Погребенная во льдах

— Тогда каким же образом оказалось, — изумился Кадфаэль, — что всего пару дней спустя его подобрали на снегу раздетым и умирающим и принесли к вам? Неужто в этой обители так невнимательны к своим гостям, Леонард?

— Но он ушел от нас, Кадфаэль! Позавчера он сказал, что ему надо отправляться в путь рано утром, и ушел сразу же после завтрака. Уверяю тебя, он был снабжен всем необходимым. Мы знаем не больше тебя, как это случилось, что его избили совсем рядом с нашим монастырем, а он, сам видишь, пока что не в состоянии что-либо объяснить. Никому не известно, где он находился вчера с рассвета и до ночи, но, конечно, не там, где его нашли, иначе пришлось бы не лечить его, а отпевать.

— Как бы то ни было, по крайней мере вы его знаете. Как много вам известно? Он назвал свое имя?

Приор пожал плечами. Что может сказать о человеке его имя?

— Его зовут Элиас. Мне кажется, хотя он этого и не сказал, — в монастыре он недавно. Молчаливый человек, видно, не любит говорить о себе. Он с тревогой следил за погодой. Мы сочли это естественным, так как ему предстоял нелегкий путь домой, но сейчас мне сдается, дело было не только в этом. Он что-то говорил о людях, которых оставил возле Фоксвуда, по пути из Клеобери, — там он встретил этих беженцев из Вустера и уговаривал пойти вместе с ним, но они решили продолжать путь к Шрусбери через холмы. Элиас сказал, что среди них есть решительная девушка и она задает тон.

— Девушка? — Кадфаэль замер, навострив уши. — Там была девушка, которая всеми верховодила?

— По-видимому, да. — Леонард заморгал, удивившись такому интересу со стороны Кадфаэля.

— А он не сказал, кто еще был с ней? Не было речи о мальчике? И о монахине, которая их опекала? — Он с горечью осознал неточность такой формулировки — ведь тон задавала девушка!

— Нет, больше он ничего не рассказывал. Но я думаю, Элиас о них беспокоился, ведь как только он добрался до нас, пошел снег. А эти холмы, открытые всем ветрам… Ему было о чем беспокоиться.

— Ты полагаешь, он мог на обратном пути отправиться на их поиски? Чтобы удостовериться, что они благополучно перебрались через холмы и вышли на прямую дорогу к Шрусбери? Для него это был бы не такой уж большой крюк.

— Возможно, что и так, — сказал Леонард и умолк, озабоченно нахмурившись и глядя на Кадфаэля в ожидании разъяснений.

— Да, интересно было бы знать, не нашел ли он их и не вел ли сюда! — брат Кадфаэль говорил как бы сам с собой, а сбитый с толку приор терпеливо ждал.

Кадфаэль между тем размышлял, что же с ними сейчас, если его догадка верна. Их единственного защитника избили до бесчувствия и бросили, сочтя мертвым, но где же эти трое? Однако нет никаких доказательств, что это те самые злополучные Хьюгонины и молодая монахиня. Множество несчастных, и среди них девушки, бежали из разоренного Вустера.

Упрямые девушки, которые задают тон? Ну что же, насколько ему известно, они рождаются не только в замках, но и в хижинах, и их немало в семьях простых землепашцев. Женщины так же различаются между собой, как и мужчины.

— Леонард, — наконец прервав свои раздумья, сказал Кадфаэль, перегнувшись через стол, — ты не получал от шерифа бумагу, в которой говорится о двух знатных детях из Вустера, юной девушке и мальчике, ушедших в сопровождении монахини из тамошнего монастыря и потерявшихся?

Озадаченный приор со встревоженным видом покачал головой.

— Нет, я не помню такой депеши. Ты хочешь сказать, что это… Да, брат Элиас определенно испытывал беспокойство. Ты думаешь, что путники, о которых он говорил, те самые пропавшие?

Кадфаэль поведал ему всю историю — о побеге Хьюгонинов, об их поисках, об отчаянном положении их дяди, которому угрожает арест и тюрьма, если он рискнет пересечь границу владений короля. Леонард слушал со все возрастающим беспокойством.

— Действительно, возможно, что это они. Если бы только бедный брат Элиас смог заговорить! — воскликнул он.

— Но он уже кое-что рассказал. О том, например, что оставил их в Фоксвуде и что они хотели перебраться через холмы и идти в Шрусбери. Это означает, что им нужно было перебраться через склон Кли, к Годстоку, а там они очутились бы на землях Уэнлокского аббатства.

— Но это тяжелый путь, — в ужасе запричитал приор. — И на следующую ночь был сильный снегопад.

— Но ведь полной уверенности у нас нет, — осторожно напомнил ему Кадфаэль, — это всего лишь предположение. Четверть Вустера бежала во время этой бойни. Я лучше пойду, подежурю около нашего подопечного, сейчас нет времени на бесплодные домыслы. Ведь только он может дать нам новые сведения, а кроме того, этого брата принесли к воротам вашей обители, и, раз он здесь, мы должны сделать все возможное для его спасения. Иди к повечерию, Леонард, и помолись за несчастного, а я сделаю то же самое у его постели. Если лее он заговорит — не беспокойся, я буду бодрствовать и не пропущу ни слова.

Во второй половине ночи раненый впервые пошевелился. Кадфаэль давно привык спать, приоткрыв один глаз и навострив уши. Вот так он дремал и на этот раз, примостившись на низеньком табурете у изголовья кровати. Голова его была опущена, руки сложены на груди, а локтем он опирался о деревянную спинку кровати, чтобы сразу проснуться при малейшем движении Элиаса. Разбудил его какой-то звук, и Кадфаэль наклонился к кровати, затаив дыхание. Дело в том, что Элиас вдруг вздохнул глубоко и свободно, и вздох этот прошел по всему искалеченному телу. Больной застонал от внезапно пронзившей его боли. Ужасный хрип в горле смягчился, и он впервые глубоко втянул воздух — правда, с трудом, но жадно, как голодающий набрасывается на пишу. Кадфаэль увидел, как по лицу несчастного пробежала сильная дрожь и распухшие губы приоткрылись. Раненый высунул кончик воспаленного языка, чтобы облизать их, но у него ничего не получилось. Однако рот брата Элиаса остался открытым, и послышался долгий вздох, перешедший в стон.

У Кадфаэля возле жаровни, чтобы не остывал, стоял кувшин с вином, подслащенным медом. Он влил несколько капель в приоткрытый рот Элиаса и с радостью заметил, что неподвижное лицо с отсутствующим взглядом внезапно исказилось судорогой и бедняга с трудом сделал глотательное движение. Когда Кадфаэль дотронулся до губ раненого, они снова с жадностью приоткрылись. Так капля за каплей Кадфаэль вливал в рот раненого приготовленное питье, пока тот не перестал глотать, вероятно насытившись. Теперь, когда в тело несчастного проникло тепло и изнутри, и снаружи, холодное предсмертное забвение постепенно сменилось сном. Кадфаэль подумал, что если сильный организм раненого справится, то при хорошем уходе через несколько дней Элиас сможет прийти в себя. Но вспомнит ли он все, что с ним произошло, — это другой вопрос. Брат Кадфаэль видал людей, выживших после подобных ранений головы, которые вспоминали каждую деталь своего детства и далекого прошлого, но ничего не помнили об обстоятельствах, из-за которых совсем недавно оказались на краю гибели.

Он забрал остывший кирпич, лежавший в ногах раненого, и, взяв на кухне другой, уселся на табурет, чтобы продолжать бдение. Теперь, несомненно, Элиас дышал ровнее, но сон у него был очень беспокойный, со всхлипываниями, стонами и дрожью, внезапно пробегавшей по исхудавшему телу. Раза два Элиас делал мучительные попытки что-то сказать, но произносил лишь какие-то нечленораздельные звуки. Кадфаэль наклонился к изголовью, чтобы не пропустить что-нибудь важное, но до утра не услышал ни одного внятного слова.