Пограничный легион (сборник)

— Послушай, хозяин, пора бы… — начал было Джесс Смит, но вовремя осекся. Взгляд Келлза и быстрое движение руки не оставляли сомнения в том, что тут же последует.

А богиня случая, столь же обманчивая, как тщеславие бандита, все играла им, словно безвольной игрушкой. Вот он ожил, заулыбался — пришла полоса удач. Но не успело порозоветь его бледное лицо, как начался отлив, он снова стал проигрывать. И с каждым мешочком золотого песка убывала частица его мужества, его самообладания. А когда у него осталось только то, что было в начале игры — его доля награбленного золота, — стало видно, что он струсил, и прав оказался Джесс Смит, всегда считавший, что смелость Келлза — напускная. Все усилия бандита взять себя в руки, не ударить в грязь лицом перед сворой презрительно ухмыляющихся бандитов были тщетны и жалки. Да, он бывал великолепен — в других обстоятельствах, бесстрашен — перед лицом смертельной опасности, но тут оказался малодушным трусом. Он был из тех людей, кому игра заказана изначально.

За считанные минуты он проиграл еще два мешочка золота — свою первоначальную долю. Больше у него ничего не было. А перед Гулденом высилась целая гора грязных, захватанных кожаных мешочков. Какая грозная сила таилась в этой жалкой оболочке!

Вид Келлза потряс Джоун до глубины души, ей стало дурно, но не хватало сил оторвать от него взгляд. Она стояла, как пришитая к месту, и ждала неотвратимой катастрофы.

Келлз тупо уставился на груду золота, рот у него конвульсивно подергивался, в глазах была тоска попавшего в капкан волка. И все же, он еще не до конца понимал, что с ним произошло.

Гулден медленно поднялся с места и тяжело склонился над своим золотом. Прошла минута, другая, и вдруг внутри этой огромной, всегда бесчувственной туши словно что-то вспыхнуло, великан пришел в волнение.

— Еще одна игра — на старшую карту! Ставлю все золото! — проревел он.

Бандиты, как один, сделали шаг вперед, но тут же остановились, затаив дыхание.

— Одна игра! — как эхо отозвался пораженный Келлз. — А моя ставка?

— Девчонка!

Острая боль пронзила Джоун грудь, и она, цепляясь за бревна, стала сползать по стене на пол. Вот, значит, и пришло то, чего она почти бессознательно все время ждала с таким ужасом! Глаза ее, не отрываясь, смотрели на оцепеневшего Келлза, но в то же время она, как ей Показалось, увидела и Джима — он вскочил, бросился вперед и неподвижно замер рядом с Келлзом.

— Одна карта. И все мое золото против девчонки.

Келлз сделал движение, словно пытаясь выхватить револьвер, но не сумел — рука у него дро жала мелкой дрожью.

— Ты ж всегда похвалялся своей смелостью, — безжалостно продолжал Гулден, — ты же лучший игрок на всей границе! Ну, так давай!

Келлз стоял, придавленный своим злым роком, не в силах скрыть от жадных глаз бандитов ни свои терзания, ни свою слабость, ни грядущее поражение. Казалось, он отчаянно боролся с чем-то в самом себе, но тщетно.

— Одна карта — мое золото против твоей девки!

Банда разразилась язвительными насмешками.

Ощетинившись, рыча, как голодные волки, они тянули к Келлзу головы.

— Нет! Будь ты проклят! Нет! — заорал Келлз в бессильной ярости. Вытянув вперед руки, он, казалось, хотел оттолкнуть от себя и золото, и Гулдена, и злобные бандитские рожи, и само, почти неодолимое, искушение.

— Ну, хозяин, похоже, ты труса празднуешь! — насмешливо протянул Джесс Смит.

Но в этот решающий момент жизни Келлза сгубило не золото, не презрение бандитов, не их насмешки, а то, что его поманила надежда, появилась безумная, безнадежная, но все-таки реальная возможность отыграться. Такова странная, не поддающаяся разумному объяснению, природа азарта. Какие образы, сменяя друг друга, промелькнули в горячечном воображении игрока? Но теперь его уже не трогала ни перспектива поражения, ни перспектива победы. Все заслонило собой великолепное видение игры! Оно ожгло пламенем его душу, одним порывом вымело из нее зачатки добра, раздавило его любовь. И Келлз уже не мог сопротивляться.

Не произнеся ни слова, он жестом показал, что принимает игру.

— Бликки, тасуй карты, — скомандовал Гулден.

Бликки перетасовал и громко шлепнул колоду на середину стола.

— Снимай, — крикнул Гулден.

Трясущаяся рука Келлза потянулась к колоде.

Тут Джим Клив вдруг снова обрел дар речи.

— Стой, Келлз! Погоди! — пронзительно крикнул он и прыгнул вперед.

Однако ни Келлз, ни другие не услышали его голоса, не заметили, как он метнулся к столу.

Келлз снял карту. Взглянув, он поднял ее высоко над головой. Это был король червей. И сразу все изменилось! Мертвое лицо его вдруг ожило, из глаз ключом забила безудержная, животворящая радость.

— Ну, его может побить только туз, — нарушил тишину Джесс Смит.

Гулден потянулся к колоде с таким видом, будто каждая карта в ней была тузом. Глубоко запавшими глазами он так и пожирал Келлза. Вот он снял карту и, прежде, чем посмотреть самому, показал ее Келлзу.

— Моей удачи тебе не перебить, — глухо проревел он и швырнул карту на стол. Это был туз пик.

Келлз странно сжался, задрожал и, казалось, вот-вот упадет. К нему торопливо подошел Джим Клив и его поддержал.

— Эй, Келлз! — крикнул Гулден. — Ступай, попрощайся со своей девкой. Я ее скоро заберу… Малыш, Брейверман. Теперь и вы можете попытать счастья.

Гулден опять сел на место, оба бандита тоже поспешили за стол, а остальные снова сгрудились кругом.

Джим Клив повел все еще ошарашенного Келлза к входу в каморку Джоун.

В эту минуту в глазах у Джоун потемнело, и она потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, она увидела, что лежит на своей постели, а над ней склонился. Джим. От горя, отчаяния и страха он совсем обезумел.

— Джим! Джим! — простонала Джоун, хватая его за руки. Джим помог ей сесть, и она увидела стоявшего тут же Келлза. Он был жалок, пьян и туп, но, похоже, смысл содеянного начинал понемногу доходить и до него.

— Келлз, — заговорил Джим глухим, севшим голосом, подходя к нему с револьвером в руке, — сейчас я убью тебя, Джоун и себя самого.

Келлз пристально взглянул на Клива.

— Да, да!. Убей. И девушку тоже. Это для нее лучший выход. А себя-то зачем?

— Я ее люблю. Она моя жена.

Тупое безразличие Келлза как рукой сняло. Он так и вскинулся. Но тут Джоун бросилась перед ним на колени.

— Келлз, — быстро-быстро, горячо зашептала она, — давно, еще в Хоудли, Джим Клив был моим возлюбленным. Мы поссорились. Я над ним посмеялась, сказала, что он — тряпка, не способен даже на сумасбродство. Он страшно обиделся и ушел, бежал на границу. На другой день я поехала за ним, хотела его вернуть… Вы помните, как натолкнулись на нас с Робертсом, как его убили? И все остальное? Когда мы с Джимом здесь встретились, я побоялась вам все рассказать. Я все уговаривала его ничего не предпринимать, мне это удавалось, пока мы не попали в Олдер-Крик. Там он снова стал сам не свой, и я с ним обвенчалась — чтобы его успокоить… А потом настал тот страшный день, когда линчевали ваших людей. В толпе нас с Джимом оттерли от вас и остальных. Вечером мы спрятались, а утром уехали с почтовой каретой. А потом Гулден со своими на нее напал. Он думал, что это вы велели нам в ней ехать. Нам удалось его провести, но пришлось ехать с ними сюда. Я все хотела вам рассказать, надеялась, что вы нас отпустите… А теперь… теперь…

Но продолжать Джоун не могла. При мысли о Гулдене она почти лишилась чувств.

— Келлз, это все чистая правда, — горячо добавил Клив, глядя прямо в лицо потрясенного бандита, который, казалось, не верил своим ушам. — Клянусь, что это правда. Теперь-то вы это должны понять!

— Господи, парень, я все понял, — едва переведя дух, ответил Келлз.

Угрюмая пьяная тупость, сковывавшая его мысли и чувства, мигом исчезла: потрясение отрезвило его.

Джоун тотчас это заметила, увидела, что пробуждается к жизни тот, второй, лучший Келлз, исполненный раскаяния, угрызений совести. И, стоя на коленях, она обвила его руками. Он попытался разнять ее руки, поднять с колен, но не мог.

— Встаньте! — во весь голос крикнул он тогда, — Джим, оттащи ее!.. Не смейте! Не смейте!.. Передо мной! Я же только что проиграл…

— Ее жизнь, Келлз, только ее жизнь, клянусь, ничего больше! — воскликнул Клив.

— Выслушайте меня, Келлз, умоляю, выслушайте, — подняла к нему лицо Джоун, — неужели вы отдадите меня этому людоеду?

— Ну, нет, видит Бог, нет! — тяжело ворочая языком, ответил Келлз. — Я был пьян, совсем голову потерял… Прости меня. Ты же видишь, откуда мне было знать, как все обернется? Господи, до чего все мерзко!