С. 19.
1145
Там же. Т. 34. М., 1978. С. 25.
1146
АЗР. Т. 2. СПб., 1848. № 184. С. 337 (переизд.; РА. № 74. С. 165).
Другим
инструментом политики московского правительства, опробованным ранее в Новгороде, Твери, Пскове, был «вывод» — насильственное выселение местных землевладельцев (и других социальных групп) из покоренных областей [1147] . Теперь он был применен в Смоленске. Переселение, правда, имело место и в других западнорусских землях (Вязьме, Торопце и т. д.), но, как считает В. Б. Кобрин, там оно могло носить добровольный характер [1148] . Однако при скудости данных, которыми мы располагаем, трудно провести грань между добровольными и принудительными переселениями: мы видим результаты, методы же нам неизвестны. Как бы там ни было, в Смоленске, несомненно, имел место «вывод».1147
См.: Хорошкевич А. Л.Право «вывода» и власть «государя» // Россия на путях централизации. Сборник статей. М., 1982. С. 40–41.
1148
Кобрин В. Б.Власть и собственность… С. 132.
Как мы помним, в жалованной грамоте смолянам Василий III обещал им «розводу… никак не учинити», однако после раскрытия в городе заговора он отказался от своих обязательств. Начало «вывода» пришлось, видимо, на конец 1514-го — начало 1515 г.: «на зиме смольнян князь великий повел к Москве», — сообщает псковский летописец [1149] . Сведения об этом событии проникли и в белорусско-литовское летописание: летопись Рачинского рассказывает, как Василий III «смолнян всих вывел к Москве и там им именья подавал на Москве, а москвичом подавал именья у Смоленску» [1150] . О том же говорится в более поздней Евреиновской летописи — с той разницей, что вместо «смолнян всих» там фигурируют «бояре смоленские», а вместо «имений» — «поместья» [1151] .
1149
ПЛ. Вып.1. М.Л., 1941. С. 98.
1150
ПСРЛ. Т. 35. М., 1980. С. 169.
1151
«…бояром смоленским поместья подав на Москве, а москвичом в Смоленску поместья подавал» (Там же. С. 235).
Можно предположить, что «выводов» из Смоленска в рассматриваемый период было несколько: один около 1514/15 г., а другой — десять лет спустя, причем во второй раз выселению наряду с боярами подверглись и смоленские купцы. Этот вывод основан на том, что свидетельства источников об этой акции концентрируются вокруг двух дат: 1514 г. и 1524 г. В феврале 1524 г. Григорию Загрязскому, отправленному с посольством в Литву, была дана специальная инструкция: что говорить, если спросят, «чего деля князь великий смолян на Москву привел?» Ответ давался уклончивый и ничего не объясняющий [1152] , но для исследователя этот наказ интересен, во-первых, тем, что служит ориентиром для датировки «вывода» смольнян, а во-вторых, указывает на социальный состав выселенных лиц: «которым людем велел быти на Москву, и государь… тех пожаловал, дворы им на Москве и лавки велел подавати и поместьа им подавал» [1153] , — речь, конечно, идет о купцах (мещанах) и служилых людях (боярах). Характерно также, что известия о смоленских беглецах-мещанах (приведенные нами выше), рассказ одного купца о выселении его семьи из Смоленска в Москву — вся эта информация отложилась в Метрике как раз под 1524–1526 гг. [1154]
1152
«которые люди пригожи государю нашему на Москве, и государь наш тем людем велел на Москву ехати…» и т. п. (Сб. РИО. Т. 35. С. 682).
1153
Сб. РИО. Т. 35. С. 682.
1154
ЛМ. Кн. 14. Л. 106 об., 188 об.-189; кн. 224. Л. 176–176 об.; АЮЗР. Т. II. СПб… 1865. Прибавл. № 111. С. 134.
Что касается бояр, то выселялся, вероятно, верхний слой, наиболее видные фамилии из оставшихся в городе: согласно спискам «литвы дворовой» Дворовой тетради, к 50-м гг. Пивовы оказались в Ярославле, Коптевы — в Можайске, Дудины — во Владимире, Плюсковы — в Медыни, Бобоедовы — в Юрьеве, Жабины — в Можайске и Медыни, а члены семейства Полтевых были разбросаны по нескольким городам (Ярославль, Владимир, Медынь) [1155] . Низший же слой смоленского боярства и провинциальный служилый люд (щитные, доспешные, панцирные слуги и т. п.), можно полагать, поначалу был оставлен на месте: еще и во второй половине XVI в. Вошкины, Ходневы, Коверзины, Шестаковы и пр., как уже говорилось, числились по Смоленску под именем «земцев». Впрочем, «перетряхивание» (по выражению В. П. Мальцева [1156] ) служилого сословия продолжалось в Смоленске на протяжении всего XVI в.; в рамках нашей темы мы прослеживаем только начальную стадию этого процесса.
1155
ТКДТ. М.Л., 1950. С. 144–145, 153, 156–157, 187, 207.
1156
Мальцев В. П.Борьба за Смоленск. (XVI–XVII вв.). Смоленск, 1940. С. 39.
На первых порах в Смоленске соседствовали остававшиеся еще бояре и переведенные из московских городов дети боярские: этот момент зафиксирован в инструкциях, полученных смоленским наместником кн. Б. И. Горбатым по случаю встречи и проводов имперского посла С. Герберштейна, соответственно в апреле и ноябре 1517 г. Наказ наместнику требовал, «чтобы дети боярские нашего для дела все были у вас в городе» [1157] . Очевидно, подразумевалось, что дети боярские находятся в своих поместьях в уезде, по случаю же приезда посла им предписывалось собраться в город, причем их было там уже к тому времени немало: при въезде посла в Смоленск, по государеву приказу, дети боярские должны были присутствовать и на наместничьем дворе, и «в сенех», «да и на площади бы дети боярские были и в городе по улицам, чтоб людей много видети было» [1158] , а на проводы посла велено было послать из Смоленска «детей боярских дворовых и городовых 200» (в том числе дворовых 30) [1159] . В то же время в городе оставались еще бояре: на приеме посла у наместника должны были присутствовать не только воеводы «и дети боярские добрые», но «и князи и бояре смоленские, которым пригоже» [1160] . Но это, насколько можно судить, было последним упоминанием «смоленских бояр» в московской документации: «выводы» 1524 г. и последующих лет ликвидировали этот слой служилых людей: во второй половине XVI в. о его былом существовании напоминали лишь земцы в составе смоленского гарнизона.
1157
ПДС. Т. 1. СПб., 1851. Стб. 179.
1158
Там же. Стб. 180.
1159
Там же. Стб. 182.
1160
Там же. Стб. 180.