Пограничные зори

— Сызнова начинать строительство? У Теджена уже за третью очередь канала принялись, а мы — все сначала, — выпустил первую стрелу в Медунова завзятый оратор и полемист Чернявский, высказавший свои сомнения прибойным басом, с трагической миной на лице. — Расчеты расчетами, а тянуть новую трассу почти на километр — это, знаете, пахнет крупной денежкой, брюхатой сметой. Так? Категорическое так, и только так, милейший Дмитрий Петрович! Советую тебе не опираться на кривую палку, а то и сам согнешься.

Высказались и другие. И все больше — в поддержку Чернявского и Сергеева. Инженера Медунова похвалили за «гвардейскую лихость», за молодецкий размах, но решили все же поставить в забой имеющиеся землесосы для очистки прорытого русла, а «глубокомысленные соображения» Медунова послать на усмотрение начальства в Мары.

Подтянулись землесосы. Во главе грозной эскадры прибыл ставший при жизни легендарным земснаряд Николая Красницкого. На Волго-Доне, на стройке в Каракумах заработали славу командир и корабль. Теперь на них возлагалась — шутка сказать — обязанность перебрасывать с места на место, предупреждая затор, маслянистую жижицу, которая натекала в количествах неисчислимых. Прошел день — держалась армада на грязевых быстротоках, в канал шли положенные кубометры. На другой день у нижнего бьефа рейка, будто поплавок, заметно поднялась из воды. Третьего дня ждали с опаской, и он «превзошел ожидания»: уровень в канале так резко упал, что запросы посыпались не только из Мары — из Ашхабада.

— Что ж ты, Никола? — журили несгибаемого строевика Красницкого. — Сдаешь позиции…

— Сдаем? — ворчал безотказный в работе, прозванный за свою сметку и сноровку не двужильным, а «двухголовым», сухопарый, рукастый Красницкий. — Никогда не сдадим. Подсчитывайте.

Подсчитали выработку.

— Я же знаю — не меньше двухсот… Доходные проценты, но они не радуют, — не скрывая досады, говорил Николай. — Зря цедим болтушку. Острову надо хребет ломать, как Медунов советует, иначе остров до дверей наших домов дойдет. Стою я на месте, а у землесоса фреза в воде горит… Вперед нужно двигаться, вперед!

За ночь тихо, не будоражно остров подкрался вплотную и наглухо закупорил среднюю горловину подводящего сооружения. Теперь вода текла уныло, того и гляди остановится дремотным озерком. Вышел из ремонта дюжий земснаряд «Сормовец». Пульпа — разжиженный грунт — хлестала из суставчатых труб землесосов во все стороны, затопляла бывшие до этого суходонными арыки, стекала в дженгели и затвердевала в них. Вовсю работали агрегаты, и впустую в речные выемки гнали ил и песок с утроенной скоростью.

Приехал главный инженер из марыйского управления, поговорил с Сергеевым. Прямо на землесосе Красницкого собрал всех специалистов и, выслушав их мнение, которое теперь заметно склонялось в пользу медуновского проекта, сказал:

— Положение критическое, нам чудом удается сохранять в канале прожиточный минимум. Необходим надежный приток, и средство к достижению этого одно — прямой проходкой через остров добраться до основного русла Аму-Дарьи. Ждать нечего, прогнозы интенсивности таяния ледников у истоков реки малоутешительные. Будем наращивать искусственное русло. — Приезжий инженер, строитель многих водохранилищ в Туркмении, Владимир Иванович Курылев одобрил проект Медунова. — Это верная техническая идея, реальная. Зря мешкали с ее осуществлением. — Он посмотрел на Николая Красницкого и обратился к нему: — Выводи, командир, свой фрегат из затона и не сбивайся с курса.

Наконец-то получил Дмитрий Петрович карты в руки. И выиграл спор с рекой, вернул ее по глубокому, прямому тракту к водозаборникам. Канал удлинился на восемьсот метров. Этого нет в справочниках, но это есть на участке инженера Медунова.

Сказать, что после воссоединения канала с Дарьей жизнь в Головном стала спокойнее, сказать слово «покой» — значит погрешить против истины. В особенности это благостное слово никак не подходит к Медунову. Он будто рожден для всяческих беспокойств и испытаний «огнями и водами». В дни пуска «малого» канала у Дмитрия Петровича была деловая встреча с начальником заставы; а два дня спустя случилась тоже встреча…

Катер мягко ткнулся в мокрый песок, задрал нос и осел кормой в воду чуть не до бортовых закраин. Медунов спрыгнул на берег, подтянул голенища у своих легких сапожек, сказал мотористу:

— Не забудь прикрыть машину чехлом. Гляди, афганец рванет.

— Ладно, Петрович.

На берегу, как всегда, его поджидал черный широкогрудый Трезор, способный сутками сторожить приход хозяина. Сокращая путь, Медунов с собакой перебрался через безводный арык и направился к дому по камышовым зарослям. Трезор бежал впереди, как и на охоте, удаляясь на такое расстояние, с которого был слышен не лай, а тонкоголосое повизгивание, предупреждающее о близости дикого кабана. Над пушистыми султанами камыша завиднелся высокий тутовник, повитый виноградом. Медунов пошел на него, замечая, что и собака клонила метелки в его сторону. На подходе к дереву Дмитрий Петрович вдруг услышал знакомое повизгивание, протяжное, призывное. Какая досада: не взял с собой ружья! В эти дни было не до охоты, хотя кряквы попадались стаями; непуганые, они проносились со свистом над головой. Верняком — на дуплет пара. А тут, видишь, и кабанов выследил Трезор. Опять донес ветерок протяжный визг, на этот раз необычный, злой. Медунов сдвинул на ремне в удобное положение охотничий нож в кожаном чехольчике и заспешил на зов собаки. На полянку выходил осторожно: Трезор затаился, примолк.

Возле дерева послышался шорох. Медунов обеими руками раздвинул камышовый занавес и чуть не столкнулся — нос к носу — с незнакомым человеком в тельпеке и халате, подпоясанном цветным платком. Медунов все это заметил с первого же взгляда, с мгновенной вспышкой мысли определяя, есть ли у незнакомца оружие. Кроме самодельного серпа, ничего опасного у незнакомца не было видно. Он чуть приметно вздрогнул, но лицом остался спокоен, словно заранее приготовился к встрече.

— Салам! — поздоровался он.

Ответив тем же, Медунов повел глазами в сторону раздерганного куста с опаленным боком и увидел настороженные, горящие, налитые злобой глаза Трезора. Его черная шерсть слилась с чернотой земли, закопченной, видимо, недавним костром.

Молчание и томительное ожидание исхода встречи были в тягость и тому и другому; первым не выдержал человек с серпом в полусогнутой, напрягшейся руке.

— Лбами почти стукнулись, как слепые, — сказал он по-туркменски. — Получается, что слепому торговцу слепой покупатель.

Подозрительного ничего не было в поведении встречного, но у Медунова, давнишнего жителя пограничной полосы, были свои, никому полностью не высказанные правила, оставленные ему в наследство еще отцом, Петром Медуновым.

— Есть и другая пословица, — тоже по-туркменски ответил Медунов. — Кривоногому дорога тесна…

— Кто же из нас кривоногий? Оба идем по дороге.

Турнир поговорок помог Медунову, заметившему, как у незнакомца лицо стало жарче огня. Должно быть, последние слова инженера пришлись ему не по душе.

— У пугливой овцы — в глазах волки, — продолжал он свой обстрел побасенками. — Темнеет, мне надо идти…

— И мне надо, — начал поторапливать ход событий Медунов. — Ночь — плохой помощник при таких встречах.

— Хош, — сказал торопливый спутник и резким махом скосил перед собой несколько камышин. — Саг бол! — неизвестно за что поблагодарил он Медунова.

— В колхоз идешь? — остановил его вопросом Медунов.